Когда я смотрю на бабушку, которая уютно замирает с книгой в руках в уголке широкой тахты, что бывает довольно-таки редко — ведь и сегодня больше всех за нас беспокоится она, — то бываю поражен. За круглыми стеклами очков в железной оправе, комически уцепившихся за нос, живут удивительные глаза, которые жадно бегают по буковкам. Никогда ни у кого я не видел таких глаз. И дело не в том, что стекла увеличивают их: то не глаза, а два лазурных родничка, до краев полные доброты. В эти минуты мне легко-легко, потому что меня, замершего, касается чудодейственный ключ этих двух голубых родников, которые, не считаясь с железной плотиной на носу, перекатываются через нее, становятся все больше, все шире, заполняют весь дом и топят меня в своих лазурных волнах, где я решительно ловлю себя на мысли, что одари бог многих землян вот такими глазами, то человечество было бы человечнее.
Бабушка, словно неисчерпаемый колодезь народного фольклора: пословицы и поговорки просто из нее брызжут. В разговорах с ней я себя чувствую варваром, со всеми выученными грамматическими и синтаксическими законами своего родного языка. Не припомню случая, чтобы бабушка в разговоре что-либо повторяла дважды. Речь у нее поразительно естественная, лаконичная, по-житейски мудрая. Многие годы я ее «пытаю»: стараюсь выудить у нее бесценный груз устного народного творчества, который аккуратно, с нотариальным буквоедством, записываю в толстую тетрадь. Иногда мне кажется, что многое она лихо слагает сама. ... Мы спешим жить, спешим многое узнать, многое сделать. И часто в этой спешке теряем незаметные, казалось бы, ценности, на которых, если остановиться и подумать, держится мир. «Если на собственной ладони приготовишь для матери яичницу, то и тогда будешь в долгу перед ней». У меня есть бабушка, с этой пословицей я не расстаюсь никогда.
Удивительный народ — эти старики! Посмотришь на них, они чем-то напоминают друг друга. Приглядишься строже — абсолютно разные. И не только физически, но и по степени своего отношения к жизни. Любит старик жизнь, цепко залез он своими корнями в нее, вот и народ вокруг него. И носятся люди с ним не столько из-за уважения к его возрасту, сколько их восхищает умение этого старика очень легко улавливать многообразную пульсацию жизни. И если глядишь, он начинает покрикивать, а то вдруг и командовать, отчего выглядит очень смешным и по-детски не защищенным, понимаешь — трубка его дымится и еще долго будет куриться! Таков этот старик! У многих таких стариков, я заметил, ладони напоминают потрескавшуюся от засухи почву. Значит, не сидели они сложа руки. Другая категория стариков, может быть, по-своему и интересная, остается в стороне от жизненного потока. Так и доживают они свой век в одиночестве, со всеми своими многочисленными вопросами и ответами.
Но самые непревзойденные старики — деревенские! В каждом селе есть свой неповторимый аромат, свое любимое занятие, свои традиции, свои старики. Вот от качества последних, как мне кажется, и зависит житейский дух любого села. ... Вот сидят у плетня семь или восемь стариков. Не это важно! Сидят спокойно. У одних через пальцы четки скользят, у других палка из руки в руку носится. — Нет, Тигран наш выграет, если пожертвует ладью за пешку! — нарушает назойливое молчание самый старый и самый тощий старик Гукас. И все становится ясным. Они решали отложенную вчера шахматную партию Петросяна. После того как Тигран Петросян стал чемпионом мира по шахматам, в Армении не было человека, не приобретшего шахматной доски. Годы, когда на голове Петросяна красовалась шахматная корона, были для Армении годами «шахматной горячки». Тенденция к этому наблюдается и в последние дни. Иллюстрация И.Ситникова Поэтому и неудивительно, что перед стариками не увидишь ни шахматной доски, ни фигур. Они справляются со всей шахматной наукой наизусть. Раз Гукас сказал, что Петросян выиграет, а он ведь среди стариков лучший шахматист, чемпион, значит, будет долгожданное очко и они его с особым удовольствием занесут в огромную таблицу, которая красуется на дверях самого председателя колхоза. Подойдешь к ним, поздороваешься и скажешь: — Идемте к нам. Угощу всех хорошим городским вином! Обидятся. Засопят. У деда Артаваза ус правый задергается. И, чтобы удалить из себя нервное потрясение, скажет: — Неужели та гадость, которую ты привез из города, лучше моего вина, а, писатель? — и направит на меня свою кизиловую палку. За устоявшимся за мной здесь прозвищем «писатель» я чувствую скрытое ко мне уважение селян. Они все знали моего отца, очень любят мою бабушку, которая после каждой встречи с ними заостряет внимание на важности моего обучения. Уверен, что они знают каждого моего педагога по имени и отчеству, знают расписание всех моих лекций и, конечно, какие дисциплины изучаю я в первую очередь, и притом не в каком-таком институте, а в единственном на целый мир. Сегодня они вместе с бабушкой ждут моей защиты и надеются, что я не подведу их. — Не портиться же вину! — написал мне в письме самый старый и самый тощий Гукас. В этом же письме он клялся мне, что готовил вино лично сам из винограда, который собрал с участка, расположенного за горой. И что ради моего такого серьезного дела он не оставил ни одной грозди на виноградном кусте. Это важное сообщение подтверждал своей неуклюжей подписью и Артаваз. Все в деревне знают, что на том участке у Гукаса растет отборный виноград, гордость его на всю Армению. Глубокую привязанность я испытываю к этим старикам с детства. Знаю, что и они меня очень любят, каждый по-своему. Услышав ответ Артаваза, Гукас встал и, с достоинством, поразив всех сидящих взглядом «самого Андраника», как-то по-петушиному уставился на меня: — Значит, вином хочешь угостить?! Значит, мое вино — не вино! Значит... И если Гукаса не успеешь перебить, то ты будешь посвящен в самое святое искусство Бахуса. Он не забудет упомянуть своего дедушку, который одной ногой, вторую отрубили турки, делал лучшее вино на весь район. Что отец его, переняв опыт деда, все же не смог до конца раскусить секрет виноградной лозы, а вот он, Гукас, по фамилии Хан-задян, не имея высшего образования, но имея на то способности от рождения, вывел никому доселе не известный новый сорт винограда. Тут уж он мог сразу защищать диссертацию. — Гукас, а сегодня кто выиграет матч, мы или «Спартак»? — задаю я неожиданный вопрос. Это была единственная возможность остановить старика. Он заикался на полуслове. Футбол, наряду с виноградом и шахматами, тоже был его слабостью, если не основной, то по крайней мере очень заметной. Да разве только он грешил этим! Тут уж все старики начинали шуметь. Во все горло высказывались всякие результаты, вплоть до ничейных, но чтобы кто-то из них подумал о поражении «Арарата» — никогда. «Арарат» тогда еще не был ни чемпионом, ни обладателем кубка СССР. Когда громко кричишь, быстро успокаиваешься. Так и старики, всласть поорав, как-то резко сникали. Только Гукас, возбужденный еще проблемой виноделия, не находил себе места. Два раза порывался подойти ко мне вплотную, но косолапо застывал в двух шагах от меня, стуча Артавазовой палкой по своим новым офицерским ботинкам. И, все-таки, его прорывало. — Слушай, дорогой Грант (они, старики, всегда делают особое уда-рение на этом имени, ибо к моему настоящему, еще с моего появления на свет, отнеслись враждебно, считая его «заграничным», не родным), вот что я тебе скажу. Почему наши на Луну не летят? — выпаливал он, и брови его вскакивали дугой вверх. Чего-чего, но такого я не мог и ожидать. — Вот вчера Геворг по приемнику поймал. — Геворг, это его внук, большой любитель радиотехники. В прошлом году на республиканском конкурсе получил первый приз за транзисторный приемник. Надежда всей нашей деревни. Уже многие мамаши его в свои зятья прочат, а Геворг ходит в седьмой класс и дома заявил, что будет вечным холостяком. — Говорю, поймал по приемнику такой-сякой «Голос Америки», правда, плохо слышно было, но разобрал. Американцы на Луне хотят город построить. Это правда? — Что ты мелешь? Тоже мне сказал, город! — искренне усомнился Артаваз. А Гукас стоял и высокомерно смотрел то на меня, то на стариков. Он был уверен, что произвел сенсацию, и теперь не без кокетства выпячивал свою утлую грудь, вот, мол, смотрите, какой я всезнающий. Стариков, конечно, потрясло такое известие. Они и слова не могли вымолвить. Только Артаваз все пытался что-то высказать, да так и не высказал, не подобрал необходимого слова, только выругался. Гукас понял, что достиг потрясающего результата, подошел ко мне и прямо в ухо, тихо, но проникновенно сказал: — Вот тебе не обидно, что наши на Луну не могут полететь, а? В этом простом, по-человечески скромном вопросе неожиданно выразилась, без всяких претензий, вся деревенская мечта, во всех своих многолетних пересудах, спорах, сомнениях, вся мудрая наивность доброго и честного старика. Я хотел ответить, но старик опередил меня: — Может, у наших ученых денег нет? Я улыбнулся. — Так давай, как в войну! — Как, в войну? — не понял я старика. — А вот так. Просто мы соберем деньги. Помнишь, как на такие народные деньги тогда строили танки, самолеты... Помнить, конечно, я не помнил. В войну я всего был от горшка два вершка, но о таких поразительных фактах знал из достоверных источников. Старикам эта идея очень по душе пришлась. Артаваз тут же подсказал Гукасу: — Подводную лодку не забудь вспомнить! Старики до того увлеклись, что кто-то из них, кажется дед Вагаршак, предложил опубликовать открытое письмо к населению республики в газете «Коммунист». — Старики, слушайте! — перекричал Гукас всех и сел к плетню на камень, с решительной идеей в глазах. — Вот какая мысль пришла мне в голову, — и Гукас ударил рукой по своему острому колену, будто поставил точку всем сомнениям. — Мы должны написать письмо товарищу Амбарцумяну! У стариков от этих слов вырвалось родное восклицание: — Вах! Виктор Амазаспович Амбарцумян — выдающийся астрофизик, пре-зидент Академии наук Армянской ССР. Он, как-то сидя в кабинете, рассчитал координаты новой звезды в Галактике, чем поразил математические умы планеты и сердца своих сограждан. Этот поразительный факт его биографии, со всеми подробностями, знает каждый человек в Армении до такой степени, что всегда удивляешься легкости, с какой они оперируют самыми сложными астрономическими формулами. Гукас продолжал. — Вот, мол, так вот и так. Мы, жители села, хотим собрать деньги на постройку космического корабля, — и рука его взметнулась вверх, увлекая за собой головы стариков, взгляды которых устремились высоко-высоко, — то, что соберем деньги, мы уверены, — спокойно опустил руку Гукас, при этом смахнув ею капельки пота со лба, — но просим тебя, товарищ Амбарцумян, чтобы ты похлопотал, там где следует, — он со знанием дела прищурил один глаз, а другим проницательно посмотрел на ошарашенных друзей, — чтобы этим кораблем в полете на Луну обязательно управлял бы наш земляк. А то неудобно как-то за нас всех. А?.. — закончил Гукас и сделал очень глубокий вдох, а потом очень протяжный выдох. Нелегко пришлось бедному старику сочинить вслух такое серьезное письмо. У него от такого умственного напряжения даже макушка на картузе оставила круглый влажный отпечаток. Он хотя и выдохся, но загадочно посматривал на меня. — Что скажешь на это, писатель?! — невообразимо громко рявкнул дед Артаваз. Указательным пальцем правой руки он задрал вверх кепку на голове, а левой нежно похлопал по плечу Гукаса. Но раздался женский голос, и мое желание примкнуть к делу государственной важности было неожиданно приостановлено. У водопроводного крана, у самой ограды нашего дома, стояла моя бабушка и в белом эмалированном тазу промывала зелень. На ней красовался ее любимый цветастый передник. — Идите, пропустите по стаканчику! Сегодня мой внук угощает всех городским вином! — сказала она.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления
информации (Modify date): 19.12.04 18:18