Имена

Грация Багдасарян

Памяти сестры нашей

Предлагаем вашему вниманию статью Грации Багдасарян о Людмиле Моталовой, написанную после поездки в Чехословакию в феврале 1976 года.

Их ищите среди живых...

Нет армянских колоний в Чехословакии. И не было никогда. И сегодня по пальцам пересчитаешь армянские семьи в этой стране. Тем не менее Чехословакия в наши дни удивительно дорога и близка сердцам армян, где бы, в каком краю света они ни жили. Не в том ли причина наших особых чувств, что земля чешская подарила нам Людмилу Моталову?.. Породила – и увы! Так безвременно приняла в свое лоно это «небесное создание с хрупким сердцем», человека, ставшего для нас воплощением благородных устремлений своего народа, символом самоотречения, преданности, но и силы, борьбы и преодоления. Образ страны всегда связан с ее людьми. Как же прекрасно, что рядом с близкими нам именами Гашека и Дворжака, Сметаны и Чапека мы произносим теперь и ее бесконечно родное имя – Людмила Моталова! Имя, которое отныне будет с благоговением упоминаться в ряду вдохновенных глашатаев нашей культуры.…Я отправляюсь в Чехословакию по визе, которую уже опередила весть о ее кончине. Еду в городок, где живут ее родители, где семейная усыпальница Моталов. На перроне я обратилась к одной пожилой чешке: «Как найти дом доктора Мотала?» Узнав, что я из Еревана, женщина зарделась: – Я знакома с поэзией Исаакяна, читала «Абул Ала Маари»… Но, прочтя «40 дней горы Муса» Франца Верфеля, лучше поняла, почувствовала вас, армян. Итак, Чехословакия, Прага, поиски и встречи с людьми, знавшими Людмилу Моталову. Воспоминания, которыми они поделились с армянской журналисткой, теперь вверяются всем вам: ведь это наша общая любовь и общая память.

Встреча первая

Юлия СВОБОДОВА, художник

Нас сблизила «Лилит». Очарованная исаакяновской трактовкой библейской легенды, философским проникновением и поэтической утонченностью, я отправила восторженное письмо переводчице, поздравляя ее с блестящим переводом, позволившим мастерски освоить, приблизить к нашей национальной психологии жемчужину далекой и незнакомой литературы. Одновременно я выразила желание иллюстрировать что-нибудь из будущих ее переводов армянских авторов. Впрочем, предложение мое было принято не раньше, чем Людмила, уже несколько лет спустя, одобрила мое оформление одной детской книжки, отмеченной на конкурсе. Так строга она была не только к себе, но и к другим во всем, что имело касательство ее «арменотрегерской» миссии! Нашей первой совместной работой стала «Ахтамар» Туманяна, иллюстрации к которой теперь находятся у вас в доме-музее поэта. Людмила регулярно присылала мне переведенные ею страницы армянской поэзии. В конце шестидесятых она начала переводить из Севака, притом вовсе не заботясь о предварительном оформлении договоров с издательством. Эти стихи захватили и меня, настолько, что как-то спонтанно у меня получилась большая серия графических листов и живописных полотен, навеянных поэзией Севака. Иллюстрируя сборник «Гимн свету», я уже ощущала себя в какой-то мере посвященной в севаковский мир художественного мышления, равно национальный и общечеловеческий. Потом я работала над «Алхо» Гранта Матевосяна. Людмиле очень понравился мой образ Алхо, и я тут же подарила ей этот рисунок. После узнала, что родные в шутку уподобляют саму Людмилу коню-бедолаге Алхо, взвалившему на себя все бремя мира.Вскоре начался новый ответственный этап нашего сотрудничества – публикации из армянского фольклора. Сборник имел громадный успех, и весь тираж разошелся за несколько дней. А в 1972 году книга экспонировалась на международной выставке в Италии. Мне казалось, что теперь мы возьмемся за «Давида Сасунского», эпос, о котором я уже много знала и по-своему представляла его героев. Но Людмила категорически заявила, что для этого еще ни она, ни я не созрели; к «Давиду» позволительно приступать лишь будучи умудренным гораздо большим художественным, да и вообще жизненным опытом. Последней из работ, которые ставили мое имя в столь лестном для меня соседстве с именем Л.Моталовой, оказался сборник прозы Исаакяна под названием «Несчетными путями». Людмиле не довелось увидеть эту книгу. Я буду всегда вспоминать с тоской, но и гордостью, то неповторимое взаимопонимание, творческий резонанс, который существовал между нами.

Встреча вторая

Марек КОПЕЛЕНТ, композитор

Мы познакомились в мае 1971 года на концерте советской музыки. В программе участвовал и руководимый мною ансамбль «Музика Вива Прагентис». Ну, конечно же, знакомство состоялось «на армянской почве» – что еще могло ее так волновать! Мы играли «Арабески» Тиграна Мансуряна. Людмила открыла для меня окно в Армению, в ее культуру и традиции. Подарила переведенный ею поэтический сборник, была посредником в нашем заочном знакомстве с Мансуряном, а в один прекрасный день явилась с партитурой его «Интермеццо», написанного наверняка не без влияния Моталовой, на текст выдающегося чешского поэта Владимира Голана. Услышать его исполнение Людмила, увы, не успела. Она умела удивительным образом заражать собеседника, передавать ему что-то от себя, неуловимое, даже только внимая его словам. В ее бледном лице, проницательных глазах угадывалась прямая натура, неподкупно преданная своим идеалам, в ней удивительно совмещались глубоко чувствующая, трепетная душа и твердая, неизбывная сила – вопреки бесчисленным ранам, которые наносила ей жизнь.

Встреча третья

Марцела ШТОЛЬЦОВА, литературовед

Хочу рассказать про студенческие годы Моталовой, должно быть, о них вам мало известно. Я училась с ней на одном курсе. Нашим основным языком был русский, а второй язык – украинский или армянский, на выбор. Мы обе были зачарованы Арменией, ирреальной для нас, как сказка, так что не колеблясь избрали армянский. Людмила настолько увлеклась им, что вскоре арменистика стала ее основной специальностью. Начали мы с Чаренца. Ей было едва за двадцать, когда в ее переводе библиофилы получили прекрасное издание поэмы Чаренца «Ленин и Али» с иллюстрациями Ярослава Тафла. Людмила обладала редким умом, ее одаренность могла вывести ее в один ряд с нашими крупнейшими языковедами. Вспомните хотя бы ее оригинальный лингвистический анализ творчества Исаакяна (кажется, фрагментарно опубликованный у вас в Армении).

Встреча четвертая

Иржи НОСЕК, художник

Сразу по возвращении из Армении она подала в издательство «Одеон» заявку на книгу-альбом, посвященную творчеству Минаса. Я пригласил ее к себе домой, чтобы обсудить объем и содержание этого издания. С трудом поднялась она к нам на пятый этаж, но зато здесь ее ожидал сюрприз: мы подали на стол армянский лаваш, сыр, тархун, рехан и да-же тан. Сразу посветлела Людмила, как будто исчезли боли. Призналась, что, не отряхнув еще дорожной пыли, уже вновь тоскует по Армении.Моталову можно было не колеблясь назвать армянской энциклопедией, а ее дом – своеобразным центром армянской культуры. Впрочем, культуры ли только? Из строительного института к ней обратились чуть ли не за консультацией по рецептуре растворов, выдерживающих большие нагрузки – ведь сейсмичность региона, давно уже побудила армянских строителей изыскивать надежные методы… Еще до личного знакомства с Моталовой я читал ее брошюру «Советская Армения». Книжка написана с таким воодушевлением, так насыщена фактическим материалом, что и сегодня может служить визитеру лучшим путеводителем. И мне захотелось встретиться со столь пламенной поклонницей вашей страны, ведь я и сам претендовал на то, что в моем доме – музей Армении. Но сразу стало ясно, что в сравнении с ней я не более чем неудачливый дилетант. Работа, болезни, работа… Было почти невозможно вклиниться в жесткий ритм ее существования, поэтому мне особенно дороги воспоминания о наших редких встречах. Людмила не была профессиональным искусствоведом, но она тонко чувствовала изобразительное искусство. Мы беседовали об армянских художниках, делились полученными в разное время впечатлениями. Я уезжал в Ереван. Мы договорились встретиться. Она должна была передать мне свою статью для одной из ереванских редакций и список репродукций Минаса. Нетерпеливо поглядываю на часы. Людмила запаздывает, впервые изменив своей пунктуальности. Так она и не пришла. Лишь в Армении, всматриваясь ее тоскующим взором в магические видения Севана, Арарата, Гарни, я утолил свою скорбь.

Встреча пятая

Иржи ПИЛКА, музыковед

У моей книги «Соната о Музыке» обнаружился необычный рецензент. Позвонила некая дама, сказала, что прочла мою книгу и хотела бы побеседовать с автором. Но поскольку выходить из дому она не может, не буду ли я добр зайти к ней сам? И вот я перед ее квартирой. Из-за двери отозвалась: «Да-да, подождите минутку… сейчас доберусь». Все было настолько тягостно, что я вовсе и не думал уже о серьезном разговоре по существу. Но сегодня со всей определенностью скажу вам, что ни одна моя книга, ни до, ни после, не имела столь вдумчивого читателя. Потом Людмила рассказала об особенностях армянской музыки, устроила для меня небольшой «концерт» армянских инструментальных и вокальных записей, духовной музыки, посвятив меня в доселе неизвестный мир. Глядя на эту хрупкую женщину, я поражался силе ее влюбленности и преданности, которая умеет так воскрешать человека. Так состоялась моя первая и, к сожалению, единственная встреча с Моталовой (в дальнейшем мы регулярно переписывались или звонили друг другу). Спустя несколько месяцев я получил из Марианске Лазне письмо, полное отчаяния. Она лежала в больнице, в отделении для тяжелых, почти безнадежных больных, и, видимо, обстановка подействовала на нее весьма удручающе. Я и сам мало верил в ее выздоровление, но, конечно, составил ответ в бравурном ключе, советуя поддерживать бодрость духа, консолидировать внутренние силы, бороться и победить. И представьте, получив следующее письмо, сам себя устыдился. Столько в нем было твердости и железной логики, что могло показаться: нуждающийся в утешении и обнадеживающий поменялись ролями. Она объявила себя призванной служить армянской нации и тем лишала права на отчаяние. Благодаря Людмиле, ее заслугам ныне и я отношу себя к числу поклонников вашей древней культуры. Но в личном плане важно другое. Каждый раз, наталкиваясь на кажущиеся непреодолимые трудности, я вспоминаю Моталову, ее духовную силу, ее веру, волю и преданность – и ни за что не сдаюсь.

Встреча шестая

Ярослава ДИНСТБИРОВА, редактор

По правде говоря, мне казалось, что у вас в Армении или не достаточно знают, или не воздают должное титаническому труду неистового «миссионера» вашей цивилизации. Только после смерти Людмилы я удостоверилась, что была глубоко не права. В передаче Пражского радио, посвященной памяти Моталовой, говорилось о чувстве, которое у вас к ней питают, и описывался такой случай. Несколько лет тому назад родители Людмилы гостили в Армении, и как-то во время прогулки у матери сломался каблук. Обратились к уличному сапожнику, и тот починил обувь, заодно выяснив, откуда иноземцы родом. Так вот, когда супруги пожелали узнать, сколько они должны за услугу, сапожник отклонил вопрос со словами: «В вашей стране мы, армяне, имеем такую сестричку, что одной ее милостью каждый чех мог бы считать нас своими вечными должниками… Может, слышали, ее зовут Людмила Моталова». Воистину стоило посвятить себя столь благодарному народу! Я была знакома с Людмилой со студенческой скамьи. Уже тогда она выделялась глубиной и энциклопедичностью знаний. Всегда и во всем готовая прийти на помощь, но при этом тихая и незаметная. С годами мы сблизились, и я поняла, что под маской ученого-подвижника кроется женщина тонкая и чувствительная, умеющая, как и все смертные, любить и разочаровываться. Я часто заходила к ней по редакторским делам и видела, как часами изнуряет она свое тело специальными упражнениями, чтобы быть в состоянии сидеть за пишущей машинкой. Вопреки прогрессирующей болезни ее работа в последние годы становилась все более напряженной. Потеря Людмилы Моталовой для нас невосполнима, ибо переводчики были, есть и грядут, но такие, как она, – исключение.

Встреча седьмая

Вацлав ЧЕРНИ, литературовед

Восстанавливая в памяти ее образ как ученого, сотрудника Института ориенталистики, попросту человека, вновь и вновь мы убеждаемся в том, что вся ее жизнь, все помыслы были связаны с Арменией. Она стремилась навести мосты духовной близости между нашими народами и за свою короткую жизнь во многом преуспела на этом поприще. Помимо литературных переводов, Людмила на протяжении многих лет регулярно готовила радиопередачи об армянском изобразительном искусстве, литературе, музыке, общественной жизни, выступала с лекциями, проводила беседы в самых различных аудиториях. С другой стороны, она многое сделала для популяризации чешской культуры у вас на родине и в армянской диаспоре. Последний раз я был в Армении в 1965 году и уже тогда обратил внимание, что, услышав слово «чех», случайные собеседники буквально рефлекторно произносят ее имя. Людмила была тесно связана со многими армянскими художниками. Вскоре по возвращении из последней поездки она получила неожиданный подарок – свой портрет – от художника Г.Григоряна (Джиотто). По-моему, живописец сумел уловить и передать ту внутреннюю борьбу, которую вела Людмила с болезнью каждый день, каждый час. А между тем тщательно скрывала ее, являя себя миру деловой и энергичной, уверенной и целеустремленной. Наше арменоведение, по существу, целиком связано с именем Людмилы Моталовой. Разумеется, и до нее у нас делались переводы армянской литературы. Так, в 1912 году были изданы «Хент» Раффи, «Хаос» Ширванзаде, отрывки из Хоренаци, Бюзанда и других. Но это были спорадические попытки, и не на должном уровне. Только с появлением Людмилы эта работа приобрела столь большой размах. Моталова планировала представить армянскую литературу систематически, во всей полноте, от древних классиков до наших дней, включая фольклор и творчество писателей диаспоры. Я сам тоже был арменистом, но с приходом Моталовой увидел себя в столь невыгодном сопоставлении, что добровольно и втихомолку покинул эту арену. Более того, уже готовую, отпечатанную рукопись перевода «Ран Армении» представить к изданию посовестился, даже посмотреть никому не дал: слишком убогими показались мне мои армянские экзерсисы рядом с триумфальным моталовским маршем.

Встреча восьмая

Радегаст ПАРОЛЕК, доктор филологии

В 1965 году мы с Моталовой оказались в группе, выезжавшей в Ереван на декаду чехословацкого искусства и культуры. В этом смысле можно сказать, что нас сблизила Армения, страна, которую Людмила любила не меньше своей родины. В те годы у нас можно было по пальцам пересчитать специалистов по литературам советских народов. При встречах обсуждали проекты издания антологий литератур народов СССР, литературных серий и монографий. Людмила успела подготовить армянский раздел, в котором представлена поэзия Гегама Саряна, Маро Маркарян, Сильвы Капутикян, Амо Сагияна, Паруйра Севака, Размика Давояна и других. В издании университетской библиотеки опубликована коллективная монография по ряду зарубежных литератур, в которой Моталова написала армянский раздел, я представлял Советскую Прибалтику, Черни – Грузию, Жидлицки – Белоруссию и Украину… Нам было чрезвычайно радостно получить вслед за выходом в свет этого труда приглашение участвовать в загребском издании истории всемирной литературы. Завидно быстро и с безупречной полнотой представила Людмила армянскую часть. Наша последняя встреча произошла за несколько дней до ее кончины. Разговор велся в основном вокруг эпоса «Давид Сасунский». Я сказал, что, даже не будучи знакомым с оригиналом, беру на себя смелость объявить этот эпос шедевром мирового эпического творчества. Людмила только добавила, что, прочти я подлинник и другие избранные страницы на армянском, понял бы и ее влюбленность…

Встреча девятая

Злата ЧЕРНА, литературовед

Нам было едва по двадцать, но уже тогда спорить с Людмилой было безнадежной затеей: побеждала всегда она. Ее любовь ко всему армянскому принимала порой даже какой-то болезненный оттенок, становясь предметом дружеских подшучиваний. Мы назвали ее «армянским апостолом в Европе» – улыбаясь, она соглашалась, кажется, только с этой шуткой.И в Институте ориенталистики она работала больше всех. Помню, как вместо плановой статьи на 35 страниц Людмила представила 70-страничный трактат с серьезным научным аппаратом, за что, однако, получила взыскание. Руководство прямо дало ей понять, что институт призван охватывать всю востоковедческую проблематику, а не заниматься культурой отдельного народа… Но так или иначе рядом с Людмилой и мы должны были подтянуться. В 1977 году в Праге издается оригинальное исследование по становлению и развитию новой литературы азиатских народов. Среди трех десятков глав армянская, разумеется, за подписью Людмилы. Людмила в своем разделе показывает, что в армянской литературе переход от средневекового к новому этапу начался очень рано. Притом интересно, что по сравнению с колониями в самой Армении процесс протекал с запозданием и вне связи с достижениями диаспоры. Моталова подчеркивает, что модернизация армянской литературы очень плюралистична и не может рассматриваться ни как сугубо азиатский феномен, ни тем паче европейский, но как их специфический синтез.

Встреча десятая

Ксения ДВОРСКА, литературовед

В институте Людмила была олицетворением воинствующего правдолюбия. Ничто не оставляло ее равнодушной, она замечала все огрехи, корректировала, предлагала свои решения.В нашу последнюю встречу мы говорили и о ее портрете работы Григоряна (Джиотто). На этот холст как будто снизошла прозрачная печаль, есть там присущая Людмиле нежность, но, увы, боец Людмила Моталова отсутствует. Она посмотрела на меня затуманенным взглядом и прошептала: «Борющейся Людмилы уже не будет. Я ужасаюсь от прозорливого предвидения моего художника. Я боюсь долго смотреть на эту картину…»

И вот самая последняя встреча.

О себе рассказывает Людмила Моталова. Рассказывает строками, взятыми из многочисленных писем, которые она посылала в Армению и которые по-своему повествуют о жизни их незабвенного автора. Здесь подобраны выдержки из писем к архитектору Л.Бабаяну и литературоведу А. Аристакесяну, с любезного согласия адресатов, а также из писем ко мне, журналистке Г.Багдасарян. Цитаты из писем на русском языке даются по подлиннику, с минимальной редакторской правкой.

...Я очень счастлива, что получаю место в Академии. Вы знаете, это единственная возможность работать дальше в арменоведении. Надежды было мало: в первый раз требуется работник-арменист, до сих пор там специалистов не было. Объявили конкурс, пригласили всех, кто занимается этим делом (включая доктора Едличку). А дали мне. Просто не верилось. Хочу работать усердно, чтобы оправдать их выбор.

…В своей научной работе я начинаю заниматься грабаром. Потом хочу проводить анализ старых текстов с точки зрения их лексики… Цель будет в том, чтобы, отталкиваясь от словарного состава, получить новые данные о реальной жизни народа того времени. Придется также познакомиться, хотя бы бегло, с историей древней Персии и с персидским языком. Сейчас очень поздно, и вновь не уснуть. Давай побеседуем немного… Помнишь строки моего любимого Чаренца? Вот, скажем (перевод построчный):

Ночь напролет больной, безумный,
Я мечтал о солнце.
Но вокруг было все блекло, немощно,
Слов не было, и солнца не было.

Услышав хотя бы эти слова, уже можно полюбить армянский язык. И навек – правда? Читаю Нарекаци, очень он подходит к моему теперешнему настроению. Вот тебе на прощание две строчки:

Внемли тревожным стенаньям моим
И избавь от грядущих сомнений…

…На той неделе еду в Моравию, где буду выступать с докладом об Армении. В течение трех дней – 5 докладов… В следующее воскресенье опять публичная беседа с молодежью в одном из пражских музеев. …Работа моя продвигается туго. Приходится много раз перерабатывать все сделанное. Я написала рецензию на номер французского журнала «L’ Europe», целиком посвященного Армении. Статья будет печататься на английском языке в нашем журнале. В течение двух недель надо сдать очерк о М.Манушяне. Я перевела его последнее письмо к жене, хочу еще написать краткую биографию. Когда в мое одиночество вкрадывается тоска и грусть, выбираю стихи, которые мне раньше были дороги. И иногда в такие минуты сажусь за фортепьяно. В последнее время чаще всего играю Гайдна. Становится легче на душе, когда из-под пальцев льется часть твоей собственной боли. По вечерам и по воскресеньям я никуда не хожу, ни с кем не встречаюсь. Лучше всего проводить все свободное время здесь, за закрытой дверью квартиры. Это мой собственный мир, я его создала, здесь я дома… Много слушаю музыку, по радио и в записях, до глубокой ночи. Могу притаиться в кресле, много часов подряд слушать в темноте… …Все время привлекает Нарекаци. Ты можешь достать? (У меня только новоармянский перевод.) Знаю, что пока ничего с этим не могу делать, но чем-то меня сильно потрясает, хочется как следует познакомиться, разобраться… …Воскресенье, вечер. Я только что окончила работу над составлением монтажа стихов Чаренца для вечера поэзии, кажется, в середине февраля. Слово – одиннадцать стихотворений – чередуется с армянской народной музыкой (45 минут). Осталось написать вступительное слово. Но не могу. Я прослушала всю музыку, которую подобрала, вслух читала стихи. Получилось что-то душераздирающее. С ужасом и удивлением я поняла, что это мои переживания кричат на весь мир из-под занавеса стихов и звуков. Но я не в силах разбить то, что построила, и сделать по-другому. Там и Чаренц живой, и мы. Да, еще – это Армения… …Сегодня я очень устала, с утра трудилась над «Эгнар». Дошла до конца второй главы. …Поэт В.Голан звонил, что окончил работу над пе-реводом «Абул Ала Маари» Исаакяна. Очень рада. Этому переводу я придаю большое значение, произведение ведь мировое. Я начала работать над ним еще в 1957 году. Теперь надо подготовить для издания. …Страдаю бессонницей, головной болью, да еще каждый день к вечеру повышается температура. Но я знаю, что должна выдержать. Человек выдерживает больше, чем сам мог бы предположить. …Поэтический перевод «Абул Ала» (с Голаном) окончила, и можно заняться изданием. Я как раз приступаю к предварительным работам для написания вводной статьи. Перевод чудесный! Я сама не представляла, что вообще кто-нибудь может выполнить эту сложную работу так хорошо. Если книга выйдет, она станет большим событием. Видимо, состоялось это весьма редкое совпадение натур двух поэтов. …Вернулась с вечера Чаренца. Страшно уставшая, прямо на пределе сил. Но подбадривает сознание того, что хорошее дело сделано. Хорошо получилось. Слушатели очень чутко воспринимали стихи и музыку, в целом было очень внушительно – суггестивно, наверно никто не остался равнодушным. Я уверена, что все эти люди, присутствовавшие на сегодняшнем вечере, и впредь будут интересоваться армянской культурой. Я отдала этому вечеру очень много из самой глубины своей души – оттого чувствую смертельную усталость и слабость. Но вижу, что и люди понимают, когда говоришь с ними от всего сердца. Когда видят, что ты любишь то, о чем говоришь, тогда тебе верят… И вот –весна, вновь весна в Ереване, и вздымается ввысь, и грохочет вокруг пробужденной земли ликованье! …Знаешь, я иногда люблю слушать музыку в хорошем исполнении и при этом смотреть в партитуру. Это позволяет проникнуть очень глубоко в данное произведение. Да еще это весьма надежное средство для сосредоточения мыслей, для того, чтобы отвлечься от нежелательных вещей. Так что это своего рода отдых. …Последние дни мне хорошо работалось дома. Большей частью я занималась текстами о Маштоце. Хочу еще поработать над сочинением Корюна, но для этого надо побывать в университетской библиотеке… Приезжали за мной с радио, сделали запись беседы на тему «Армянская литература в Чехословакии». Но во время записи я почему-то очень нервничала, так что получилось довольно плохо. …Сыграла один из чудесных ноктюрнов Шопена (ор. 15, № 3), особенно люблю часть re ig vo – сегодня именно таково мое настроение, religioso. В музыке легко ориентироваться, перед каждым произведением имеется указание, как его примерно понимать… И в человеческой жизни к каждому дню можно поставить такие пометки, только кто это сделает? Выходили с лекции – и моему взору вдруг открылся чудесный вечер. Знаешь, тот миг, когда сумерки сгущаются, но еще не наступила темнота. Весь город был синевато-зеленым, как будто не было ничего другого, кроме темнеющего синего неба и свежей зелени травы и листвы, все другие предметы получали цвет либо от деревьев, либо от неба. Я пошла медленно пешком, через реку и дальше… …Устаю от бесконечных препятствий. Иногда сомневаюсь: права ли я на самом деле? Вся моя жизнь в постоянной борьбе изо всех сил – иногда выглядит как дон-кихотская битва с «внутренними мельницами». И в личной жизни, и на работе – все одно и то же. Неужели нет нигде пристани, где можно было бы отдохнуть, восстановить силы? …Я стараюсь много работать и много читать, по возможности глубже забыться. Перевела «Альпийскую фиалку» Бакунца, несколько раз возвращалась к рукописи, пока результат окончательно не удовлетворил меня. Все-таки художественный перевод – лучшее в мире занятие! …Иногда слушаю Москву. Вчера вечером удалось послушать выступление председателя Совета министров и затем концерт армянской музыки (особенно трогательно спела Зинаида Палли «Сон»). Таким образом я борюсь с далью. …Целиком окунулась в подготовку юбилея Саят-Новы. Торжественный вечер прошел великолепно, сверх самых радужных ожиданий. Все получилось безукоризненно. Я сама подготовила сценарий и сама же его «поставила» …Какое счастье видеть, как откровение художественного гения приобщает людей к Красоте, к Любви, умудряет их и возвышает. Это был один из лучших дней в моей жизни! Кроме того, в фойе института я организовала юбилейную экспозицию, в ноябрьском номере нашего журнала публикую статью и переводы из Саят-Новы. А журнал «Свет Совету» поместит информацию о юбилейном вечере. …Готовлюсь к выступлению об Армении для молодежи института (в Кромержиже)… После обеда меня пригласили рабочие одного из заводов: желают послушать об Армении. Не можешь себе представить, что за кошмарный год я пережила. С мая болела, оперировали. Подозревали опухоль в позвоночнике, оказалось, всего лишь воспаление… Но левая нога совершенно отнялась, тоже начиналось с правой, грозя полной неподвижностью. Проглотила тонну лекарств, но боли не утихали даже под воздействием морфия. Что и говорить! После операции я долгое время не могла ни ходить, ни сидеть, начинала работать лежа, с помощью диктофона. Да и сейчас с трудом могу посидеть максимум полчаса. Работа хоть и замедленная и очень затрудненная, тоже помогает сохранить хотя бы душевное здоровье. Лежа в постели, окончила переводы из Г.Матевосяна («Жила земли») и З.Халафяна («Где ты был, божий человек?!»). Кроме того, закончила работу о развитии армянской литературы до современной классической (до Абовяна), очерк литературы с древнейших дней и статьи о послевоенном этапе. Перевожу Карика Пасмаджяна. Потом еще подготовила цикл (5 частей) об армянских народных инструментах для радио, передачи уже идут. В связи с музыкой: ты, наверно, не в курсе, что Тигран Мансурян посвятил мне новое сочинение для голоса и камерного ансамбля на слова нашего поэта В.Голана. Партитуру я приняла с большим воодушевлением, глубоко тронута: вот это настоящая дружба двух культур, которая проявляется делом. И еще: моя подруга – художница, — которая оформляла Севака и сказки, на днях закончила иллюстрации для английского издания Севака. Все это очень радует меня и облегчает жизнь, наполняя ее истинным смыслом и целью. …Жаль, что не можешь прислать сюда пучок лучей вашего жгучего солнца. Они так нужны моим костям, беспрерывно ноющим в это холодное, по-осеннему пасмурное лето… …Окончила подготовку передачи о средневековом духовном песнопении (на 45 минут). Позавчера сама сделала звукозапись текста. Прозвучат таги и шараканы V – XII веков. Работа, для меня хоть и довольно трудная, приносила огромное душевное удовлетворение. …Холодно, снег идет, слушаю сонату Бетховена «Les adieux»… В последние месяцы очень много слушаю музыку, часами, каждый день, слушаю даже во время работы… Удивительная штука – моя болезнь. Уже стала для меня обычным модусом, мы с ней привыкли сосуществовать, и представь, получается. …Очень соскучилась по Минасу, в мыслях часто беседую с ним. Картины его и Джиотто мне очень помогают. Передай мои приветствия обоим. …Опять слегла. Пишущая машинка упала мне на ногу – перелом. Придется пролежать недели три (а от этого становится хуже со спиной). Ничего, выдержу… Только временами становится совсем невмоготу от такого вечного «выдерживания». …Вчера сдала рукопись книги «Десять поэтов», а также вторую корректуру моих новых переводов из Исаакяна. Десятью жизнями жила, десятью мирами, эмоциями, напряжениями, переживаниями… Все это вы, армяне, ни одна из этих десяти жизней не моя, но в них сгораю и испепеляюсь. …Присылаю статью с сообщением о трансляции «Франчески» Паруйра по республиканскому радио. …На пару дней приехала к родителям, повидала малыша-племянника, ходила на могилы… Опять почувствовала свою неприкаянность. Где на земле мой дом и пристанище? Случайно родилась в городе, в котором почти не жила, умру в другом, где нет у меня близких. А родные мне люди в дальней дали, под чужим мне небом… …Знаешь, самое трудное – не ожидая ничего взамен, каждый божий день творить что-то доброе, приносить какую-то пользу, что-то открывать так, чтобы поздно вечером (или ночью) отойти ко сну со спокойной совестью, как если б это был последний твой день. …Мои армянские дни и ночи – энтузиазм, непосредственность, глубина, целенаправленность – все ушло. Остается лишь бесконечная цепочка воспоминаний, да моя грусть-тоска. За окном – снег, выпавший на первые весенние цветы. И не белый, ереванский, а так, какая-то сероватая жижа… …Могу тебя обрадовать вот чем: случайно напала на радиопрограмму мировой любовной лирики, как оказалось, весьма интересную и хорошо составленную. А венчала передачу «Любовь» Паруйра, причем в отличной декламации. Я, конечно, ликовала. Ведь это означает, что творчество Паруйра вошло в наше (чешское) культурное сознание, что оно у нас признано и имеет свое место. (Программа шла 13 мая в 12 часов, по вашему в 3 пополудни. Быть может, неведомые космические волны донесли до тебя в этот миг эхо моей радости…) …Если вознамерюсь выполнить на 100 % все мои обязанности и обязательства, то придется до конца года написать (или перевести) более 700 страниц. Считая каждую страницу минимум дважды (а как правило, прорабатываешь и больше), уже получим полторы тысячи. Скажешь – немыслимо. Безусловно, и я вступаю в эту игру, заранее понимая невозможность победы, но все же принимая вызов… до той минуты, когда иссякнут последние силы. Это может случиться и завтра, и через месяц, или когда еще, – к счастью, не ведаю.Так прожила свой недолгий век Людмила. Прожила, отдав людям все до последней капли, «каждый день творя что-то доброе, принося какую-то пользу» и не боясь встретить свой роковой час с открытым забралом и чистой совестью. А смерть все время подстерегала ее и прокралась к ней подло и воровато, под надежным покровом ночи. Но и сама ужаснувшись содеянному, четыре дня и четыре ночи не решалась возвестить о своей отвратительной победе. В чешской песне так поется: «Они не умерли, их ищите среди живых, и на могиле их – крест, указующий дорогу к людям и к миру».

Сокращенный вариант статьи к публикации подготовила Эмма Акопян.

Обложка книги Паруйра Севака «Гимн свету»

Обложка книги «Армения – музей под открытым небом». Один из авторов текста – Людмила Моталова

Людмила Моталова за чтением писем

Обложка и титульный разворот книги Аветика Исаакяна «Абул Ала Маари» (Прага, 1966) на чешском языке в переводе Владимира Голана и Людмилы Моталовой

[На первую страницу]
Дата обновления информации: 22.01.08 18:14