Проза Польша

Ярослав Гжендович

ENTER — и ты труп

 — В этом нет ничего личного. Ни любви, ни ненависти я к тебе не питаю. Не знаю даже, что такое ты натворил. Я не враг тебе. Помни об этом, когда я буду убивать тебя.

В конце концов, разве это так важно, что именно ты сделал? Что бы это ни было, сомневаюсь, что твоя смерть могла бы что-то изменить. Я бы махнул рукой, но ведь ты их знаешь — лояльность, лояльность, лояльность. Изюмчики. Знаешь, кого они напоминают мне больше всего? Отличников, примусов. Надутых школьных отличников, которые всегда собраны, вежливы, всегда знают всё назубок.

Наверняка ты встречал таких в детстве. Они везде есть, даже в частных школах для таких богатеньких ангелочков вроде тебя.

Распознать их нетрудно: они всегда носят твердые накрахмаленные воротнички, выглядывающие из-под свитерка, дужки очков у них обязательно оклеены пластырем, а в руке неизменное яблоко. Каждую свободную минуту они повторяют вызубренный наизусть материал, и поэтому губы у них постоянно шевелятся, как будто в молитве.

Помню, как-то был у одного такого дома, по делу. Дело, конечно, было не такое, как к тебе сейчас. Он вышел куда-то на минутку, а я начал разглядывать комнату. Я всегда испытывал нездоровое любопытство к человеческой психике и полагал, что жилище отражает характер человека не хуже, чем почерк. Оно становится твоей визитной карточкой, пропитывается твоей аурой.

И знаешь, что я там увидел? Ничего. Комната была мертва. Она принадлежала не то роботу, не то выставочному манекену. Спартанская и безликая, как казарма. Письменный стол, топчан, зауряднейшее расписание школьных занятий, ручка, несколько учебников на полке, никаких игр или безделушек, ни плакатов, ни комиксов — ничего. Ну была бы хоть какая-нибудь склеенная модель, хоть какой-нибудь рисунок, нет. Ничего. Наверное, на каникулы его укладывали в коробку, как робота, а потом опять вынимали. Была у него, правда, единственная рыбка в круглом аквариуме, стоившая злотых триста, наверное, но не потому, что он любил рыбок, а потому, что в нынешнее время каждый уважающий себя человек должен иметь дома что-то живое, чтобы избавиться от индустриального шока, испытанного в прошлом веке.

Не по душе была мне эта рыбка, поэтому я вышел вслед за ним из комнаты и перепрограммировал процессор аквариума так, чтобы он ночью прекратил нагнетание воды на три часа, а затем вернулся бы в исходный режим и стер запись.

После этого комната стала уже мертвой по-настоящему.

Я тогда не знал еще, что где-то есть целый народ, состоящий из таких примусов и что скоро их будет везде полным-полно.

Теперь ты вооружил их против себя, и в этом твоя беда. Знаешь, лучше было бы повздорить с кем угодно, но только не с ними. Потому что все остальные люди — прагматики. С ними можно спорить, можно даже понять, разобраться, в чем, собственно, дело. В худшем случае они подослали бы к тебе кого-нибудь с 22-м пульсатором под пиджаком, он выстрелил бы тебе два раза в область сердца, где-нибудь в пятиэтажном гараже, и ты бы умер тихонько, глядя на колеса БМВ и тойот. Было бы слегка больно, но больше холодно и не хватало бы дыхания. Четыре, пять минут — и все. И это мне понятно. А им — нет. Им потребовалось прийти ко мне. Надо было им притащиться в своих первоклассных костюмчиках с гладкими мордашками никогда не стареющих десятилетних мальчиков, с такой безбрежной, безжалостной жестокостью, засевшей в их маленьких примерных сердечках. Мы говорили о тебе и о смерти, которой бы они и самим себе пожелали, и целых шесть раз, через каждые десять минут они повторяли одно и то же выражение — «тяжелая работа». В разных грамматических оборотах. Что можно сказать об этой работе? Для меня это действительно работа, и все. Но чтоб тяжелая? Высасывающая, может быть, иногда мучительная, но во всяком случае не тяжелая. Это не одно и то же. Если бы мне пришлось стоять у руля в их фирме по шестнадцать часов в сутки, то это действительно была бы тяжелая работа. Но такое занятие назвать «тяжелой работой», да это — как помыть стакан. Знаешь, сколько времени это занимает? Десять минут. А сколько времени затрачивает средний европеец на мытье стакана? Десять секунд. Какой стакан чище? Никакой разницы, ведь речь не о мытье, о философии.

Итак, им понадобилось прийти с этим ко мне, а это значит, что тебе придется потерпеть. К счастью, в основном эмоционально.

Я хотел бы, чтобы это произошло быстро, но, увы, все может растянуться на несколько лет. Все зависит от того, насколько ты окажешься стойким и станешь ли сопротивляться. Если бы ты был достаточно рассудителен, то нашел бы способ покончить с собой прямо сейчас, пока еще это возможно. Они бы взбеленились! И мне бы досталось, но бабки им все равно пришлось бы заплатить.

Знаешь что? Мне ужасно хочется открыть тебе файл с соответствующими рецептами. Право, в этом вполне можешь на меня положиться. Я специалист.

К сожалению, у тебя не достанет ума сделать это. Ты, в конце концов, человек успеха. Ты молодой, многообещающий эпигон, который усердно работает и усердно отдыхает, занимается гимнастикой, увешивается электронными игрушками, сорит бабками и плюет в лицо неудачникам. Зачем тебе себя убивать? Ведь ты сам хозяин своей судьбы. Ошибочка, сорри, детка. Здесь как в анекдоте. Чем круче выделываешься, тем дальше летишь и больше мучаешься.

Сначала мне нужно с тобой поближе познакомиться. Наконец, некоторое время мы проведем вместе. Ты меня не увидишь, но я буду рядом — по другую сторону твоего терминала. Везде, где бы ты ни оказался, там же буду и я — неуловимо и неотступно, как ангел-хранитель. Через некоторое время ты научишься чувствовать мое присутствие. Я буду для тебя, словно мстящий бог злой судьбы.

Андреас Быковски — немецкое имя, польская фамилия. Боже, да это тигель какой-то получился. Разворачиваю твою голову, виртуально-ясно моделирую тени на богато очерченных, но банальных формах твоего лица. Золотой соседский мальчик. Блевать тянет. Стоит лишь чуть-чуть изменить нос и глаза, как твое лицо утрачивает характер. Теряет душу. Кто делает тебе прическу? Я должен согласиться — стилист из меня никудышний. Но минуточку — теперь мне хотелось бы знать твои привычки, пороки, достоинства, интересы и капризы. Все, что только смогу получить, не поднимаясь с кресла. У меня очень большое дорогое итальянское кресло, и мне совсем не хочется его покидать. Впрочем, ты не представляешь себе, как много я могу узнать, не выходя из своего офиса с видом на панораму старинного Урсынова. Ты удивился бы, в самом деле.

Тебе кажется, что ты такой человек, которого разгадать невозможно, и у тебя есть свои тайны, есть особые дела, которые никого не касаются. Ты думаешь, что если кому-нибудь потребуется узнать об этом, ему придется призывать на помощь целый штаб шпионов, ставить подслушивающие устройства, скрытые камеры, устанавливать слежку, вести расследование — ерунда. У меня все есть прямо здесь — свой Rikako, свой виртуализатор и свой собственный modem (все в матовых титановых корпусах, спроектированных Fako Rodievicius), есть самонагревающийся кофейник Hideoshi, полный наилучшего зеленого чая, рисовые печенюшки мандзи, полированные пиалы и собственный голокомплект с лучшими записями Pedersen’s Splat. Я снимаю расписанный вручную шелковый халат, сажусь нагишом на маты и завожу Pain Opus. Выпиваю глоток чая и, закрыв глаза, повторяю несколько раз мантру hardcore extasis. Я готов. Сажусь в лотос и надеваю на голову виртуализатор, чувствую его сосущие прикосновения, напоминающие электропоцелуи. Готов.

 Прежде, чем успею заказать себе столик в «Заратустре», буду уже знать твою жизнь лучше, чем знает ее твой шеф, твой терапевт и налоговый инспектор.

 Ну-ка, что тут у нас? Все твои электронные следы приведены в порядок и готовы давать показания.

Я всегда начинаю с покупок. По списку расходов можно узнать не меньше, чем копаясь в мусоре, который не в меньшей степени является твоей визитной карточкой, чем вид твоего жилища. Не пренебрегай мусором, приятель. Сведения о нем могут вскоре оказаться для тебя жизненно важными.

Но вернемся к покупкам. Я роюсь в бесконечном списке предметов, разглядываю их, дотрагиваюсь, поглаживаю, наслаждаюсь процессом классификации, смакую увиденное.

Твои сокровища. Предметы и пищевые продукты, компенсирующие тебе ежедневное шестнадцатичасовое руководство в бизнесе. Это они должны возвращать тебе жизнь, отданную буз остатка фирме BIOGENA. Существенно и то, где ты покупаешь все это, какие запасы ты делаешь. Частота и время сделанных приобретений. — То ты покупаешь комплекты уже готовых обедов в круглосуточных супермаркетах и бросаешь их в СВЧ-печь, размышляя при этом о завтрашних контрактах, то сервируешь элегантные ужины при свечах.

Существенно и то, как ты одеваешься, насколько руководствуешься актуальными советами программы Arbiter, а насколько собственным вкусом. Подчеркиваешь ли одеждой собственную индивидуальность и степень интегрированности или просто пользуешься камуфляжем. Меня интересуют твой вкус и пристрастия. Очень люблю это занятие. Это все равно, что копаться в чьих-нибудь наиинтимнейших ящиках или читать личный дневник. Великолепно.

Признаться, мне нравится твой стиль. Этот вишневый гарнитур с отделкой цвета мандариновой желтизны очень даже неплох, хотя и немного консервативен. Я бы так не оделся.

Из информации о расходах можно извлечь невероятные вещи. Не веришь? Пожалуйста: женщины? В этом поможет перечень телефонных звонков и сетевых связей.

Например, за прошлый месяц я насчитал трех женщин, которым ты звонил более трех раз, к тому же, в свободные вечера. Неплохо. В твоем возрасте? Скажешь, что это еще ни о чем не говорит? Ну хорошо, а почему в таком случае в каждый из этих вечеров ты ужинал в таких дорогих заведениях? Ты не имеешь обыкновения ходить туда в одиночку, а тем более с другими эпигонами, чтобы с пеной у рта спорить об очередных тысячах злотых, об очередных контрактах, голокомплектах и программах. И места ты бронировал на две персоны. Frutti Li mare, белое сухое Dom Perignon, все натуральное, никаких суррогатов. Романтично и с шиком. Между прочим, с седьмого по восемнадцатое ты названивал Жанетт и ужинал в «Volcano Vesuvio», удачный способ произвести впечатление — оригинальная старинная кухня. С двадцать первого по двадцать восьмое звонишь и связываешься по e-mail с Моникой. Ужинаете вы в «Kyoto Maru». Вот это я понимаю. С тридцатого и до сих пор ты встречаешься с Анитой, а ужинаете вы «У рыбака» — незачем комментировать, мой милый. «Рыбак» — это пассы трехзонной длительности. Тебе не убедить меня, что это обычные меркантильные дела. На деловые ужины ты ходишь в «Champs Elysees» или в «Piccoli». Но тогда платишь ты значительно меньше, впрочем, и делаешь это за счет фирмы. А такси? Кто возвращается домой в половине четвертого, может, я? Ну, нет, дорогой мой. Я не привык оставлять тепленькую женщину после всего такого и срываться к себе в постельку. Это очень нехорошо.

Ну а цветы — живые, дорогие, из лучшего цветочного магазина, а духи, а слегка пикантные, романтичные фильмы, которые ты берешь в прокате всякий раз, когда устраиваешь ужин у себя дома? Ты как раскрытая книга, братишка. Теперь уже нет того сладостного, анонимного времени свободной налички. Теперь где бы и сколько бы ты ни платил, ты всегда оставляешь за собой кибернетический след. И все эти следы не ускользают от меня, этим я лучше всякого полицейского, лучше любого финансового бюро. Поэтому примусы приходят ко мне, кланяются и вытягивают свои кредитные карточки, аж тяжелые от прячущихся в них иен. Вот почему сроду у меня во рту не было никакого суррогата, вот почему я никогда не задумываюсь над тем, сколько что стоит. У меня квартира, похожая на твою, мы могли бы даже быть соседями, ем я, может быть, даже в более подходящих заведениях и в лучшем обществе, мне незачем носить эпигоновских мундирчиков. Конечно, есть определенная разница — я не перегружен работой. Отдыхаю, читаю, гуляю в лесу, катаюсь на яхте, хожу на лыжах, играю в сквош, занимаюсь айкидо и джиу-джитсу. Путешествую. Работаю тогда, когда есть вдохновение, ведь моя работа творческая. У меня есть настоящая лесная делянка с деревьями и дичью. Все именно поэтому.

Кстати, сладкая Анитка дала тебе отбой. Она обручена с паном Вроньским, сэлэрменом из Matsushita. А если точнее, то она спит с ним. Помимо этого с ней случаются иногда гомосексуальные приключения, в основном со старой подружкой по вузу. Не знал? А я знаю. Именно поэтому.

Ты окружен моими программами со всех сторон. Они знают твою кредитную карточку, все коды и сигналы, регистрируют все необходимые данные. Каждый твой вход в сеть, каждый разговор по видеофону, e-mail, все расходы и поездки. Их не остановит никакая «огненная стена», не заметят ни Copper, ни Pretorian, и никакая другая патентованная защитная программа. У меня программы самого высокого класса, приятель. Это оружие получше военной техники. Лучшие из наилучших продуктов Скольника. С таким оснащением и щенок стал бы королем хаккеров. Все это придумали не примусы, братишка. Они хороши там, где надо сидеть и ковыряться. Они делают хорошие hardware, но еще ни один примус не продвинул человечество вперед. Для этого нужны гости, которым не доставляет удовольствия ни изнурительная работа, ни сознание того, что они являются частью коллективного организма, ни гордость за фирму.

Думаю, что если бы ты поднатужился, то догадался бы, чем ты им так насолил. Нет, не стану особенно интересоваться. Не будем впутывать сюда других. Теперь это наше с тобой личное дело. Только ты и я. Как тебе это нравится?

Ты приходишь вовремя на работу и как водится пренебрегаешь утренней тренировкой. Ты, конечно, можешь воспользоваться тем новеньким тренажером, который стоит у тебя в офисе, но это не то же самое. Знаю это по себе. Лучше всего тренироваться утром перед завтраком. Организм в это время свежий, нужно лишь подстегнуть кондиционирование, добавить немного кислорода. Не мешало бы, впрочем, поработать еще мышцам спины.

Ты выпиваешь чашечку обескофеиненного кофе (морочат людям голову, кофе без кофеина, безалкогольное пиво, табак без никотина, секс по телефону. Неслыханная глупость — пользоваться разными заменителями. Я пью во время работы зеленый чай и сок манго), а теперь отсиживаешь на этой сетевой конференции, и уже два часа как ты не нажал ни одной из клавиш, потому что витаешь в облаках. Никуда не годится. Откуда такое легкомыслие у столь прилежного работника? Впрочем, кажется знаю, откуда это берется. Тебе надоело. С твоей точки зрения, это может показаться заумным, но я-то вижу, как все просто: у тебя нет времени на самого себя! У тебя достаточно денег, чтобы получать радость от жизни, но у тебя нет на это времени. Достаточно только взглянуть на твой компьютерный календарь. Встречи, контракты, совещания, работа, работа, работа. С утра и до поздней ночи. Во время уикендов ты занят тем, что вымудриваешь разные подготовительные, опережающие приказы. По вечерам ты либо работаешь, либо поддерживаешь товарищеские отношения с другими эпигонами. Я бы такого не выдержал. И насколько могу судить, не выдержал и ты. Не можешь слезть с вершины, потому что тогда утратишь средства к существованию. Не можешь и продолжать так дальше, потому что под таким прессом у тебя уже мозги вылезают. Вот ты и начал изобретать для себя досрочную пенсию. Но это не то, приятель. Не долго отдохнешь. Я тебя уверяю.

Не думаю, что когда-нибудь ты уходил с работы раньше семи, думаю, даже на обед ты никуда не выходишь. Скорее закажешь что-нибудь прямо в офис или просто пошлешь за бутербродом секретаршу. Говорильня еще не скоро закончится, а тебе нужно еще подготовить собственный доклад на среду. Вечером ты войдешь в гараж концерна с головой тяжелой, словно оловянная дыня, и будешь думать, что хуже уже ничего быть не может. Почувствуешь, что следующий день надвигается, словно очередная смена циклона, а за ним следующий, и следующий без передышки, и нет времени на то, чтобы хорошенько выспаться, и нет времени на то, чтобы вообще жить нормально. Ты почувствуешь себя гребцом на галере, пожизненно прикованным к веслу, вынужденного не переставая грести ради зарплаты, из-за счетов, из-за очередных груд нераспакованных покупок, ради очередных элементов оснащения квартиры, в которой ты почти не живешь. Тебе станет ясно, что всю свою жизнь ты будешь крутиться, как белка в колесе, и тебе даже в голову не придет, что это — последняя минута, когда ты был нормальным, в достатке живущим, счастливым человеком.

После этого ты будешь мертв. Просто еще не будешь об этом догадываться.

Я нашел тебе отличное местечко. На самом краю кладбища, недалеко от Пясэчна, ближе к Щрюдмещчу. За двадцать минут можно доехать на метро. Там растут модифицированные тополя. Милые карликовые деревца, которые не сбрасывают в засуху листьев. В самом деле. Квартирка стуит кучу бабок. Там сохранилось что-то от безмятежной меланхолии прежних кладбищ, живые самшитовые изгороди, тенистые аллеи, птичьи голоса. Не то, что современные переполненные некрополи, напоминающие строящиеся аэродромы. Будешь в восторге.

В определенный день ты почувствуешь мое присутствие. Конечно, если ты не слишком религиозен. А ты не слишком религиозен. У тебя своя дорога, если не веришь в Бога, тогда чего на него злиться? Если бы ты больше верил в Провидение и в его предназначение, мог бы увидеть во мне самого Творца, заговорившего с тобой со светящегося экрана монитора. Ты мог бы впасть даже в какую-нибудь манию, может быть, это еще с тобой и случится. Никогда ничего не известно наверняка. Забавно, но до самого конца ты не будешь даже подозревать о том, что с тобой происходит. Тебе в голову не придет, что ты добыча наемного убийцы. Ты поверишь во все, что угодно, но только не в собственную смерть. Хотя дело обстоит именно так. Уж поверь мне, ведь я эксперт по вопросам, касающимся чужих смертей! Это очень похоже на любовь, которая может быть декорированной, может быть магичной, но в конце концов, всегда одной и той же.

Даже если ты и поверишь в мое существование, бедное воображение нарисует тебе стандартный образ, навеянный просмотренными фильмами и виртуозной реальностью. Представишь меня чем-то вроде Бонда или Ланцемана. Так обычно изображают наемных убийц. Худощавые молодые люди в дорогих костюмах, с каменными лицами, украшенными солнцезащитными очками, в руках спортивный пистолет с глушителем и с оптическим прицелом. Итальянские туфли, платиновые наручные часы и разрывные пули. Стереотипы! Наверное, каждая жертва хотела бы, чтобы к ней пришел вылощенный, солидный палач, безжалостный и холодный, как кобра, убивающий быстро, профессионально и без боли.

Ты был бы мною разочарован, это точно. Я выгляжу заурядно. Вещи, которые ношу, стоили мне кучу бабок, но они не элегантны. Они спортивные, свободные и небрежные. Не поверишь, сколько в нынешнее время требуется выложить бабок на то, чтобы так одеться. У меня заурядное добродушное лицо, я и выгляжу скорее добродушно. И это не только камуфляж. Я и вправду симпатичный. Ведь убиваю-то только ради денег, так что мне вполне можно доверить любую тайну. Но давай не будем забивать этим голову.

В данный момент передо мной, как на ладони, вся твоя личность. Если бы мы расположили все эти данные старомодным линейным способом, они заняли бы целый гигобайт. Такое сравнение не имеет особого значения, зато производит впечатление.

Скажешь много? Не думаю — большую часть занимает графика, пожирающая огромные объемы памяти.

Я плаваю себе в этом условном графическом пространстве и рассматриваю твою жизнь. Она слегка напоминает пирамиду светящихся линий, украшенную сотнями цветных пиктограмм. Я протягиваю к ним руковицу комбисенсора и достаю нужные данные. Например, вот это кроваво-красное древо в центре с прелестными голографическими личиками — твои любовь и секс. В основном секс. По различным причинам это древо уже несколько лет кряду не плодоносит любовью. Вместо нее на его ветвях зреют сотни новых мордашек.

А вот тот стержень, словно ртутный столбик, пронизывающий твое условное эго, — твой отец. Вижу, порядком надоел тебе старик, в определенном смысле, он по-прежнему контролирует тебя, являясь каким-то дополнительным, призрачным суперэго. Бывает.

Мне видна твоя безудержная жажда обладать — вещи, армфметика, спорт и развлечения, предпринимаемые не столько для того, чтобы приблизиться к выдуманному идеалу, концепция которого сложилась из выдуманных книг, сети и телевидения, сколько потому, что все это модно среди людей твоего круга.

Я все вижу. Твои мечты, работу и страхи. Все это вытащено мной из архива. По кибернетическим следам в сети. Мне известно, что ты читаешь, что смотришь, за что платишь, как высказываешься на дискуссиях, куда и каким образом путешествуешь, знаю чуть ли не каждое слово, написанное тобой на компьютере. Знаю, куда ты сунул кредитную карточку. Все знаю. Скажи-ка, когда последний раз ты сделал хоть что-нибудь, не прибегая к помощи компьютера? Ну, понятно. Легче начать проклинать весь белый свет. Безо всего этого, дорогой друг, ты выглядел бы значительно хуже. У тебя не было бы ни энергии, ни общения, не было бы даже этой суррогатной жратвы, не говоря уже об обмене информацией. Не было бы ни цветных снов для каждого смертного, ни такого дешевого комфорта. Лишь голод, толчея, катаклизмы, анархия или тоталитаризм. В существовании таких, как я, повинен не этот мир. Помни об этом, когда буду тебя убивать.

Мы, палачи, существуем благодаря вам, жертвам. Ты связался с безответственными типами, приятель, а то, что происходит, — всего лишь логичное следствие всего этого. Оставь свои претензии к миру. Не будь сети, я убил бы тебя несколько иначе, но умер бы ты точно так же.

Впрочем, я предпочел бы это сделать на старый манер: без идиотских церемоний, без посредничества сети, экранов, программ: выследить, локализовать и убить. Это было бы чудесно. Почувствовать эдакую сексуальную интимность. Дар смерти — совместно переживаемая агония, которую дарю я, а принимаешь ты. Конвульсии твоего угасания в моих руках. Одна мысль об этом вызывает у меня довольно ощутимое возбуждение. Маленькое окошко в трехмерном графике говорит мне о том, что ты уже закончил совещание и теперь снова приступаешь к работе. Работай, работай, дружище. Работай и размышляй время от времени о своей преждевременной пенсии, за счет средств, предназначенных для маленьких, воспитываемых в жестокости примусов. Все мы должны работать. Как раз ты включаешь свой panasonic и, слушая Chain of Roses, готовишь очередной никому не нужный доклад о предполагаемой стратегии продажи, а я, подготавливая твою смерть, выпью еще одну чашечку чая, потом закажу на вечер столик во вращающемся зале «Заратустры», пообедаю внизу в закусочной (лангусты с каштанами и конечно же крем из артишоков — хочется мне артишоков) и после этого тебя убью.

Я просто обязан это сделать, хотя бы из-за той отдающей безнадеговой музыки, которую ты все время слушаешь.

Смерть твоя будет самой обыкновенной, банальной, будничной. Умрешь на кароши. Будем откровенны — ты добросовестно на нем поработал. Ты сам приговорил себя к этому, когда выбрал карьеру самурая. Это вполне нормально для примуса, приятель, но ведь и они дохнут, как мухи.

Что это за жизнь? Вставать в шестом часу, то потренироваться, то нет, чем попало набить полный утреннего стресса желудок, кстати, кто это на завтрак ест козий йогурт и папайю с отрубями? Сам напрашиваешься на неприятности — там столько консервантов — к тому же папайя из банки! Потом ты сломя голову несешься на фирму и уже в автомобиле не снимаешь с головы шлема видеофона. А потом работа, работа... потому что они интересуются, потому что они знают, сколько длится каждый твой телефонный разговор, насколько часто ты пользуешься базой данных, сколько знаков выстукиваешь в минуту, а на твое место уже рвутся другие, более молодые, более самоотверженные, более корыстные. Меньше недели отдыха в год, потому что на фирме не должны догадываться, что вполне могут обойтись без тебя, и потом ты вдруг падаешь, как загнанная лошадь. Все сразу: сердце, язва, печень, нервы. Кароши. Синдром примуса, синдром отличника. Комплекс заезженной кобылы. Это именно и есть та подходящая для тебя смерть. У меня здесь есть все, что нужно: документы вскрытия, данные из клиники. Умрешь на улице, приятель, на углу Медовой и Сенаторской, глядя на сторожевую башню Старого Мяста. Подберет тебя карета скорой помощи и понесет над крышами прямо в клинику Unicorn. Но, к сожалению, будет уже слишком поздно. Когда я подготовлю всю программу и нажму ENTER, в компьютерах клиники слово станет делом и поплывет оттуда по сети к каждому, кого это могло бы касаться. Таких будет не так-то и много, однако. Банк, твоя фирма, полиция и прочее подобное.

Ты будешь ехать домой на спиннере volvo люкс, даже не подозревая о том, что ты труп.

Потом ты решишь заказать себе пиццу или посмотреть какой-нибудь виртуальный фильм, поиграть во что-нибудь, а может быть, захочешь поужинать в солидном заведении. В конце концов, хоть что-нибудь тебе в жизни причитается. Достанешь одну из своих кредитных карточек, подпишешь счет золотым паркером и ощутишь тот обычный невольный всплеск эмоций, который мы всегда испытываем, отдавая за что-то деньги. Но какой-нибудь тип по ту сторону прилавка возьмет твою карточку, всегда такую безотказную, протянет ее через щель сканера, постукает клавишами, а потом все будет, как в кошмарном сне.

Он уставится на тебя с мыльной улыбкой на лице, предназначенной для жалких аферистов, потом достанет откуда-то ножнички и со словами: «Я очень сожалею, но эта карточка недействительна», — разрежет этот твой бесценный кусочек пластика пополам и бросит в корзину. Ты почувствуешь себя отвратительно и, представляя себе, какой скандал закатишь завтра в банке, достанешь другую карточку. Скрежеща зубами, ты швырнешь ее на стол, словно это тузовый покер, а он проверит ее и тоже разрежет. Это так просто. Ты будешь мертв, а трупы не пользуются ни банковскими кассами, ни кредитными карточками. Они не учиняют скандалов в банках и не нанимают адвокатов. Это мир живых, и в нем нет места для трупов. Твое место в квартире под Пясечнем, в тени карликовых тополей, за живой стеной кипарисов. Очень хорошее место. Я сам его выбирал.

Как сделал бы на твоем месте всякий, однажды ты остановишься где-нибудь перед клавиатурой и узнаешь об этом:

ACCESS DENNIED

(доступ закрыт)

Ты даже не сможешь войти в ворота, чтобы попасть на свое рабочее место. Охранник поймет по твоему пропуску только то, что тебя нет в списке по заработной плате. Компьютеры будут знать, что тебя нет в живых, но охранник подумает, что ты просто уволен. Твоя гневная истерика не произведет на него никакого впечатления — фирма большая, и он видит подобные сцены каждый день. Он, конечно, не позволит тебе даже никуда позвонить. Сам может потерять из-за этого работу. Понимаешь, мертвецы могут разговаривать при помощи блюдечка, но не по телефону. Это же элементарно.

Известие о твоей смерти дойдет и до твоего жилищного кооператива, так что даже твои собственные двери и те тебя предадут. Твой электронный ключ лишь приведет в действие систему сигнализации. Мертвецы не снимают квартир, особенно неплатежеспособные мертвецы. а наличных денег давно нет в обращении.

Конечно, у тебя есть еще знакомые. Не смеши меня. Сотни закадычных друзей, которые никогда не помнят, как тебя зовут, и никогда не слушают, о чем ты им говоришь.

Есть еще сеть, а там всегда можно найти приветливую душу, которая захочет помочь. Эдаких вечных революционеров, которые не в состоянии сконцентрироваться на одной мысли дольше, чем на одну секунду, и могут только повторять: «Нам нужно держаться вместе, нужно держаться вместе». Наверное, они тебе помогут. Представь себе, какая пища была бы для прессы — «Живой человек, превращенный компьютерами в труп». К сожалению, мои программы тебя и там настигнут. Твой крик о помощи никогда не долетит до экранов твоих доброжелателей.

Я сам пользуюсь сетью и не могу позволить, чтобы мертвецы беспокоили там живых, ведь правда? До чего бы тогда дошло. А друзья, что ж... они вежливо продемонстрируют свое потрясение происходящим и пообещают помочь. Они обратятся к своим знакомым, а те к своим и так далее, пока все постепенно не забудется, кто-то из них все же засядет за терминал. А эти проклятые программы дьявольски чувствительны к твоей фамилии. Есть, например, такая Morgoth, так она — самый настоящий сукин сын. Мои программы, словно мухи на дерьмо, слетятся отовсюду, чтобы доставить этому любознательному человеку бесконечные списки доказательств, подтверждающих твою виновность документов, фотографии, фамилии. Они убедят его в том, что он имеет дело с самым отъявленным мошенником. Думаешь, твои дружки этому не поверят? Почему же нет? Вы не слишком долго знакомы, правда? Тесные отношения не характерны для постиндустриального общества. Ты услышишь официальное: «Очень сожалею, но ничего не смогу сделать», и все. Или, может быть еще так: «Мне очень жаль, но таких ошибок за последние пятьдесят лет не случалось ни разу».

В нашем обществе, конечно, очень надежна социальная защищенность граждан. Если бы ты попросту потерял работу, страховку, в течение двадцати минут Попечение выдало бы тебе новые, скромные кредитные карточки. Ты поселился бы себе в контейнере, подогревал бы в микроволновой печи тофу с привкусом мяса, рыбы и птицы, имел бы сезонную работу, может быть заработал бы даже на электромобильчик и в один прекрасный день снова стал бы самураем и снова выпрыгнул бы на кароши.

К сожалению, для того, чтобы попасть в списки безработных, нужно подать достоверные данные, подтверждающие этот факт. Но трупы не пользуются страховочными благами приватных пенсионных фондов.

Потом мне придется разыскивать тебя — и это самая худшая часть работы. Мои предупредительные доверители желают, чтобы я за тобой присматривал, они любят быть в курсе происходящего. Так что, будем в контакте. Иногда я буду подбрасывать тебе в коробку немного какого-нибудь товара, выполняющего в среде люмпенов роль денег: немного папирос, кубики лиофилизованной жратвы, может быть, пару ломтей бетаэндорфина или маленькую бутылочку водки. Проживешь. Они в самом деле не хотят, чтобы ты слишком быстро загнулся. Они очень в этом заинтересованы.

Ты, в конце концов, молодой, хищный, с амбициями — наверняка отвоюешь себе доступ к хорошо снабжаемой свалке, отобьешь личное место в каком-нибудь канализационном канале или в теплоцентрали, там ты сможешь воплотить в жизнь все те добрые советы, которые до сих пор расточал неудачникам. Некоторое время ты проведешь, заглядываясь на лоснящиеся спиннеры своих бывших коллег, на поднимающиеся пневматические дверцы, оценишь бьющий изнутри запах кедровой живицы и натуральной кожи, тепло, вечно окутывающее удачливых победителей. Все это станет тебя слегка доставать и как-нибудь какой-нибудь из охранников надает тебе пинков. Не так-то уж будет и плохо.

И когда они полностью натешатся, я приду, наконец, чтобы облегчить твою участь. Я в самом деле сделаю все от меня зависящее. Надену английский шерстяной пиджак и фланелевые брюки, шелковые носки и итальянские туфли из телячьей кожи. Надену сорочку и галстук — если б ты знал, как я не выношу всего этого, тогда ты смог бы оценить мою самоотверженность. Но я сделаю все это ради тебя. Ты так часто смотришь детективы, что наверняка хотел бы, чтобы все произошло так, как положено.А как остальная рвань будет тебе завидовать!

Я гладко побреюсь и надену зеркальные солнцезащитные очки. Обычно я пользуюсь ножом Muela, из благородной стали, с рукояткой из красного дерева. Кровь на руках доставляет мне сексуальное наслаждение, особенно сопровождаемая дрожью уходящих в моих объятиях жизни, но для тебя я откажусь и от этого. Если мне приходится стрелять, я использую электромагнитный зигзауер, но специально для тебя куплю спортивную беретту с длинным стволом и старозаветным глушителем.

После всего того, что ты испытываешь, было бы бесчеловечно пройтись по тебе адидасовскими кроссовками и разнести тебе голову разрывной пулей из беззвучной пушки, как это делает Фидо Дидо.

Нет, я приду, как Шакал, и всажу две элегантные пули с титановым покрытием, прямо в мозг. Ты даже не почувствуешь...

Но не будем откладывать.

И не разыскивай меня, я сам найду тебя.

Спокойной ночи, сладкий князь.

ENTER