Замечательный город Париж
- Пожалуйста, не говорите о нем ничего плохого, - шепнула мне на ухо жена банкира.
- О ком? - удивилась я.
- О Сталине. Муж его обожает.
- Я вообще не собиралась о нем говорить.
- Да, но он сам начинает. Сталин - его кумир. Пожалуйста, будьте осторожны, не нужно скандалов. Не для того я сюда приехала. Захотелось хоть перед смертью Париж посмотреть. А сколько денег угробили!.. Представить себе не можете... Миллиард!
«Миллиард» для меня прозвучал, как гром небесный.
- Сейчас у нас в Москве все дорого... страшная инфляция. И потом, мы оформлялись через частное бюро. Поэтому обошлось в миллиард... рублей, разумеется. Что поделаешь? - жаловалась Верико. - Захотелось перед смертью Париж посмотреть.
- Почему вы все время говорите о смерти?
- Не удивляйся, дорогая, сейчас у нас жить стало опасно. Особенно тем, у кого деньги. А у нас деньги, понимаешь? - конфиденциально рассказывала она, перейдя на ты. - У нас в Москве собственный банк. Раньше мой муж был директором Музея дружбы народов СССР. Сейчас СССР упразднили, музей, разумеется, тоже. О какой дружбе может быть речь, когда все воюют?! Поэтому муж мой решил стать банкиром. Как нам завидуют, не представляешь! Московская мафия не дает покоя. Чеченцы, русские, армяне и, слушай, стыдно даже признаться, свои же грузины! Всегда так: свои завидуют больше всех.
- Знаешь, что они сделали? - перешла она на шепот. - Похитили нашего внука! Такой красивый мальчик... вай! Представить себе не можешь... пятьдесят миллионов потребовали! Как мы переживали, вай-вай... месяц не спали! Пришлось отдать пятьдесят миллионов. Прошу тебя, только никому не рассказывай... ты меня понимаешь? Сейчас там очень опасно жить, особенно нам, богатым. Муж ездит на машине с пуленепробиваемыми стеклами и двумя телохранителями. А квартиру нашу охраняет милиционер, не говорю уже о банке. За все это приходится платить бешеные деньги. Нет, это не жизнь... все время боимся...
- А что с внуком?
- Внука своего мы, конечно, выкупили и в Америку отправили. За это тоже пришлось платить: визы, билеты, документы, бумаги какие-то... Все купили. Сейчас там все нужно покупать. Раньше все-таки было не так, можно было немного дышать.
- Да, - согласилась я. - Раньше было не так... А что ваш внук в Америке делает?
- Учится. И ему нужны
деньги. Поэтому мой муж хочет открыть свой банк в
Париже. Чтобы через Европу деньги в Америку
пересылать. И вообще, нужно все вывозить из
России. Сейчас умные люди все так делают. Деньги
через банк еще можно
перегнать, а что делать с остальным? Не знаю даже,
сил нет об этом думать. Сколько у нас
антиквариата! Пятнадцать килограммов
драгоценностей... золота, бриллиантов, серебра...
Как все это вывезти? Продавать тоже опасно, могут
убить.
- Прошу, - еще раз напомнила она, - ничего плохого о Сталине. У мужа и так нервы потрепаны, он очень устал.
Муж тихонько похрапывал в огромном салоне огромного гостиничного номера, разлегшись на огромном кожаном диване, в изголовье которого возвышалась огромная статуя какой-то греческой богини не то из мрамора, не то из другого полудрагоценного камня. И вообще, весь номер был обставлен в помпезно-монументальном стиле, напоминая дворец. Люкс в гостинице «Ритц» - не шутка! Тринадцать тысяч франков в день! Впрочем есть и подороже, с бассейном, с сауной...
- Что поделаешь? - жаловалась жена банкира, женщина лет шестидесяти пяти с мягким голосом и такими же аристократическими манерами. - Сначала нас привезли в какую-то захудалую гостиницу: две малюсенькие комнатки. Мы так не привыкли! У бедного Шалико Шалвовича чуть инфаркт не случился, он так кричал, так кричал, бедный... Слава богу, никто по-грузински не понимает, а то ведь позор! Слушай, что за страна, по-русски тоже не понимают. Пока нашли переводчика три часа прошло. Кстати, как вас зовут? Вы давно из Москвы? - посыпались на меня вопросы.
- В Москве я не была пять лет, зовут меня Ольга, - ответила я на все вопросы сразу.
- Мы говорим, что не можем жить в этой гостинице, а они говорят, что гостиница, мол, хорошая: в самом центре Парижа и рядом с Лувром.
- Плевать мне на Лувр и на центр Парижа! Не для того я сюда приехал, чтобы в ваш Лувр ходить. За кого они меня принимают? Мне обещали пять звездочек! А здесь только три... три! понимаете! - выставил он вперед три толстых жилистых пальца.
- Я еще покажу им, этому задрипанному бюро по туризму, как шутки шутить с господином Перадзе! - неистово вопил он. - Шени дедас*... миллиард забрали! Разбойники, воры, мошенники!.. Этого еще не хватало, чтобы моя калбатоно Верико в этой дыре жила! Сейчас же найдите достойную гостиницу! Пять звездочек! Не меньше.
Шени дедас* - крепкое ругательство на грузинском языке.На поиски «достойной гостиницы» ушло еще полдня. В трехзвездочной им деньги не вернули.
- Мы ведь платили в Москве, - объяснила жена. - Но это ничего, ерунда, главное, что теперь Шалико Шалвович успокоился, теперь он доволен.
Вид у него действительно был довольный, когда он расхаживал по просторному салону своего пятизвездочного номера. Мне вдруг показалось, что я его знаю, что где-то уже его видела... Бог ты мой, да это ж Иосиф Виссарионович! Вылитый Сталин! То же лицо, та же походка, манеры... Надо же! Только без трубки...
- Ва то! Пусть все узнают! Шалико Шалвович Перадзе приехал! Президент! Директор коммерческого банка «Гигант»! Президент международного клуба банкиров! Президент! Шутите, что ли?! - протянул он мне свою визитную карточку.
- Слушай, Ольга, давай перебирайся к нам в гостиницу, места на всех хватит, вместе будем жить. Ты единственный человек, которого мы знаем в Париже. Ну, что тебе стоит? - уговаривали они меня.
Я понимала, им было страшно одним в незнакомом городе «без языка». Но я не переехала в гостиницу, хотя кровать у них действительно была большая. На ней спокойно могло поместиться человек пять. Старикам это было ни к чему, тем более, что Шалвович предпочитал кожаные диваны, как сам Иосиф Виссарионович.
Питались мы в лучших ресторанах Парижа. Вернее, в лучшем - в одном. Выходить из гостиницы супругам не хотелось, да они и не очень могли: артрит, ревматизм, невралгии и всякие прочие старческие дела. К тому же, как назло, в Париже стояла сырая, дождливая, пасмурная погода, так что пришлось ограничиться ресторанами гостиницы, благо их было много.
В первый же день мы здорово отличились. Думаю, там нас вовек не забудут. Итак, меню - 500 франков на персону. Бери, выбирай, что хочешь - сервис свободный. Истинный рай!
- Это дорого, - предупредила я. Они ведь еще понятия не имели о ценах.
- Какое там дорого, о чем говоришь?! О деньгах не думай. Я плачу!
Наш стол ломился от яств. Шалико Шалвович перепробовал все, все блюда подряд, без исключения. Мы с Верико были скромнее, но во время десерта и мы «озверели», не выдержали. Замысловатые пирожные, всевозможные муссы, незнакомые экзотические фрукты - все было настолько соблазнительным, что устоять было просто невозможно.
Зрелище было ужасное! Вели мы себя, как настоящие варвары: оставили все на столе недоеденным... Нам было стыдно, но мы не могли удержаться. Какой-то азарт подогревал и толкал нас на это. Может быть, так, инстинктивно, мы мстили за нашу голодную жизнь в России.
В принципе, ловко придумано: больше собственного желудка, все равно ведь не съешь, как бы ты ни старался.
Закончив знаменательную трапезу, мы поспешили из зала, давясь от смеха и ни на кого не глядя. Метрдотель и его команда смотрели на нас с явным недружелюбием, даже с какой-то затаенной злобой. То, что для нас было шалостью, выходкой, шуткой, игрой, для них было жизнью, работой, обыденностью. Боже, какая скука целыми днями торчать и смотреть, кто как жует и сколько!
- Какое его дело? Я плачу! Что хочу, то и делаю! - кайфовал Шалвович.
Но мне было все-таки не по себе. Я знала, что у европейцев в подобных ситуациях обнаруживается полное отсутствие юмора, полное непонимание... Сразу же вырастает стена, глухая - Берлинская или, скорее, Китайская - стена непонимания.
В таком люксе вести себя так безобразно, по-хамски! Сразу видно, что из Союза! - или нечто подобное в этом же духе.
Больше в этот ресторан мы не пошли. На следующий день я немного опоздала к ужину. Шалвович, уже при галстуке, нервно расхаживал по своему огромному салону-кабинету, излучая недовольство и раздражение. Он был, вероятно, голоден и поэтому зол! Вчерашней еды ему, однако ж, ненадолго хватило! Мы быстро спустились в холл и выбрали новый зал, в котором нас еще не знали.
В ресторане царила аристократически-таинственная тишина... Откуда-то издалека доносилась нежнейшая музыка Вивальди. Повсюду горели свечи... полумрак... полутона. Все располагало к романтически- утонченному вечеру. Однако... не тут-то было!
Перед нами мгновенно вырос официант и, галантно пританцовывая, предложил аперитив. Супруги вопросительно уставились на меня.
- Это для аппетита... здесь так принято, - как бы оправдываясь, объяснила я. Шалвович механически процедил: «Коньяк», но видно было, что ему совершенно не хочется. Жена пожала плечами: «Раз принято - кофе». От аперитива я скромно отказалась, попросив лишь стакан холодной воды.
Бедные и так заждались меня, а тут их опять заставляют ждать!
- Пива! - через секунду передумал Шалвович.
Приняв странный заказ и в знак удивления высоко приподняв брови, официант, пританцовывая, удалился. Наступила напряженная тишина. Вдруг Шалвович вскочил как ошпаренный и на весь ресторан что было мочи взревел:
- Слушай, какой аперитив?! Кушать хочу! Ку- шааать! Суп хочу... - чуть не плача запричитал он. Глаза его наполнились кровью. Я не на шутку перепугалась. - Сталин во гневе! Разъяренный мужик в люксе - жутковатое зрелище.
На крик сбежались все работники ресторана, включая полицию. Извиняюсь, объясняю, что гость из Союза, голодный, мол, нужно срочно его накормить... «Не видите, “человек до ручки дошел”! - несите скорее суп!..»
- Какой? - снисходительно-понимающе заулыбались все сразу. Читаю громко меню.
- Откуда я знаю? Названия какие-то непонятные, - разозлился Шалвович. - Чхртма!
- Здесь нет чхртмы. Хорошо, я выберу вам сама, если позволите, вот... луковый, вкусный, тем более здесь в пятизвездочном. - Прошу официанта обслужить побыстрее, но тот не спешит, здесь свой ритм.
Мрачно сидим, уставившись в пустые тарелки... напряжение растет.
Наконец, несут... долгожданный, ароматный, в горшочке, дымящийся... У Шалвовича подергиваются усы... но горшок горячий - Шалвович обжигается. Мы с Верико затаили дыхание. Что сейчас будет?!. Господину Перадзе никак не удается подступиться к супу, он просовывает ложку то слева, то справа, но ничего у него не получается: суп покрыт золотистой корочкой запеченного сыра... он пристает к ложке и тянется, тянется, тянется, бесконечно тянется... Какое безобразие! Мы сидим с Верико и тупо смотрим. Шалвович растерян...
Что делать? Гроза надвигается... Он делает еще одну попытку зачерпнуть суп, но проклятый сыр опять пристает. Шалвович отрывает его рукой, и сыр прилипает к пальцам... он высоко поднимает руки и оказывается не то перед арфой с сырными струнами, не то перед тюремной решеткой... В отчаянии он опускает руки на стол...
- Издеваешься, что ли, зачем заказала этот дурацкий суп!? - Я пытаюсь ему показать, как надо есть, но он одергивает меня: не нужны ему учителя - он сам ученый!
«Товарищ Сталин, вы большой ученый»... - вспоминаю я слова из песни зеков.
Когда он поднял горшок, я инстинктивно пригнулась, боясь, что тот полетит в мою сторону. Однако напрасно. Шалвович приложился к горшку губами и пытался выпить суп «из горла». Но и из этого у него ничего не вышло: сыр пристал к его усам и, свисая нитями, опять потянулся. Бедный Шалвович вконец запутался и был похож на муху, попавшую в паутину: он барахтался, делая хаотические движения, без какой-либо надежды выпутаться.
Я тихонечко встала из-за стола и, на всякий случай, в целях безопасности, направилась в сторону туалета. С соседних столиков сочувственно глядели на меня. В дверях я оглянулась. Шалвович, словно рылом, зарылся в горшок и мигом проглотил его содержимое.
Я не знала, плакать мне или смеяться. Калбатоно уставилась в свою пустую кофейную чашку. Казалось, она вот-вот потеряет сознание, до того была бледная!
Когда я вернулась к столу, Шалвович казался утихомиренным. Однако, в мою сторону даже не взглянул. Он был обижен.
Горшок был начисто вылизан.
- Теперь - пива! И рыбу к пиву! Жареную! - скомандовал он, на этот раз веселее, стукнув по столу кулаком.
На огромном овальном блюде испуганный официант нес малюсенькую золотистую рыбку. Уж очень ему хотелось угодить капризному клиенту. Но и на этот раз Шалвович остался недоволен.
- Слушай, смотри как пожарили, совсем сухая! Плохой ресторан, - мрачно заключил он, залпом опорожняя огромный бокал холодного «Кроненбурга».
В этот вечер мы с Верико так ничего и не поели. Все были заняты господином Перадзе. Больше и в этот ресторан мы не пошли.
Шалико Шалвович был явно не в духе. Поэтому он решил прогуляться один. Мы с Верико поднялись в номер. Она еле держалась на ногах.
- Я не хотела выходить за него замуж. Я была из знатного рода, а он из крестьянской семьи. Но так был влюблен в меня, так просил, так умолял, обещал, что устроит мне королевскую жизнь, что я уступила. Он, правда, все сделал, как обещал, но вот иногда с ним такое случается. Ну, правду скажи, ну, что это за ресторан?! Безобразие! Даже обидно. Знаешь, как я готовлю?! Мы так не привыкли.
- Таши-туши, таши-туши... - вдруг раздалось со стороны двери.
В номер ворвался Шалвович, держа над головой какой-то сверток. Вид у него был счастливый.
- Слушай, какой запах! Совсем как грузинский. Прямо на улице купил, не выдержал... - Таши-туши, таши-туши, - пританцовывал он, жадно пожирая колбаску мергез, купленную у араба прямо на улице, у входа в парк Тюильри.
Наутро у меня побаливал желудок. Верико тоже жаловалась. Мергез был чересчур пикантным, к тому же сомнительного происхождения. К счастью, мы съели немного. С Шалвовичем как-будто все было в порядке, но вид у него все-таки был какой-то подавленный. Дня через три жена мне призналась, что «у мужа проблемы», «бедный не знает, что делать, где взять лекарство? Стесняется!.. три ночи не спал...»
Я купила ему лекарство, прекрасное средство... и он мгновенно ко мне потеплел. Не шутка ведь - геморрой на чужбине!
Но связывали нас не только гастрономические и медицинские проблемы. Вот уже несколько дней Шалвович никак не мог доискаться своих денег. Они где-то застряли. Между Бонном, Мадридом, Парижем и Москвой. Посылались бесконечные факсы, отправлялись бесчисленные телеграммы... Шалвович сутками не отходил от телефона... говорил с какими-то русскими в Швейцарии, Софии и Израиле, но... Боря! Боря, который обещал выслать деньги, куда-то исчез... улетучился.
Шалвович нервничал. Завтрак, обед и ужин заказывались теперь прямо в номер. Сервис был королевский и поэтому гораздо дороже. Но выходить из номера было опасно. Шалвович был на проводе, на телефоне. Деньги не шли, и расплачиваться было нечем... Постепенно мы перешли на сэндвичи.
С каждым днем он становился все угрюмее и угрюмее. Мне стало его по-человечески жалко, и я вдруг вспомнила: у меня в Париже был знакомый банкир, и я предложила свои услуги.
Я подумала, что он ему может быть чем-то полезен, сможет помочь. Однако Шалвович на мое предложение не среагировал, он все хмурился, видно, надежда получить свои «кровные» не покидала его. Через несколько дней он, однако, не выдержал.
- Слушай, давай этого своего банкира сюда.
- Хорошо, постараюсь...
- Сейчас же, сегодня же!
Набираю номер. Секретарша спрашивает: «По какому вопросу?»
- Какое ее дело?! Я с ним хочу говорить, а не с ней! Скажи, по личному!
- По личным вопросам раньше, чем через неделю, нет никакой возможности. Он сейчас очень занят, - спокойно ответила секретарша на другом конце провода.
Шалвович подскочил как ошпаренный.
- Что?! Пошел он к черту, если не хочет меня принять! Шени дедас... - понесся страшный грузинский мат.
- Здесь все делается через секретарей, - пыталась я его успокоить. - Шефам некогда заниматься всем, секретарша может сама разобраться, что важно, что нет. Устроить свидание, если это действительно необходимо... Надо было ей объяснить.
- Слушай, какой он директор, если секретарша вмешивается в его дела?! - грубо прервал он меня.
- Секретари здесь в профессиональном смысле очень компетентные люди, порою больше, чем их шефы, - настаивала я.
- Так бы и сказала, что он дурак!
- Спокойно, спокойно... он далеко не дурак. Просто его секретарша тоже не дура, умеет работать. Это вам не наши «отечественные», которые только и знают, что шефам кофе подавать, и еще «кое-что»! - не унималась я.
- И это ваш хваленый Запад?! - с издевкой изрек господин Перадзе.
- А знаете ли вы вообще, как в Европе относятся к русским банкам? Никакого доверия!
- Плевать мне на их доверие!.. Секретарше доверяет - мне не доверяет! Ва то! Шени дедас... - заводился он. Самолюбие его было сильно уязвлено!
- Да успокойтесь вы... он ведь вас вообще не знает. Зачем обижаться?!
- Он меня не знает?! А я его... знать не хочу! - разъярялся он все больше и больше.
Калбатоно Верико умоляюще взглянула на меня, и я замолкла. На этот раз надолго: спорить было бессмысленно.
Итак, он гордо отказался от услуг моего знакомого банкира, который, почему-то «доверяет своей секретарше, а ему нет».
Дни шли... а деньги все не приходили. Шалвович продолжал звонить и звонить... И все без пользы. Наступили мрачные дни... Нечем было расплачиваться за гостиницу, за телефон, рестораны... А счета были умопомрачительные! Они были в ловушке...
Он метался как загнанный зверь по салону, ни на минуту не отходя от телефона. Верико лежала в спальне с опущенными шторами и черной повязкой на глазах. Настроение было траурное.
- Какой бардак! Мне в Москве обещали, что деньги переведут в немецкий банк, оттуда в швейцарский, а потом... в Париж. Обманули, что ли!? Перевешать бы всех... перестрелять!.. Сталин нужен! Сталин! Он бы в порядок привел страну и вообще... весь мир. Идиоты! Кретины! Говорят, «двадцать миллионов репрессированных было»! Пятнадцать миллионов реабилитировали. А остальные пять? Почему их не реабилитировали? А?! Значит, правильно сделал Сталин! А как он быстро страну восстановил после войны! А сейчас что?.. Что происходит?! Хаос! Бардак! Он бы весь мир в порядок привел! - глаза его горели недобрым светом. - Такого гения не оценили! Болваны... дураки... кретины! И не спорьте со мной!.. Все равно не переубедите!
Я молча слушала, боясь скандала, ведь я обещала молчать. Да и что было спорить с человеком, попавшим в такую трагикомическую ситуацию.
Однако все обошлось. Утром пришла телеграмма, и факс и, ура! даже деньги. Честь была спасена! Шалвович мог расплатиться.
По этому поводу нужно было обязательно выпить, нужно было отметить. И мы пошли в ресторан. Но только не в тот пятизвездочный! Хватит с нас, мы были им сыты по горло. Мы поехали в русский.
Шалвович мог, наконец, сам сделать заказ, благо официант говорил по-русски, хотя и без особого удовольствия. Шалвович попросил принести что-нибудь национальное, типично русское. Официант предложил нам «шашлык по-карски», на что мы разом засмеялись, долго удивлялись и обсуждали, насколько Карс - русская территория и в каком году его любимый Сталин подарил эту армянскую землю Турции.
- Сталин знал, что делал! Так было нужно! А эти армяне всегда недовольны... опять его обвиняют... А вообще, знаешь ли ты, что этот подонок Берия его подслушивал? Под письменным столом Сталина в его личном кабинете были вырыты огромные люки - 10 метров в глубину, 100 метров в длину... Он, бедный, даже не подозревал об этом. Даже в его спальне подслушивали... любой его разговор, любой секрет знали. Разве это возможно, чтоб у человека секретов не было, да еще у такого человека, как он?! А потом говорят - маньяк, маниакальный синдром... Ерунда все это! Правильно делал, что всех расстреливал!
Официант нетерпеливо ждал... Мы повторили нашу просьбу принести истинно русское блюдо, на что он густо покраснел и зло процедил: «Вам что, каши принести?» Мы опять рассмеялись: - «Нет уж, лучше шашлык «по-карски»!
Ресторан нам очень не понравился: в нем царила какая-то лживая атмосфера ностальгии по старой России, заправленная псевдорусскими и цыганскими романсами.
Тогда я решила им сделать сюрприз, который, действительно, сработал... Шалвович чуть не лишился рассудка от радости: когда мы вышли из такси... над входом в ресторан ярко высвечивалась иллюминация «Шалико».
- Слушай, в мою честь назвали! Шалико! - воскликнул он. - Почему раньше сюда не привезла?!
Грузинская музыка, хинкали, сациви, чхртма, всевозможные грузинские салаты и специи наполнили его существование высшим смыслом!
...Итак, наступил последний день их пребывания в Париже, который они, увы, так и не увидели. Поэтому им захотелось подняться на Эйфелеву башню - и именно на нее, чтобы с ее высоты охватить, объять, впитать сразу, в одно мгновенье, весь Париж, с его «прелестями и нечистотами».
Но добраться до Эйфеля им было не суждено. Дойдя по улице Риволи до площади Конкорд, они стали жаловаться на усталость. Верико призналась, что не привыкла ходить пешком. Дома она обычно сидела, как «царица на троне», а вообще пользовалась служебными машинами своего супруга.
День был жаркий, к тому же удушливый... Полуобнаженные парижане вперемежку с туристами, прятались в тени деревьев, разлегшись прямо на свежестриженной душистой траве. Уловив, с какой завистью смотрит на них уставший банкир, я предложила последовать их примеру: разуться. Но старики не решались. Он был «при галстуке». Она же - «голубых кровей».
Тогда я разулась первой и пошла босиком по траве. Боже, до чего ж это было приятно! Никогда б не подумала! Второй раскололась Верико... и защебетала от удовольствия, как птичка. Затем не выдержал и Шалвович...
Он бегал по траве, как деревенский мальчишка, крича от радости и высоко вскидывая руки, будто пытаясь взлететь. Все это вместе напоминало грузинский танец... он кружился, кружился, пока не упал плашмя на траву. Когда мы к нему подбежали, он плакал...
- 45 лет я не ходил босиком... Слушай, смотри, как ковер! - погладил он траву рукой. - Какой замечательный город Париж! Теперь я понимаю, за что его любят... Вот она свобода... вот она свободная страна! 35 лет я не снимал галстука... был на руководящих постах... - и он отвязал свой галстук и пустил его в небо, как воздушного змея. - Сейчас я вспомнил свое детство, когда бегал босой в родной Кахетии... сейчас я вернулся в свое детство... Париж мое детство... моя Кахетия! - радовался он, и слезы умиления текли по его старческим щекам. И он не скрывал их. И это тоже была свобода.
Все-таки он был человеком земли, мужиком, он понял вдруг это сейчас... понял, что всю свою жизнь «неправильно жил». И сделал он это потрясающее открытие в Париже.
Париж помогает раскрыться... понять суть вещей... освободиться от лжи... найти свою истину... осмыслить и переосмыслить жизнь. Порой это просто, вот так, как сейчас.
- Нет, обязательно надо приехать в Париж! Нужно здесь банк открыть! Землю куплю, дом построю... А во дворе будет расти трава, стриженная, как здесь! Слушай, какой все-таки замечательный город Париж!
Он так и не увидел Парижа. Зато открыл для себя свою истину! Действительно, какой замечательный город Париж!
В Париж они, однако, не приехали. Уехали в Америку, к внуку. Купили там великолепный дом с бассейном и травой...
- А ведь Америка тоже замечательная страна, - думал он, бегая босиком по свежестриженной травке. - Совсем как Париж!
Париж, 1994
[На
первую страницу]
Дата обновления информации: 04.07.07 12:34