Левон Хечоян

Апельсин

Мы сидели у огня... Люди и крысы сновали повсюду. Люди — в разодранной, грязной одежде относили мертвых, укутанных в простыни и карпеты. А крысы...

Уже третий день отец мальчика, я и Саркис, сменяя друг друга, остервенело били по железнобетонным плитам, пытаясь пробиться к мальчику и петуху, кричащим из-под руин. Они кричали беспрерывно, умоляя спасти их. Вдали, в красном отблеске огня, перекатывалась одинокая туфля, меняя место с каждым нашим шагом.

Все вокруг было зыбко...

Подъемные краны, которые мы очень ждали, все не появлялись, и мы, попеременно отдыхая, срубали ломом бетон на плитах, стучали, когда не было сил на большее, — чтобы убедить малыша: весь город пришел на помощь! И надо только потерпеть немного! Но мальчик не верил, он кричал отцу: «Почему мне не становится легче? Мне трудно дышать».

Туфля с красным отблеском огня переползла на горку посуды и устроилась на время в половнике.

— Надо терпеть, сынок, — ответил мальчику отец. — Забудь об удушье: у тебя же железное здоровье, просто это от нетерпенья... Ты слышишь меня?

Но мальчик молчал.

Саркис, падая и поднимаясь на руины, подбежал к отцу.

Туфля же с красным отблеском огня оказалась напротив меня. Боль от бессоницы и трехдневной беспрерывной работы пронзала позвоночник.

Отец и Саркис крикнули в тьму: «Говори, чего молчишь?» Отец выронил лом из рук, тут же поднял и снова закричал: «Говори, ну говори же!» Мальчик ответил: «Темноты боюсь... шевелится что-то... земля на меня сыплется...»

Как мы были рады, что он ответил! Уже втроем, наперебой закричали ему:

— Только не молчи!

— Говори с нами! Все время говори!

— Кто же там может быть?

Из-под руин еще три дня назад примыкавшей к дому церкви снова прокричал петух...

— Города нет... кто вам поможет?

— Ты дурачок, — кричал в ответ отец. — Как это города нет?

Он изо всех сил стучал ломом по плитам, а мы — железными прутьями помогали ему в этом.

— Что тебе взбрело в голову? Разве не слышишь — все из нашего дома тут работают. Слышишь?

— Кто-то рядом со мной, отец. Смотрит в глаза... вокруг ходит...

— Это твое воображение... Так бывает, когда человек в темноте...

— Как давит эта плита...

— Потерпи, сынок... Когда ты выберешься, ты не узнаешь наш город. Теперь это рай! Боги и ангелы спустились к нам на землю. Поют и танцуют. И людям больше не нужны дома! Представь! Мы тоже сможем жить и на земле, и в небе. И люди стали, как ангелы, на спинах у них вырастают крылья... Потерпи... продержись немного... а когда выберешься — все увидишь своими глазами.

Вышедший из темноты мужчина подошел к огню, сказал: «Ну и выдумщики: играть в такие дни... Как он там? Ведь третий день пошел? Боюсь, не продержится... Кого-нибудь спасли из этого дома?»

Никто не ответил. «Говорят, гробы привезли, пойду я...» Потом вернулся и шепетом сказал: «Надо с чего-то начинать жить. Надо...»

Никто ему не ответил.

— Не знаете, нашли труп красавицы Мариам?

—Мариам нашли под руинами церкви, а петух все кричит и кричит...

Спросил: «Точно? Сами слышали? В такие дни в каждом из нас слышится зов. Ну если так, если уверены, пусть покричит, покричит да перестанет. Птица жертвенная, верно».

Огляделся и сказал напоследок: «Лучше бы снег не переставал, говорят, после землетрясения эпидемия начинается... Пойду посмотрю, каких размеров привезли гробы».

Он ушел в окружающую нас темноту с влажными от снега плечами.

Туфля же с красным отблеском пламени вползла в лохмотья, перекатилась на бюстгальтер — я старался не замечать ее.

Отец мальчика, школьный учитель, прокричал сыну в тьму:

— Скажи, слышишь ли ты звуки? Скажи! Слышишь или нет?

Саркис с усердием стучал по клавишам перевернутого и полуразрушенного пианино.

— Отец, отчего же ангелы только играют, а не помогают? Я задыхаюсь. — Отец только и смог ответить: «Их ручонки нежные, крылья отросли недавно: им не под силу».

Мальчик не отвечал.

— Сынок, а твой четвертый «Б» весь на небесах. Если бы ты видел, как твои друзья красиво летают стаями?!

Туфля же добралась до упавшей набок детской коляски вблизи от меня, и боль в позвоночнике пронзала все сильней.

— Папа, крыса смотрит мне в затылок.

— Ты путаешь, сынок. Разве в такой темноте ты сможешь увидеть крысу? Это, наверное, ангел, маленький ангел. Он прознал, как тебе одиноко и что ты немного трусишь. Вот и уселся рядом с тобой, чтобы ты не пугался.

Из темноты развалин полуразрушенных домов, по холодно-желтой грязи подходили к огню мужчины и юноши с красными, воспаленными глазами. Подходили, чтобы узнать: нашелся ли труп красавицы Мариам? Вот где-то здесь... под этими руинами, должно быть, лежит она... А один, дрожа от холода и мочась в темноте, с укоризной спросил: «Столько времени здесь, а запаха ее духов не учуяли?»

Туфля уже оказалась на ночной рубашке с блестящим фирменным ярлыком. Я было поднялся, чтобы схватить эту проклятую туфлю и бросить ее в огонь. «Не стоит, — сказал Саркис. — Она не мешает нам». — «В ее присутствии не узнаю вещей». Под руинами еще был слышен глухой крик петуха.

И вдруг: «Я нашел апельсин, папа! Он упал сверху, вместе с землей».

Мы обрадовались. А отец: «Теперь ты веришь? Это, действительно, ангел сидит рядом с тобой. Это он подарил тебе апельсин. Ведь ты говорил, как тебя мучает жажда. А теперь послушай, что я скажу. Зубами чуть продырявь кожуру апельсина и пей сок, медленно, очень медленно! Тогда тебе хватит на несколько дней... Только не клади его никуда. Держи в руке. Не выпускай ни на минуту».

Туфля с красным отблеском огня поднялась на выбившиеся из разодранных подушек перья, потом кубарем скатилась до книг и прямо подошвой стала на кучку разбросанных презервативов и уставилась на нас. Я не желал смотреть на нее. Саркис упредил меня: «Ты устал, не связывайся с нею. Прикрой глаза...»

Но и с закрытыми веками я чувствовал, как она передвигается в другое место. Когда я вскочил с места, Саркис остановил меня: «Не делай этого; так развоняется, сам не рад будешь».

«Ноги замерзли, не двигаются, — сказал мальчик. — Я устал. Я хочу спать». Ему велели не спать. «Не поддавайся сну! — твердил отец в отчаянии. —Двигайся как можешь. Попробуй перевернуться на спину. Попытайся пальцами отрыть хоть немного земли и повернуться. Это не так уж и трудно».

Мальчик молчал.

— Когда выберешься, и у тебя крылья вырастут, и ты сможешь летать в небесах. Ты ведь хотел пролететь над часовней церкви, помнишь?

— Я никогда не хотел летать над часовней. Достаньте меня, я задыхаюсь. Достаньте...

— Я ошибся, сынок, ты хотел пролететь над нашими ущельями и медоносными полями.

Мальчик ответил: «Я задыхаюсь. Где мама? Почему я не слышу ее голос? Ну, помогите же мне...»

Мы со всего размаха били ломом по плитам. Волдыри на ладонях лопнули, и лом обжигал их. Тогда обмотали руки тряпками и били, били, били по плитам, камням. Петух кричал из-под развалин.

Отец сказал: «Слышишь, как идет работа. Сколько людей здесь! И все хотят тебя спасти... А у мамы и твоей сестрички уже выросли крылья, они летают где-то, потерпи немного, и они прилетят. Потерпи, немного осталось, мы освободим тебя».

— Я испытал ангела — он съел мой апельсин. Весь. Вы слышали, как шаркал. Это не маленький ангел, от него несет плесенью...

Отец прикурил у Саркиса: «Зачем ты это сделал? Ты не должен был его испытывать...»

«Их много, — рассказывал мальчик. — Изо всех дыр лезут. Усаживаются рядом и смотрят мне в глаза».

«У тебя сильная воля, ты продержишься... Помнишь тот весенний знойный день, когда в подъезде ты встретил красавицу Мариам и приподнял ее платье? Ты очень храбр, во всем городе только тебе удалось увидеть белые бедра красавицы Мариам. Я наказал тебя ремнем, а ты даже не плакал. Что же с тобой сейчас? Ты говоришь — это крысы? Пусть крысы. Ты должен победить их! Они не должны почувствовать, что ты устал. Что они против твоего желания жить?! Им надоест ожидать твоей смерти, и они уйдут. Разве ты не можешь обмануть крыс? Земля остынет... и они уйдут. С чего ты взял, что крысы к глазам мертвых льнут... Разве не могли они испугаться, как и люди, и сбежаться к теплу. Не выдумывай. Это от страха! Ты не должен сдаваться. Постарайся двигать руками, ногами, телом, хоть чуть-чуть... пусть увидят — в тебе есть силы — тогда помочатся и оставят тебя, уйдут: крысы всегда так делают...»

Мальчик не отвечал.

Мы били ломом, стучали, чем могли, Саркис бренчал на расстроенном пианино — мальчик не отвечал. Мы ждали долго. Он так и не ответил. Отец бросил лом, сказал чуть слышно: «Пойду за водкой».

«К магазинам не подходи, — предостерегли мы учителя. — Солдаты сторожат. Выстрелят». Сказал: «Ничего».

Я не мог сдержать стон. И тут послышался звук хлопающих крыльев: из-под развалин выбрался петух с ярко-красным гребнем и полетел над нами, над городом. Он улетал от нас все дальше и дальше...