Впечатления

Григорий Эпштейн

Три этюда об Армении

1. Парикмахер

Летом 1979 года Московский эстрадный ансамбль «Орфей», в котором я играл на скрипке, приехал на гастроли в Армению. Художественным руководителем и солистом ансамбля был выдающийся русский тенор, лауреат Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве Игорь Косарев. В городе Кировокане с ним произошёл забавный случай.

На первом этаже гостиницы была парикмахерская. Игорь как-то днём зашёл туда подстричься. После того, как стрижка была закончена, парикмахер, ещё не старый, но уже заметно облагороженный сединой человек, довольно обыденным тоном произнёс: «Два рубля». Косарев достал из кармана зелёненькую советскую трёшку и протянул её парикмахеру. Тот взял деньги и, отвернувшись от Игоря, стал прибирать своё рабочее место. Игорь посидел немного в ожидании сдачи и, поняв, что сдачи не будет, молча вышел из парикмахерской.

Вечером в гостиничный номер Косарева кто-то постучал. Игорь открыл дверь. На пороге стоял улыбающийся парикмахер, а в руках у него было две бутылки великолепного армянского коньяка.

2. Встреча с Богом

Помню, был у нас большой переезд из одного города в другой. Но в том городе, куда мы ехали, концерта не намечалось. Нам предстояло в нём только переночевать и ехать дальше. А весь переезд должен был занять дня полтора.

Первый день выдался трудным и близился к вечеру. Мы устали от автобуса, от жары, от горных дорог и изрядно проголодались. Местный администратор сказал нам, что скоро мы будем проезжать Иджеван и там сможем перекусить.

Помню, въехали во что-то гористое, зелёное, приятно прохладное и вдруг увидели новенькую, тогда ещё никем из нас невиданную, пятую модель «жигулей». «Надо же, — подумал я. — В Москве ещё нет, а здесь — пожалуйста. Стоит себе тихонько. Такая чистенькая, беленькая. Ну прямо — игрушка...»

Проехав ещё немного, наш автобус остановился около кафе, этакой «стекляшки», где вместо стен от земли до крыши было чистое, будто специально к нашему приезду вымытое, стекло. Мы вошли. Расселись. Моей соседкой по столу как бы случайно оказалась очаровательная виолончелистка нашего ансамбля.

Когда мы уже доедали свой ужин, я обратил внимание, что она смотрит вроде бы в мою сторону, но куда-то дальше, мимо меня. И выражение лица её мне показалось каким-то странным, необычным. Я оглянулся. То, что я увидел через прозрачную стену, формально можно было назвать закатом. Но такого заката я прежде не видел никогда.

Солнце — громадный красный диск — остановилось между двух гор и смотрело так, будто сам Бог направил в меня своё всевидящее око. В меня. В самоё нутро моё. В самую мою суть. Я смотрел и не мог оторвать взгляда от этого чуда. Меня притягивала к нему невероятная, гигантская магнетическая сила.

Не знаю, сколько это длилось. Скорей всего, недолго. Но я был так глубоко погружён в состояние оцепенения, что, когда меня окликнули, мне показалось, что я возвращаюсь к действительности из какого-то другого, запредельного мира, в котором пробыл целую вечность.

Уже пора было идти к автобусу, а я всё ещё не мог до конца выйти из того состояния, в котором находился, когда сам Создатель всматривался в меня своим огромным глазом, разливая по миру мягкий закатный свет. Впечатление было настолько сильным и настолько глубоким, что потом я продолжал думать о нём долго-долго. Пожалуй, всю последующую жизнь.

Это было летом 1979-го. А ровно через три года, летом 82-го, я принял святое крещение.

3. Дед

Осенью 1982 года в небольшой подмосковной церкви я познакомился с удивительно ярким, колоритным священником отцом Леонидом. Он огромный, черноволосый, с большими карими глазами и обезоруживающе доброй улыбкой. Когда я исповедовался ему в своих грехах, он откидывался назад, возводил глаза к небу, обхватывал голову руками и восклицал: «Ах ты, Господи, да что же с тобой делать!» Его эмоциональность пугала одних и притягивала других. Я был среди последних.

Однажды я посетовал ему на свою вспыльчивость, на невозможность порою сдержать отрицательные эмоции. И тогда отец Леонид рассказал мне, что был у него дед. Жил дед в Армении. И у него тоже был вспыльчивый характер. А человек он был крупный, необычайно сильный и в минуты гнева мог что угодно поломать и кого угодно покалечить. Дед понимал это и очень боялся за близких. А надо сказать, что семью свою он любил больше всего на свете. Ему даже подумать было страшно, что кто-то из домашних может пострадать от него. И когда накатывала волна ярости, он брал саблю, садился на коня и скакал далеко в горы. Там он направо и налево размахивал саблей, рубил ветви деревьев и кустов, а когда гнев проходил, возвращался к семье.

Эта история, очень похожая на притчу, была для меня весьма поучительной. И я до сих пор сожалею о том, что у меня в Москве нет ни сабли, ни коня. Да и убежать посреди столицы в безлюдное место мне вряд ли удастся...

[На первую страницу]
Дата обновления информации: 08.10.05 10:10