Пиросмани 

Что это? Наваждение? Неизбежность? Почему меня тянет сюда неотвратимо в каждый мой приезд? На бывшую Эриванскую, бывшую имени Берии, бывшую имени Ленина площадь? В два зала Музея искусств*, на третьем этаже старинного здания?

В ожидании чуда поднимаюсь я по ступеням, и вот он, Пиросмани, врывается своим «Кутежом четверых горожан». Шаг вправо — и вот он — «Дворник» — чудесный, незабываемый и проникающий в глубь твоей души!

Дворник

Как же просто! Но кто, кто, кроме Пиросмани, смог сотворить такое чудо?!

А это — «Натюрморт» — с кахетинским вином № 2 и № 3, шашлыком на шампурах и множеством такого, чего и не увидишь сейчас...

А это — «Медведь в лунную ночь» — одна из самых загадочных по силе воздействия картин Пиросмани.

Стоишь зачарованный, не в силах стронуться с места, не в силах оторвать взгляда от картин этих.

В залах никого нет. Ни единого человека. Те тридцать минут до поезда, что у меня оставались, провел я в одиночестве в этих залах наедине с картинами Пиросмани.

За окном суетилась разношерстная, ежесекундно меняющаяся толпа. Люди бежали по делам, стояли в очередях за вином и сигаретами, тушенкой и сыром, совершались сделки, намечались проекты, в простых и арендных хинкальнях выпивалось вино, носились по улицам машины, шум и гам стояли повсюду, все вокруг было проходящим, и только здесь, в тишине застыло Вечное искусство наивного и прекрасного в своей простоте и любви к людям Великого Пиросмани.

Господи! Вот же храм божий! Вот она — человечность, нравственность, которую так трудно сыскать в наше время, — и ни одного человека!

Обратите лик свой к картинам Нико! Он желал Вам добра. Он хотел, чтобы люди понимали друг друга.

Но жизнь наша раскручивается по другому сценарию. Что с нами стало?

Никто не знает, где могила Пиросмани. Неизвестна и точная дата его смерти. Не знают и года его рождения. Даже в его родном селе Мирзаани, что в Кизики — восточной части Кахетинского края.

Был он самоучкой, специально рисованию нигде не учился. Но страсть эта проявилась в нем рано, когда он уже сиротой, лет с 12 жил у благодетелей своих Калантаровых.

У него была своя комната, его брали в театр, церковь, научили читать и писать по-грузински и по-русски.

Частенько читал Ветхий завет: «И была ночь, и был день...»

Уже ближе к концу своему Пиросмани дождался известности: в иллюстрированном приложении популярной газеты «Сахалхо Пурцели» в № 108 был опубликован его портрет и репродукция картины «Свадьба в Кахети» с подписью: «Нико Пиросманишвили, народный художник». 

Кахетинский эпос. (Алазанская долина.) Фрагмент

Вывески и картины Пиросмани украшали многие духаны Тифлиса. Они нравились. За них платили. Иногда угощали. Имелись знакомые — великое множество, — с которыми можно было выпить.

Да, деньги не держались!

Такая была натура.

В сытости ему не работалось.

Нужен был стимул, иногда — злость; он мог завестись с пол-оборота, хотя и был застенчив и очень любил людей, От того и друзей множество.

Статья в газете — а он носил ее с собой и показывал знакомым — была настоящим Триумфом. Но он, Праздник этот, продолжался всего три недели!

Талант — он всегда раздражает, на его фоне бездари не смотрятся.

Ровно через три недели та же газета опубликовала злую карикатуру на Пиросмани, изображенного в нелепом балахоне чуть выше колен, с голыми ногами, похожыми на куриные лапы, с кистью в руке перед картиной, в которой узнавался его известный «Жираф».

«Тебе нужно учиться, братец!..»

Подпись под карикатурой убивала.

Обыватель возрадовался! Выскочку поставили на место!

А кто-то из духанщиков — сколько раз они его обирали, сколько раз выручали — даже кричал прилюдно: «Подумаешь, знаменитость,пусть благодарит за то, что его кормят!»

В мае 1916 года Пиросмани пригласили на заседание правления Грузинского художественного общества.

После заседания, в кругу молодых художников, относившихся к нему с симпатией, он высказался наконец...

«Вот что нам нужно, братья. Посередине города, чтобы всем было близко, нам нужно построить большой деревянный дом, где мы могли бы собираться; купим большой стол, большой самовар, будем пить чай, много пить, говорить о живописи и об искусстве...»

Он часто напевал одни и те же стихи:

Этот мир с тобой не дружен,

В этом мире ты не нужен...

Когда художник Ладо Гудиашвили, немало сделавший для поддержки Пиросмани,видел его в последний раз, Нико встретил его вопросом: «Вы как враг пришли или как друг?»

Пиросмани с трясущейся головой и горящими глазами безумно смотрел на него.

Мальчишки добивали Нико, дразнясь и забрасывая камнями его окна. Что им безумный одряхлевший старик? Мишень для забавы... Им ли разглядеть и оценить, КОГО они добивают?

Последние дни свои художник доживал в тесном и темном чулане с крохотными окошками и низким потолком.Из утвари: скамья, два ящика, один на стене, другой — вместо стола, на нем тарелка и жестяная кружка. Да два ведра...

Была Пасха. Город веселился. Пиросмани умирал.

Сосед, сапожник Арчил Майсурадзе, помогавший художнику как мог, нашел его случайно, нанял фаэтон, и Нико отвезли в больницу.

Теперь неизвестно, в какую именно.

Через несколько часов он скончался. Его не отпевали — не знали, какой он веры, и скорее всего тело погребено на Кукийском кладбище св. Нины, там, где обычно хоронили бездомных и безродных.

«... В жизни бывают минуты светлые и горькие, — говаривал Пиросмани. — Мне больше досталось горьких».

Картины в соседних залах, по-своему интересные и хорошо написанные, уже не могли взволновать. Чего-то им не хватало, чтобы стать явлением, равным искусству бродячего нищего самоучки.

Без страдания нет истинности в Искусстве, нет... и как бы ни были технически блестяще выполнены сюрреалистические картины знаменитого Сальвадора Дали*, все же «Дворник» Пиросмани... это уже за границей таланта, это — выстраданная Гениальность.

Вот когда воистину понимаешь — да, тело, физическое, умерло, но душа Пиросмани, исстрадавшаяся, — вот она, в его картинах — живет и уже не исчезнет, пока существуют эти полотна, пока существует Земля.