Зарисовки
Армянские мотивы
Когда произошло землетрясение, я была врачом-интерном в Бологом. Декабрь 1988-го. Мне – 23 года.
Узнав о трагедии, я уже ни о чем не могла думать, кроме того, что мне надо ТУДА, и как можно быстрее... Наутро я пришла к главврачу и сказала, что мне срочно надо в Армению.
– Зачем?
– Надо помочь. Врачи со всего мира едут на помощь, и я поеду.
– Вы с ума сошли! У нас в Бологом без землетрясения с медициной хуже, чем в Армении сейчас! Вы нам нужнее, не отпущу никуда!
То были времена советские, я была комсомолкой, и следующий визит был нанесен в Горком Комсомола, где мне очень быстро выписали все необходимые документы («направляется для оказания помощи...»). И я в тот же день села в поезд до Москвы.
Во Внукове пришлось ждать несколько часов. Врачей и спасателей набралась целая группа. Самолет, в котором нам предстояло лететь, только что прибыл из Еревана, и на поле у трапа выстроились машины «скорой помощи», выгружали раненых. В салоне остались следы крови, окровавленные бинты, куски ваты... Жутковато лететь в самолете, где натыкаешься взглядом на капли крови повсюду – на откидном столике, на иллюминаторе, в туалете, даже на потолке...
Ереванский аэропорт в те дни представлял собой невиданное зрелище – десятки самолетов из разных стран теснились на летном поле, – а были там и боинги, и военные самолеты с хищными очертаниями, и вертолеты фантастических конструкций, одним словом, было на что поглядеть из иллюминатора, пока наш самолет останавливался. И везде – белые машины «скорой помощи», группы военных, люди в форме спасателей, разноголосица на многих языках, крики, стоны, носилки... Кровь на асфальте...
Несмотря на ужас происходящего, кровь, хаос и страдания десятков тысяч человек вокруг, адаптация наступила довольно быстро. «Ты же доктор, надо работать, в обмороки падать некогда»,– скажешь себе пару раз, и, действительно, расслабляться и задумываться о том, что страшно, некогда.
Подумаешь, перевязки, подумаешь, очередь из раненых, как за дефицитом, мелькает мысль. Видимо, так работает защита психики. Удивительно другое: как обостряется чувство юмора в таких экстремальных условиях. Прошло столько лет, а лучше всего помнится смешное, а все трагичное «вытеснилось»... Буду вспоминать смешное.
В одной из деревень около Спитака заживо погребенными оказались несколько человек, спрятавшихся в подвале сельского дома. Дом обрушился, и люди находились более недели без всякой связи с внешним миром, питаясь домашними заготовками, по счастью, хранившимися в подвале.
«Откапывала» их группа спасателей из Финляндии – здоровые, рослые, румяные финны в ярких разноцветных комбинезонах. Так вот, когда краном подняли последнюю плиту, накрывавшую подвал, спасенные, жмурясь от яркого света, вышли по одному наружу... и, увидев спасателей, подняли руки вверх...
Группа израильских спасателей прибыла в зону бедствия со своими поисковыми собаками, обученными отыскивать людей под руинами. Собаки-то специальные, им нюх беречь нужно, и еда для них тоже была особенная, нельзя их было кормить, чем попало.
Эта самая собачья еда была в очень симпатичных консервных банках, импортных, ярких, не по-нашему написано. И израильтяне опрометчиво оставили несколько ящиков консервов просто на обочине, а сами с собаками пошли работать. Нетрудно догадаться, что ящики опустели, и, когда собаки захотели перекусить, оказалось, что кормить-то их нечем!.. И вот над разрушенным пейзажем, над грохочущей работающей техникой несется голос из громкоговорителя (на разных языках по очереди): «Люди-граждане-господа! Отдайте, плиз, собачьи консервы, собаки-спасатели очень голодны, верните еду собакам!» и т.п.
Вернули, правда – частично, остальное, по-видимому, успели съесть. Зато больше беспечные иностранцы собачьи консервы без охраны не оставляли.
Было много гуманитарной помощи – медикаментов, перевязочных материалов и много не виданных до той поры диковинок, например, игл-«баттерфляй», чудных повязок, шовных игл с припаянными нитями... Сейчас-то этим никого не удивишь, а в те годы это было потрясением. Царила неразбериха, коробки сгружали «на обочине», и в последующие годы, работая врачом «скорой помощи», я находила в отдаленных деревнях целые залежи перевязочных материалов с истекшим сроком годности.
– Зачем ЭТО Вам? – растерянно спрашивала я сельского жителя, увидев у него в доме целую коробку систем для капельниц (срок годности истек). – Иду, смотрю – лежит на дороге, взял, вдруг пригодится.
И брали так и лекарства, особенно в красивой упаковке, например, слабительные со вкусом банана или жаропонижающие со вкусом клубнички, думая, что это что-то типа растворимых напитков, и даже детям давали, попить в жару... Я знаю, я же к ним на вызовы ездила.
Было много иностранцев в зоне бедствия, сначала – спасателей и врачей, потом – строителей. Там, где работала я (между Ереваном и Ленинаканом есть маленький городок Талин – в отличие от эстонского – с одним Л и одним Н, и с ударением на втором слоге), базировались монгольские строители. Они поставили свои юрты посреди руин и жили вне благ цивилизации совершенно спокойно, вызывая мое восхищение. Но «скорую» тоже иногда вызывали. Я побывала в юрте один раз. Внутри она оказалась довольно просторной, там было удивительно чисто. Заболевший лежал на матрасе на полу, рядом стояла табуретка со спиленными ножками (сантиметров примерно десять), и мне сделали приглашающий жест, мол, присаживайтесь. Я присела, надо же было как-то оказаться поближе к пациенту.. И тут возникла проблема языкового барьера. Ни по-русски, ни по-армянски, ни по-английски монголы разговора не поддержали. И вот тут-то я подумала о ветеринарах, как-то же они понимают своих пациентов?.. Мимикой и жестами контакта мы достигли. Поставила я диагноз «аппендицит», и забрала я монгола в стационар, и прооперировали его успешно.
Работа на «скорой» – это драйв, это адреналин. Едешь на вызов, а в мыслях – тревога, что же ждет тебя?.. Абсолютно непредсказуемо.
Как-то раз был вызов в высокогорное село – «мужчине плохо с сердцем». Машина взбиралась по серпантину все выше и выше, и вдруг вся дорога оказалась запружена... овцами! Густой колышущейся массой они перетекали с холма на холм, и ни на какие гудки не реагировали. Наконец, минут через 40 меланхоличный пастух, подгоняя отставших животных, перешел дорогу, и мы помчались дальше.
Когда мы прибыли, было уже поздно. Человек умер. Около дома покойника собрались люди, женщины плакали, осыпали нас проклятьями... В сторону машины полетели камни. Разбили лобовое стекло...
Так бесславно завершилась эта поездка. Я плакала на обратном пути. Машина же не вертолет?..
Еще зарисовка тех времен. Приехали в маленькую горную деревушку, высоко в горах, ночью. Дома – глинобитные или даже слепленные из кизяков (раньше я о таких только в книжках читала), очень живописные. Немногочисленное население, высыпавшее нас встречать, – исключительно женщины в платках, закрывающих почти все лицо, лишь глаза сверкают. А я, любопытная, спрашиваю, где, мол, мужчины?
– В Русастане, на заработках, – был мне лаконичный ответ (так в Армении называют Россию).
Причина вызова была какая-то пустяковая, и стерлась из памяти, но пациентка была напугана и в благодарность за помощь усадила доктора за стол выпить кофе. И вдруг на столе передо мной появляется настоящее чудо — трехъярусная коробка конфет (ни до, ни после таких красивых коробок увидеть мне не довелось).
Я обомлела.
– Откуда ЭТО у Вас?..
– Племянник из Парижа привез.
Очень вкусные конфеты из Парижа, особенно когда ешь их, сидя в сакле. И вокруг – ночь, горы, армяне.
Очень сложно было поначалу справляться с «языковым барьером». Все-таки питерское образование, а знание армянского языка в те годы у меня на уровне примитивного разговорного. Ездила на вызовы с разговорником в кармане, ну и, конечно, впитывала все услышанное от коллег-врачей, от пациентов.
В итоге месяца через два мой словарный запас стал весьма своеобразным.
Как-то утром, после смены, опоздав на рейсовый автобус «Талин-Ереван», я отправилась «голосовать» с трассы. Сажусь в машину, водитель попадается любопытный, начинает по-армянски выспрашивать, что да как. Через какое-то время лицо его принимает озадаченное выражение, и он спрашивает:
– Откуда Вы? Никак не пойму, такой странный акцент, и мешаете сленговые словечки с литературными, даже с такими, которые почти не употребляются...
– Из Калифорнии, – быстро ответила я. – Там все так говорят...
[На
первую страницу]
Дата обновления информации: 05.06.07 18:41