Память

Наталия Шведова

«Сердце, стой»…
(К шестидесятилетию со дня рождения Виктора Авилова)

8 августа 2013 г. выдающемуся русскому актеру Виктору Авилову исполнилось бы шестьдесят лет. Однако ему было отмерено всего полвека земной жизни, полной препятствий и побед (ведь его имя означает «победитель»). Он считал себя прежде всего театральным актером, но именно кино сделало его известным на всю страну. Театральный критик Наталья Старосельская назвала его в связи с пятидесятилетием «российским Монте-Кристо».

У каждого из нас, кто был увлечен творчеством Авилова и знал его лично, свои воспоминания, свой образ в памяти – кому что ближе. Мне он дорог как звезда Театра на Юго-Западе, несравненный Гамлет, Мольер, Калигула. Наталия Каминская несколько лет назад, размышляя о постановках «Кабалы святош» Булгакова, назвала Авилова в числе лучших исполнителей роли Мольера и определила его так: «трагический романтик». На мой взгляд, это очень точно.

Трудно говорить сейчас о Вите и не дать волю эмоциям. Уже не плакать, как после известия о его смерти в августе 2004 г., но рассказывать нечто «околотеатральное», ведь он был живым человеком – умным, добрым, с чувством юмора и серьезностью в вещах главных. Хочется сказать словами Гамлета из той сцены, которая была любимой и у Вити, и у меня: «Сердце, стой»… Я уже много раз писала об Авилове и не хотела бы повторяться. Одна моя статья к его юбилею уже вышла в журнале «Главная Тема».1

1 Шведова Н. «Вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя»:
К шестидесятиетию со дня рождения Виктора Авилова // Главная Тема. № 16 (50). Февраль-март 2013 г.

Мне представляется, что о моем отношении к Вите лучше всего скажут мои стихи. Я уже публиковала многие из них, а мой принцип – по возможности не повторяться в публикациях. Так что лучшее уже напечатано, но это не значит, что всё остальное плохо. Просто порой слишком «для себя». Однако Львы – люди публичные (а мы с Витей – двойные Львы, по Солнцу и Луне). Поэтому (сердце, стой!) достаю из сокровенного.

***
А я люблю, кого люблю:
отверженных, полузабытых,
но всё ж судьбою не забитых –
и в глубине души скорблю.

На миг блеснет ярчайший свет –
и тьма накроет без примет.
Ну что ж, моя любовь жива,
и ясно мне, что я права.

1989

***
Обвалы рушатся с горы.
Напополам трещат миры.
Со всех сторон грозят удары.
Ползут и множатся кошмары.
Выходят люди из игры.

Душа сжимается, дрожа,
от предвкушенья грабежа.
Не жалкой утвари – святого.
Но я об этом не пишу
и потому в себе глушу
свое отчаянное слово.

1990

Магия

Мой белокурый маг, вы сердце покорили,
что занято другим актером, и давно.
Явившись на экран, в театр вы путь открыли.
Пусть и в обход – ну что ж, не всё ли вам равно.

Мой белокурый маг, на сцене вам подвластна
любая страсть, и фарс, и нервный Гамлет, но –
как хорошо, что я узнала вас в кино:
ведь роль мятежного художника прекрасна.

Я в этот фильм вжилась, он мой, он мой безмерно.
В нем есть волшебная надломленность модерна,
в нем творчества трагизм и вечность искушений,
полет и крах – и свет сквозь череду затмений.

Победа за лучом, пробившим боль и мрак.
Спасибо, что вы есть, мой белокурый маг.

Июнь 1991 г.

Огненное на черном

Когда я Вам несла пылающую розу,
отбросив до поры гнетущие дела,
тревоги, суету, обыденности прозу, –
душа летала вновь, я снова всё могла.

Почудилось на миг, что Вы меня узнали.
А не узнали – что ж, не надо помнить Вам.
Живут в огне цветка восторги и печали –
и, может, ни к чему давать просто словам.

Стихи – портрет души, а вот цветы «безлики»,
недолговечный всплеск – пленительный, живой.
Букеты и глаза – угаснут, словно блики,
и, может, будут вскользь помянуты молвой.

Мелькну я в небесах, как штрих метеорита,
и рядом со Звездой померкнет алый след.
Вдали от славы я, и творчество сокрыто,
запомнят лишь друзья мой слабый силуэт.

А все-таки, увы, мы родственные души.
(«Увы» – да потому, что мы разобщены.)
Но надо ли о том? Спокойней, тише, глуше…
Исчезну, в ночь вольюсь, как в черноту стены.

1992

***
И скажут, может быть, друзья,
что стала вдруг неверной я,
что одного мне было мало,
что поклялась – и солгала…
Я никому не изменяла.
Я продолжение нашла.

1992

Любимцы

Трем моим самым-самым,
Марике Гомбитовой и другим

В наше время, где дни – то болото, то выстрел,
где кумиров меняют по моде идей,
я любила людей только с Божией искрой.
Я в любимцы навек выбирала людей.

И за славу мирскую отчаянно бьются
легионы не очень бездарных существ.
Отчего же любимцы мои не сдаются?
Отчего их Огонь на Земле не исчез?

Им отвесила жизнь и удары, и званья,
и победные взлеты, и всякое там…
Для артиста важнее людское признанье,
звуки рукоплесканий и склонность к цветам.

Журналистские пчелы с жужжанием вьются,
и эстеты порой ахинею несут.
Переломлен хребет – а они не сдаются.
Лишь поклонникам отдано право на суд.

Однодневок, как видите, я не любила.
Две певицы эпохи и яркие Львы.
И за эти пристрастия жизнь меня била,
и скоблила по нервам всеядность молвы.

За полвека познала я жуть экзекуций
и таланта немеркнущий, греющий свет.
Оттого-то любимцы мои не сдаются,
в этом жаре души – их важнейший секрет.

27 февраля 2011 г.

Мольер. Декабрь двенадцатого.2

Вот настает год Водяной Змеи,
а ты всего лишь пятьдесят отметил.
Нам были роли звездные твои
как золото, и ты был чист и светел.

Твоей любимой ролью был Мольер,
актер, писатель, любящий мужчина,
его душили Сир и лицемер,
безликая и властная машина.

Мерцала музыка, волшебный Жарр,
но только ты рождал волненье зала.
Ты высотой души спектакль держал,
и я под музыку в него вбегала.

Ты трепетал, страдал и ликовал,
ты ради пьес пред королем склонялся.
Ты изменял, любил и ревновал –
и, Черной Кабалой разбит, сломался.

Ты нам дарил сияние добра,
и в творчество не иссякала вера.
И я, твоя духовная сестра,
тебе станцую, как могу, Мольера.

16 декабря 2012 г.

2 Этими стихами я предварила свой танец на музыку Ж.-М.Жарра («Equinoxe 4»), звучавшей в спектакле «Мольер», в студии Юлии Тагали «Музыка. Образ. Танец».


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Литература»]
Дата обновления информации (Modify date): 21.01.15 20:18