Проза
Светлана Василенко
Тополь, Дочь Тополя
(Рассказ)
Моя сестра
Надька забеременела от тополиного семени.
Тогда пух
летел, как снег, с юга дул горячий ветер и была
жара и белая метель, пух прилипал к мокрой от пота
коже и все чесалось, и ей этим южным ветром
надуло. Надьке ветром надуло, говорили, и живот ее
осенью стал раздуваться, как воздушный шар, если
его надувать насосом от велосипеда. И я решил.
— Надька,
разденься! — крикнул я, когда мы остались дома
одни, я крикнул ей прямо в лицо, хотя она была
глухая — глухая совсем, ни грамма она не слышала.
— Глухая тетеря! Раздевайся! Дура! — кричал я ей
— она улыбалась дурацкой своей улыбкой, от
которой хотелось зарыться с головой в дерьмо и
разреветься, — и я больно толкнул ее, я
подталкивал ее к дверям, и потом потащил за руку
по осенним мокрым дорожкам сада, я впихнул ее в
дощатый летний душ и закрыл дверь на ржавый
крючок. Внутри пахло мочалкой. Надька вспомнила,
что летом здесь купались и что надо раздеться, и
начала медленно раздеваться, вешая на гвоздь
зеленую шерстяную кофту, бордовый фланелевый
халат, синюю мужскую трикотажную майку — я
смотрел — розовые байковые панталоны, панталоны
сорвались с гвоздя, упали, большие, розовые, будто
живые, — в грязь, она, вниз наклонившись, подняла,
жалея их, встряхивая, оглаживая, вешала — я
смотрел — черные сатиновые мужские трусы,
перешедшие ей от меня (я еще не отвык от них),
будто это часть меня — так странно — чернела
распятая на розовом, мягком, байковом...
Иллюстрация
И.Ситникова
Она стояла,
поеживаясь, смотрела на серый квадрат неба, с
неба шел душ, осенний, мелкий, холодный,
бесконечный — за серыми облаками — курлы-курлы
— улетали невидимые птицы, а я смотрел на Надькин
загорелый, кожаный круглый огромный шар ее
живота с узорным следом от резинки — этот шар
становился с каждым днем больше и больше, и я все
боялся, все боялся, что натянутая кожа не
вытерпит и лопнет, — но он все рос этот шар, — и я
стал тайком ждать, что однажды в один из дней этот
собственный внутри нее воздушный шар поднимет
Надьку, мою сестру — туда вверх, откуда идет
дождь, туда, где курлы-курлы — и она повиснет над
нашим серым военным печальным городом, и будет
лежать в небе, как аэростат или как солнце и
улыбнется оттуда с неба своей дурацкой
бессмысленной улыбкой, от которой хочется
разреветься. И, может, тогда наступит на земле
жалость и счастье.
Под
круглым животом у нее золотые волосы.
—
Одевайся! — говорю я.
Она
смотрит вверх на дождь и не слышит ни меня, ни
птиц.
—
Одевайся! — ору я. Я похлопываю ее по спине,
лопатки из спины выпирают, будто острые крылья,
кожа в пупырышках, как у гуся.
Она
оборачивается, я протягиваю ей черные сатиновые
трусы, растягивая резинку. Она понимает и
вшагивает в них.
— Молодец,
— говорю я ей, будто она слышит. Я всегда чего-то
жду от нее. Я каждый день жду, что она вдруг
услышит меня, или заговорит или перестанет быть
дурочкой. Мне всегда кажется, что вот сейчас... Или
завтра... Это от того, что я очень чувствую
Надькину добрую прекрасную душу — на которую
накинули зачем-то тупое глухое и немое тело,
будто засадили в тюрьму, где ни звука, ни крика.
И еще я жду,
когда Надька родит эту свою прекрасную душу — и
она, эта душа, будет сильной, гладкоствольной,
шелестящей, зеленой, растущей до неба, как тополь,
от семени которого она забеременела.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления
информации (Modify date): 27.12.04 16:04