Армянские кинорежиссеры

Станислав Айдинян

О Маро Ерзинкян

aydinyan9.jpg (14760 bytes)

Маро Ерзинкян в Одесском порту. 1959 год

От детства в наследство остается память ощущений, чувств, лиц. Я помню пришедший с 1966 года, а, может быть, и раньше, образ миниатюрной, быстрой, много курившей женщины, которая для меня, мальчика, была просто клад. Сколько игр и выдумок, сколько пряток и беготни по комнатам! Она не столь уж часто приходила к нам, но когда приходила, для меня и моего младшего брата наступало время захватывающей игры. Помню, как-то раз мы играли в прятки, и я забрался на шкаф, оттуда на высокую нишу. Что туда мог залезть мальчишка, она просто себе представить не могла и была поражена, когда «сдалась», и я победно появился из своего убежища. Именно она пристрастила меня к собирательству марок – сама расписала мне довольно большой альбом для наклеивания марок по странам. Мальчишка должен быть коллекционером! – считала она. Мы ее называли просто Маро, только уже став взрослым, после двадцати, я ее стал называть Маро Суреновна…

Своих детей у Маро не было. Личная жизнь складывалась сложно. Первый муж был литературовед, тихий алкоголик, следующий, – только что вернувшийся из сталинских лагерей Платон Иосифович Набоков, поэт, кинодраматург, вместе с нею написавший сценарий популярного в те годы фильма «Жизнь прошла мимо». Последний муж — художник Анатолий Морозов. Разрывом с ним, переживаниями этого разрыва кончилась ее жизнь…

Платон Иосифович Набоков – один из ярких представителей рода Набоковых – был другом и спутником Маро с 1956-го до весны 1959 года. Мы с ним до сих пор перезваниваемся, дружим. Случилось так, что я содействовал изданию его поэтических сборников: «Других не будет берегов» и «В две строфы», писал к ним предисловия. Он вспоминал тепло время общения с Маро, говорил, что ни с кем у него не было такого творческого взаимопонимания с полуслова, как с ней. В то же время он не принимал ее безапеляционности, — как сказала, так и должно быть!

Платон Иосифович мне рассказывал, что известный литератор, автор книги о Тынянове, Аркадий Белинков, прочтя первоначальный сценарий Набокова, где герой был заключенный по политической статье, сказал: «Нет, ты не пробьешь такой сценарий, гиблое дело, тебе нужен человек со связями в киномире» – и познакомил его с Маро. Они вместе в течение месяца переделали сценарий тематически на уголовный лад. Сняли всё, говорящее о том, что герой был посажен по политической статье. Сделали текст в меру поучительным, общественно значимым и проходимым через советские утверждающие инстанции.

Потом в конце 1957-го года поехали с киногруппой в женский лагерь под Киров, чтобы посмотреть реалии на месте. «Нам с Маро показывали одну «воровайку», на ней было 172 наколки, – вспоминал Платон Иосифович. – Когда однажды ночевали на территории женского лагеря, мы дверь изнутри подперли ломом, но ночью кто-то все же попытался взломать дверь и вломиться». Я предположил, и Платон Иосифович согласился со мною, что, скорее всего, их в лагере проиграли в карты. Там играют на жизнь человека. Проигравший – убивает. Маро натерпелась настоящего лагерного страха…

Потом, уже без Маро, Платон Иосифович с киногруппой в конце в 1958 года съездил в свои лагеря, за Ангару, где по политической статье отбывал срок с февраля 1951 по май 1955-го, поехал с художником Турылёвым, с кинооператором Сергеем Полуяновым и с известным кинорежиссером и киноактером Владимиром Басовым. Это он взялся снять «Жизнь прошла мимо».

Там Платон Иосифович встретился с уголовным авторитетом по кличке Капитан Перейра, и тот немало рассказал ему, когда поверил, а сначала, как он выразился: «Мы думали вы нас на шлепок выдергиваете! – То есть подводите под расстрел». На что Платон резонно ответил: «Вы, что же, Басова не узнали?» Басов часто мелькал на экране, был узнаваем, и капитан уголовного мира стал посылать им зеков, чтобы те рассказывали лагерные истории, которые и пополнили представление об атмосфере, легшей в основу сценария Платона Набокова и Маро Ерзинкян.

На обратном пути крыло самолета, летевшего из Иркутска в Москву, загорелось. Случилось это на подлете к Омску. Увидев огонь, Басов достал бутылку водки, сорвал зубами «бескозырку», половину выпил сам, половину отдал выпить Платону… Однако, самолет удалось посадить. Вот какой ценой вживалась киногруппа в зековский быт. Даже по пути подстерегали опасности…

Мать Маро была врачом, жила долгое время у родных в Ереване. Отец Маро был журналистом, однажды уехал в служебную командировку за границу и стал невозвращенцем. Спасло то, что они с матерью Маро не были официально расписаны. Потом отец умер за рубежом, и Маро, не желая попасть в «черные списки», отказалась от наследства. Так что она тоже когда-то стала дочерью человека, «не оправдавшего доверие партии и правительства».

Маро иногда общалась со своей родственницей, вышедшей замуж за грека и жившей в Москве в доме, где проживали иностранцы. Однажды Платон и Маро поехали к ней в гости. Возвращались на такси. Платон увидел, что на обратном пути за ними поехала машина – установлена слежка. Машина доехала с ними до дома. Выйдя из такси, они не вошли в дом, а сели в зеленом скверике на скамейку. Из машины вышел высокий человек и быстрым шагом стал проходить мимо них – то ли чтобы запомнить лица, то ли чтобы тайно сфотографировать. Платон тут не растерялся и при безмолвии Маро громко сказал: «Наш адрес такой-то, квартира такая-то… Как тот припустил от них!.. Ведь ему попадет, что его раскрыли! С тех пор слежка была не видна. Тогда, при социализме, под подозрением находились все, кто общался с иностранцами. А с биографиями, как у Платона и Маро, подавно…

После успеха «Жизнь прошла мимо» руководство «Мосфильма» решило поручить Маро и Платону фильм о том, как Хрущев участвовал в гражданской войне. Сначала Платон Набоков с пылу с жару согласился. Даже дал кинокартине рабочее название «В коммуне остановка». А потом опомнился, взыграло в нем дворянское начало, и он заявил Маро, что в этом не будет участвовать, так как в свое время Хрущев в свою бытность секретарем московского городского комитета компартии подписал в числе прочих расстрельные листы на техническую интеллигенцию, в числе которой был и главный инженер-механик метростроя, отчим Платона, заменивший ему также репрессированного отца. «Это же вранье очередное, не хочу и не буду в этом участвовать! Не был Хрущев на той войне, был гражданским!» – заявлял Платон Иосифович. А деньги уже были взяты авансом и частью потрачены. Тогда в пылу страстей он пошел в ванну и повесился, но петля оборвалась… И они с Маро расстались, а фильм о Хрущеве так и не был снят. Платон свою часть денег в бухгалтерию «Мосфильма» вернул. Вернула и Маро. Следующей, гражданской женою Платона Набокова стала советская кинозвезда Инна Макарова…

Я помню Маро в далекие, 1960-е и 70-е годы. Она носила черную резкую чёлку, спускавшуюся на лицо. Роста была очень небольшого. Темпераментная, остроумная, интеллектуальная.

Когда после пятнадцатилетнего перерыва мы с отцом в 1981 году отправились к ней в гости, я стал по пути в такси вспоминать ее старую квартиру на Мосфильмовской, в доме, где жили деятели кино. Вспомнил предметы, которые ее окружали тогда, годы назад. Там был покрытый тончайшей чеканкой совершенно черный, из Средней Азии привезенный, кувшин. В детстве я ощущал в нем что-то от лампы Аладдина – сказочное прикосновение к тайне, которая жила в темноте его узкого горлышка. На стене висел пятиконечный, старообрядческий древний крест. Вспоминался и ее муж Анатолий Морозов, представительный молодой человек с бородой.

По дороге, выйдя из машины, мы заблудились и с трудом добрались до ее нового дома, который, как она объясняла моему отцу, находился «в овраге, где кафе».

Поплутав, подошли к подъезду. Из него вышла чисто киношная парочка. Она – известная мне по новым картинам актриса кино, он – скорее всего ее муж. Она посмотрела на нас, и улыбка стала зажигаться от ее губ к щекам медленно, как медленно на реле зажигается свет рампы… Промелькнув, это «киновидение» скрылось из вида.

Мы поднялись на лифте. Маро встретила нас очень живо, совсем как раньше. Что бы не унесли годы, но хрипловатый прокуренный голос был все тем же.

А муж Маро, Анатолий Ефимович… на улице я бы его не узнал. Седой, как лунь, с небольшой лысиной, с бело-красными глазами, блоковскими «глазами кроликов»…

Сели за стол. Пошла оживленная беседа. Вспоминали и фильм «Сердце поет» (1956), в нем отец играл главную роль. В 1955 году Маро одну за другой вписывала в сценарий реальные события по его устным рассказам – «по нитке из собственной судьбы». Романтико-лирический, сентиментальный, даже мелодраматический фильм.

Разговор привел неожиданно к предметам, которые еще раз уверили меня в том, что общество тогда возвращалось и стремилось к явлениям духовного порядка – к учениям, теориям, наукам, и прикладным руководствам, ведущим к совершенствованию человека в физическом, духовном и гносеологическом смыслах.

Так, Маро, по ее словам, в своем творчестве 1950-х годов через сюжет выражала всё то, что хотела сказать в киносценарии или рассказе.

В тот вечер я читал ей свои рассказы, легенды, новеллы (позже они войдут в мою книгу «Атлантический перстень»). Она хвалила их именно в том плане, что мне удалось, по ее мнению, привнести в сюжет философию и религиозную обращённость. Маро советовала мне писать, несмотря, как она сказала, на неумолимые границы жизни и на неизбежную в веках будущую мировую катастрофу.

В ее толковании мой «Вестник счастья» — о людях, которые ожидали счастья, и пришел человек, который должен был его принести. Надежды людей сбываются. А упавшего в муравейник жука муравьи выкинули, как нечто инородное, а вот дар человека муравьи-труженики приняли. Оригинальная трактовка, хотя это, конечно, не совсем то, что имел в виду я…

Говорили о йоге, о Джуне Давиташвили и ей подобных экстрасенсах. Говорили о целесообразности диеты Поля Брега и о литературной истории, о судьбе писателя Анатолия Корнелиевича Виноградова.

Маро немало знала о писателях старшего поколения. С Виктором Борисовичем Шкловским у нее была связана такая история. Она жила, снимала комнату у хозяйки, которую Шкловский хорошо знал и, мечтая иметь свой, отдельный от всего мира угол, пришел и поместился в комнате у Маро. Он жил тогда в полуподвальном этаже. Маро не желала обмениваться с ним жилищем. Тем не менее он встретил ее, придя к хозяйке, такими словами: «Вы здесь больше не живете!»

Однако Маро была крепким орешком. Не так-то легко ее было уговорить.

Она отказалась съезжать с квартиры. Откупилась доставшейся ей по наследству от матери французской антологией поэзии. «Такому человеку» она ее подарила, сознавая, что она ему нужнее. Сама Маро французского языка не знала.

Маро была знакома с Юрием Олешей. Он однажды был на даче. Валентин Катаев принес читать стихи. Олеша вышел в грозу, что гремела в саду. Он распахнул окно и, львиной головой показавшись в оконной раме, через раскаты грома крикнул в ошарашенную его громовым голосом и видом компанию: «Пушкин! Пушкин!..» Говорят, его друг Катаев после этого не разговаривал с ним несколько лет.

Юрий Олеша как-то, сидя на каком-то литературном сборище, объяснил Маро значение своей фамилии «Олеша». Он считал, что это межа на поле, разделяющая нечто. Хотя, как говорила Маро, в литературной истории это трактуется иначе.

Платон Иосифович поведал мне и трагический эпизод: как-то был в гостях у поэта Ильи Сельвинского, около Третьяковской галереи. Сельвинский сказал Набокову, который очень чтил Олешу как писателя: «А хотите его увидеть?» – «Да, конечно!» – «Ну пойдемте, только не пугайтесь».

Там совсем недалеко была церковь. И вот они увидели Юрия Олешу, лохматого, пьяного, который стоял на паперти и просил милостыню. Его тогда запретили печатать, и он остался совершенно нищим… Это было страшное зрелище…

У Олеши были две собаки, с которыми он и спускался в бомбоубежище, то есть, как Маро выразилась, в «газоубомбище». Олеша рассказывал ей о проявлениях остаточной памяти во время налета немецкой авиации, то есть о том, что называется «генетической памятью». Рассказ был о том, что щенок, который первый раз выходит с хозяином на охоту, идет по тем же местам, где охотилась его мать, он делает стойку, останавливается именно в том месте, где делала это мать!

Маро как-то увидела во сне пансион, где училась ее мать, решетку, комнату в конце коридора. Проснувшись – рассказала матери. Оказалось все истинно.

А цветы? Маро уверена, даже где-то читала о том, что они имеют развитую нервную систему.

Ее знакомая, увидев расцветший неожиданно кактус, крикнула: «Ах ты, расцвел, паршивец!» – и вышла из комнаты. Пришла – цветок поник. Маро говорила и о том, что на появление человека, сломавшего цветок, он отвечает взрывным импульсом, это явно видно на осциллографе.

Мой отец, Артур Михайлович Айдинян, в ответ на сказанное в русле темы поведал о том, что истекающая из глаз его энергия, благодаря болезни глаз, благодаря плохому зрению, видна ему… То, что струится из глаз, предстает ему как цветовая пульсация.

Говорил о шуме деревьев в Одессе на даче, об ощущении их разговора, души, беспокойства…

Он рассказал о своей встрече с хиромантом. Говорил о происхождении магнитных полей, о чувствительности тела, о том, куда направляется стрелка компаса: С – Ю, о том как надо спать и как хоронить человека. Оказывается, что скрестив ноги и руки над головой, копишь силу (по индийской терминологии «прану»)

Говорила о том, как надо, скрещивая ноги, замыкать кольцо биотоков. О проделанных самой Маро опытах по исцелению людей после сознательной аккумуляции этих биотоков. Она излечила женщину, но заболела сама. В каждом человеке в большей или меньшей степени заложены данные целителя….

Способ взять себя в руки, когда раздражаешься, – мысленно спиралью завязать все свои конечности в узелок на макушке головы. Также для обретения самообладания – сосредоточение на кончиках пальцев (выведение всех отрицательных полей из своего нутра?).

Она вылечилась от боли в ногах тем, что вставала и ударялась пятками о пол, заставляя с большой силой идти кровь вверх. Еще актуальна легочная гимнастика Стрельниковой при сердечных болях..

Муж ее, Анатолий, посоветовал после долгой работы, закрыв глаза, смотреть далеко внутрь себя в темноту собственных глазниц, будто видишь на горизонте «домики».

«Мариэтта Шагинян, – сказала Маро, – живет долго именно из-за того, что глуха. Ее нервная система – как телеграфные провода. Стоит ей отключить слуховой аппарат – она уходит в себя».

О Льве Троцком Маро рассказывала, что он обладал внушением. Его внушение состояло в том, что он, будучи очень подготовлен риторически, заставлял, останавливаясь на полуслове, домысливать за него его фразу. В 20 – 30-х годах в театре при постановке революционной пьесы не получалась речь матросов, кажется, у Станиславского, Луначарский, посоветовал воспользоваться этим приемом Троцкого и речь «пошла».

Помню что в 1960-е моя мама, Лилия Трофимовна Гладкова, часто выручала Маро, когда та звонила, жаловалась, что придут очень нужные ей по работе люди, а нет денег, и мама неслась на Арбат, покупала всё, что нужно в «Кулинарии», и ехала к ней с этой импровизированной помощью.

Однажды Маро была очень расстроена тем, что казахский кинорежиссер Айманов, с которым она вместе или для которого она писала сценарий, стал над ней зло подшучивать, называя ее Маро не Ерзинкян, а МЕРЗИНКЯН. Маро злилась, расстраивалась, но ничего поделать не могла. И вот она поделилась своим горем с моей мамой, которую считала очень остроумной. Та сказала: «А как его зовут?» Маро назвала имя режиссера: «Шакен». – «Нет ничего проще, – ответила мама. – Зови его ИШАКЕН!» И, когда в следующий раз на людях прозвучало уничтожающее: «Мерзинкян», – Маро ответила: «Да, товарищ Ишакен!» – Тот осекся и более «извращать» фамилию сценаристки не пытался.

Она любила приглашать в гости на армянский коньяк, у нее бывали избранные представители киномира. Самым искрометным гостем Маро был неповторимый весельчак, очень даже «пригублявший» напитки, кинорежиссер и талантливейший актер Владимир Басов. Бывала Лидия Смирнова. Бывал ведущий телевизионной передачи «Кинопанорама», известнейший в те годы Шнейдеров. Дружила Маро и с Яниной Жеймо, чудной исполнительницей роли Золушки в знаменитом фильме Михаила Ромма, потом Жеймо уехала в Польшу, где и умерла… Самые теплые отношения у Маро были с Надеждой Румянцевой, смело игравшей заводских юных девчушек, в частности, в шедшем самым широким экраном фильме «Девчата». Дружила с популярнейшими киноактерами Рыбниковым и Ларионовой, даже с Региной Збарской – манекенщицей, фотомоделью и интересной личностью.

Благодаря ей жена консультанта фильма «Жизнь прошла мимо», сама работник МВД, Полина Коннова закончила заочно ГИТИС и стала впоследствии директором Госконцерта.

Некоторое время спустя после этой встречи я позвонил Маро. Когда спросил, над чем она работает, она ответила – «Над сценарием о нашем современнике…». Звучало это тогда горькой и вынужденной конъюнктурой… Об этой вынужденности брежневской «производственно-благонамеренной» тематике говорить не хотелось. И мы говорили о тонкостях литературного труда, о сестрах Цветаевых, о Федоре Сологубе, об Андрее Белом…


[На первую страницу]
Дата обновления информации: 03.02.08 09:58