Представляем автора

Леонид Рабичев              

* * *

Смотрю телевизор, листаю журналы, открываю на вернисажах новые имена. Какое их множество, как много направлений. Реформаторы, ниспровергатели, номенклатура, стихийные колористы, традиционалисты, бизнесмены, киллеры. И вдруг — мысль. У нас? У них? Инсталляции, перформансы, гиперреализм, соцарт, титанические тусовки, концептуальные ревю? Современное искусство? А может быть просто искусство? Век девятнадцатый, век тринадцатый? Ох, как они меня волнуют. Нет, не направления, а личности. Вот художник в своей мастерской, утратив веру в себя и в прогресс, ждет конца света, а другой изобразил травку, увидел яблоко и вообразил, что это модель мира, и конструирует, и ведь знает, что все суета сует, и все-таки каждый раз замирает от восторга и ужаса. Двадцатый век — великие потрясения, великое искусство! А четвертый до нашей эры? А семнадцатый? А восемнадцатый, а Восток, а Африка? Приемлю, приемлю! Скепсис, цинизм, депрессия — ничто человеческое мне не чуждо, но вдруг вздрогнул и умилился — «Благовещение» Лоренцетти, «Елена Фурман» Рубенса, удивительные последние букеты Марка Шагала, или вспоминаю на выставке Лентулова, большая экспозиция на Крымском валу, слегка прищурился, и обалдел от звона голубого, розового, от двадцати картин сразу через прищуренные глаза, но и такое восприятие искусства возможно? Или. В Эрмитаже в зале Матисса — проходящие женщины, мужчины, дети. Я смотрю со стороны и по мере того, как они попадают в рамы картин, — и они сами и картины обретают новые качества, видимо, дело в соизмеримости, сомасштабности, длине шага. Это то органическое качество, которое вольно или невольно, может быть, бессознательно присутствует в художнике (кто-то водит его рукой?) или это родовое универсальное содержание таланта. Другое. Передо мной метров сто готический собор. Я иду и обалдеваю, с каждым шагом он отрываясь от земли подымается, уходит в небо, и у меня ощущение сопричастности, несколько шагов назад — я на земле , вперед — лечу! Что это? Оптический обман или это и есть существо искусства, функция его и предназначение. Будучи соизмеримым с ним гениальным, я душой (чувством, умом) соприкасаюсь, как бы становлюсь его составной частью, волнение от осознания себя атомом мировой гармонии, и тут уже неважно — чего больше или чего меньше, потому, что это явление и переживание вести, умиление от благовещения, что-то сродни покаянию или вхождению в музыку сфер, и какая разница, когда и кто этого создатель, это Венеция Иосифа Бродского, музыка Баха или «Герника» Пикассо, перекликающаяся с музыкой Шостаковича, экспозиция работ Михаила Шварцмана (1996) или Марлена Шпиндлера (1996). Благовещение, но и одновременно и весть о непрочности наших конструкций, предчувствие апокалипсиса, начало театра абсурда — я это чувствую, меня это волнует, это искусство.

Здесь возникает тайна — две рифмованные строки, а промежуток между ними цветаевская «бездонная бездна». Да, обязательно — без тайны нет искусства. Тайна — это может быть состояние, напряженное пространство Генри Мура. Саския на коленях у Рембрандта — бытовое, но вибрация света непонятного происхождения сводит на нет эгоистическое хамство, и превращает пьяного Рембрандта и статичную Саскию в библейских Адама и Еву — опять умиление от благовещения.

Так вот ум, эрудиция, форма, задача, приемы творчества — всему этому можно научиться, но нельзя научиться неповторимости другого человека, то есть таланту, точнее — тайне таланта, о которой сам он человек не подозревает, тайна эта — обуза, мешает учиться и учить, мешает понять элементарные правила. Бездны бездонные, пропасти, вершины, выворачивание наизнанку их тайн? Это дано каждому веку и каждому человеку, а талантливо это, когда все не как у всех, как птица поет, была пустота и вдруг чудо, мелодия, росток жизни, катастрофа, в каком виде является — это уже дело случая и гения. Весь двадцатый век задыхается не от недостатка, а от избытка искусства. Поэзия от Александра Блока (тысяча имен) до Иосифа Бродского и современных неообэриутов и метафористов, живопись от Кандинского, Малевича, Филонова (тысяча имен) до Наташи Нестеровой, Татьяны Назаренко, ни на кого не похожих Маши и Наташи Элькониных (Дима Краснопевцев, Эрик Булатов, Гриша Брускин, Николай Наседкин, Светлана Богатырь, Илларион Голицын). Музыка от Стравинского, Прокофьева, Шостаковича (сто имен) до Шнитке, Губайдуллиной.

И в заключение о двух возможностях жизни в искусстве. Талант и там и тут. Но один не знает, каждый раз начинает с нуля, которого суть томление и любопытство, все им интересно потому, что одержимы жаждой разобраться, история, философия этих бесконечных попыток — что? почему? зачем? А может быть иначе? — тянется до последнего слова или мазка, совпадающего обычно с концом жизни. И другие — полная им противоположность — фанаты, пророки, мессии, маги и колдуны. Их много и они занимают свое место в искусстве двадцатого века, я не очень их люблю, но что делать, такова жизнь. Итак. Но! Один говорит — не знаю! — и живет вечно, другой говорит — только так! — и остается в своем времени. Марк Шагал и Илья Кабаков? Экспонат одной из эпох или тайна вечной жизни? А впрочем глупость, как и ум, неисчерпаемы, и почему бы не плыть по океанам мудрости кораблям для дураков и в одной ли гармонии утешение? Я поэт, жду чуда.

Октябрь 1997г. Москва.


[На первую страницу (Home page)]                   [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 27.12.04 15:05