Элла Пэрри-Дэвис

Более серьезно, чем кажется*
(More than meets the eye. Элла Пэрри-Дэвис © 2013)

* Эта статья впервые была опубликована в журнале Illustration N 37, осень 2013 года, Лондон, Великобритания (www.illustration-mag.com). Печатается с любезного разрешения главного редактора журнала Руфь Прикетт.

Элла Пэрри-Дэвис обсуждает с Татьяной Яновской ее рисунки к абсурдным текстам Льюиса Кэрролла и многообразие значений, которые можно извлечь из каждого из них.

На титульном листе «Алисы в Стране Чудес», иллюстрированной Татьяной Яновской – муж и жена, спеленутые вместе крестьянскими одеялами, на черном фоне. Их глаза закрыты. Пара укутана целиком в одно одеяльце, они завернуты и связаны, спутаны, так, что их головы, развернуты в разные стороны по обоим концам их общего, одного на двоих, тела. Очевиден намек на игральную карту. Для читателя, углубленно изучающего мир игры и бессмыслицы Льюиса Кэрролла, кажется неуместным начать детскую сказочную книгу о семилетней героине с изображения стареющей супружеской пары.

«Черный прямоугольник фона может быть и кроватью, и гробом», – размышляет художница. Веревочки, всевозможные путы, цепи и одеальца, обозначают несвободу, скованность пожизненными семейными родственными узами, при которых жена, изображенная внизу, подчинена мужу.

Хотя и кажется непривычным привносить взрослую, даже феминистскую ноту в детскую фантастическую сказку, этот взгляд характерен неожиданному углу зрения, присущему видению иллюстратора.

Татьяна Яновская родилась в столице Грузии – Тбилиси, наполовину русская, наполовину армянка, начала иллюстрировать Алису, когда ей было восемнадцать лет, но ее иллюстрации были опубликованы только в 2005 году. Яновская родилась в 1960 году, в Советском Союзе, и росла в семье, где углубленно читали запрещенную, иногда абсурдистскую литературу. В детстве она жадно проглатывала английские детские сказки и стихи в русских переводах. Ребенком она узнала героя английского стишка старого Короля Коля в фотографии Хрущева в газете.

Книги Кэрролла не были запрещены в Советском Союзе при коммунистическом режиме, но были неизвестны, их просто не издавали. Перевод «Страны Чудес» Нины Демуровой (1967 год) был всего лишь вторым со времен революции и «дал ощущение внутренней свободы многим людям» – говорит Татьяна.

Конечно, и происхождение художника, и то, что она воспринимала текст Льюиса Кэрролла в русском переводе Нины Демуровой, помогли ей принять фантастический мир Алисы. Социалистический реализм, провозглашенный в стране в 1934 году как единственный стиль, разрешенный советским художникам, воспитывал их в духе подражания действительности и требовал однозначного исключительно реалистического истолкования. Рисунки художницы обнаруживают скрытое очарование многих значений и смыслов, соединяющих слова и изображения.

Метафоры и амонимы, созвучные духу Викторианского нонсенса, делавшие Кэрролловский текст таким спорным для представителей Советской Власти, ожили в рисунках Татьяны. Она очень внимательно отображает их многоуровневые значения в своих иллюстрациях, раскрывающих тайник, полный сокровенных знаков и символов. В книге «Алиса в Стране Чудес» слева от оглавления изображена сложная геометрическая фигура, напоминающая оригами – в оригинале открываются трехмерные бумажные «окна», внутри которых размещены, выполненные в ярких красках, контрастирующих с белым цветом основной геометрической фигуры, герои Страны Чудес. Эти персонажи – фламинго, поросенок в подгузнике и чепчике, Алиса, с длинной змеиной шеей, высовывающаяся из сложенной бумаги. Этот образ является основой метода Яновской, прослеживающийся во всех ее иллюстрациях. Рисунки изображают не текст как таковой, а не высказанное значение слов, кажется, что слова раскрываются как трехмерная гармошка из страниц книг.

Наивность ее карандашных иллюстраций не должна быть спутана с примитивным восприятием литературы нонсенса, хотя художница и утверждает, что такой стиль подходит книге, написанной про и для ребенка.

Ссылаясь на замечание исследователя Кэтти Рубин, Татьяна Яновская отмечает, что Алиса Лиделл, девочка семи лет, для которой была рассказана сказка о Стране Чудес во время лодочной прогулки, была более чем другом Льюиса Кэрролла, она стала еще и его творческим сотрудником.

На формирование творческого стиля Яновской оказало большое влияние работы грузинского художника – примитивиста Нико Пиросмани (1862 – 1918), чьи портреты она приходила смотреть снова и снова в Тбилисский художественный музей. Она вспоминает экцентрику кварталов старого Тбилиси с очаровательными старинными домиками, причудливую смесь балконов, ставень и винтовых лестниц, которые отобразились в ее рисунках. Сама Татьяна жила в то время в переполненной комнате вместе со своими сестрой, мамой, бабушкой и дедушкой. В далекой, изолированной от внешнего мира, деревне – Верхнее Сагореджо, где отдыхала летом семья, она и создавала иллюстрации к Стране Чудес. «Я видела моих соседей как героев Пиросмани. Его дух пронизывал ежедневный быт грузинских крестьян»,– вспоминает художница. Работами Пиросмани восхищался и неопримитивист Михаил Ларионов (1881 – 1964) и авангардная группа Бубнового Валета, прославившаяся в истории искусства противостоянием, навязанного большевиками реализма и рациональности, в ущерб свободе выражения и более целостным подходом к восприятию сюжетов.

В подходе Яновской есть некий риск отсутствия связи между текстом и образом: конструкция «оригами» обрамлена по краям тонким рисунком пером и тушью, держащем ее в постоянном напряжении.

«В конечном счете, то где вы живете и где вы находитесь, – напоминает художник, – и является вашей рамой». Для других ситуаций в жизни употребляется выражение «держать себя в рамках». Герои повествования на обложке вылезают из рамок, изображены в здании, отдаленно напоминающем дворец, состоящем как бы из пирамиды ящиков-рам, в которые они сжаты так сильно, что кажется – здание вот-вот может взорваться. Иногда герои изображены втиснутыми в сосуды (как Соня в чайник) или в точно очерченные места в композиции. Очень сильно чувствуется конфликт между раскрытием сущности персонажей и заключением их в рамки, и это потенциально разрушает содержание книги.

Художник сравнивает праздничную сцену банкета в Зазеркалье с революцией. В ней Бараний Бок замещает Белую Королеву на троне, в то время как бедная Королева исчезает в супнице, – это «революция, когда еда (те, кого едят) занимает места тех, кто их ест и восседает на их тронах». Книги приобретают бунтарский и эротический заряд – такого рода двусмысленность должна была быть исключена Советской цензурой из детской литературы. На обложке «Страны Чудес» появляется насекомое Богомол, слабый намек на характер Королевы Червей, зацикленной на разрушении и власти, она преследует Валета Червей, обвиненного в краже кренделей.

«Я подразумевала, – признается Яновская, – и горячие споры на почве взаимоотношений между Льюисом Кэрроллом и Алисой Лиделл».

В России игра в карты ассоциируется не только с детской игрой, карты часто используются в гадании, раскладывании пасьянсов, т.е. в области суеверий и веры, и решается важный вопрос судьбы – вопрос женитьбы (выражение – «вот какая карта мне выпала»). Такое сопутствующее значение, естественно, придает Стране Чудес более осознанное измерение; ощущение невинности, спонтанности омрачено беспокойством о будущем Алисы как женщины. Кэрролл ясно намекает на это в Зазеркалье, где Алиса в гигантской шахматной партии проходит путь от пешки до Королевы. Тема смерти прослеживается в поэме, с которой начинается Зазеркалье – «Мы так похожи на ребят, что спать ложиться не хотят»...

Яновская заявляет: «Страна Чудес существенно отличается от Зазеркалья. В основе сюжета Страны Чудес нет движения вперед как в шахматной партии, но есть зато выход в другое измерение, в котором Алиса все время то растет, то уменьшается. Да и сама книга имеет чудесное свойство возвращать взрослых в мир детства, в мир невинной радости, непосредственности, непредсказуемости, искренности и фантазии». Как пузырек с пометкой "Выпей меня!", который уменьшает Алису до десяти дюймов, это "Прочти меня!" книга обладает свойством возвращать детство взрослым людям».

Снова и снова, Яновская показывает Страну Чудес, как мир вверх тормашками, симметрично отражающий реальность, как в игральной карте, и вводящий в заблуждение, где верх, а где низ. «Страна Чудес не хаотична, – настаивает художница, – это мир вверх ногами, где возможное становится невозможным, а невозможное возможным». Перевертыш – один из любимых Кэрроллом методов нонсенса.

В самой важной сцене суда в конце книги Страны Чудес, Король должен решить, являются ли показания важными или не важными, и бормочет эти слова «как если бы он хотел понять, какое из этих слов лучше звучит». Судебный ордер звучит так же абсурдно: «Сначала приговор, затем решение присяжных», тайное предупреждение о всех грядущих диктаторских режимах.

Алиса попадает в ловушку, врастая в домик Белого Кролика, здесь обыгрывается идея, внутри и снаружи. Яновская признается, что не знает дом ли приобрел форму человеческой фигуры или наоборот. В Тбилиси, в Грузии, где она начинала эту серию рисунков, улицы в центре города, были такими узкими, что иногда непонятно, где ты находишься на улице или в доме. «Интерьер и экстерьер были так причудливо перепутаны», – вспоминает она.

В своем сказочном сне, где Алиса то вырастает, то уменьшается, изменяются и другие персонажи сказки, появляется и исчезает Чеширский Кот, и это задает ритм серии иллюстраций, которые скорее исследуют лабиринт Кэрролловских метафор и игры слов, чем развивают сюжет. «Я применяю метод Кэрролла, – высказывается Яновская, – делаю то же самое, только визуально». Образ Валета Червей, сидящего в клетке в форме стула исходит от русского выражения «сидеть», что означает находиться в тюрьме. Знаменитый приказ «голову с плеч» напоминает фразеологизм потерять голову от любви. Иллюстрацией к этому является пара, танцующая на сцене со своими головами в руках, что делает их похожими на привидения. Другой образ – Короля и Королевы, которая стоит вверх ногами на голове Короля, их короны дополняют друг друга, как кусочки пазлов.

Повторяющийся в иллюстрациях мотив голов и тел, соединенных вместе, происходит от Кэрролловской выдумки слов-портмонэ, «это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения! ...слово раскладывается на два!» – как объяснял Шалтай-Болтай в Зазеркалье (перевод Нины Демуровой) . То же самое происходит и в стихах «Бармаглот», и в тексте более поздней поэмы «Охота на Снарка»: – слизистый – «slimy» и гибкий «lithe» – сливаются в непереводимое слово – «slithy», а несчастный «miserable» и неосновательный «flimsy» при слиянии образуют «mimsy». Снова лингвистическая игра зрительно воплощена в рисунках Яновской. Кэрролловской тщательно продуманной игре слов дается физическое воплощение. Это может понравиться сбитым с толка читателям, потерявшимся в кроличей норе, где царит абстрактная игра слов и быстро меняются обстановка и действующие лица.

Яновская энергично взялась за иллюстрации к «Охоте на Снарка» в 2012 году, поставив своей целью создать что-то более похожее на комикс (graphic novel). Высоко контрастные черно-белые иллюстрации, живые и драматичные, и Яновская играет с различными дизайнерскими решениями – размером шрифта, расположением стихов внутри рисунков, что сродни как Кэрролловской поэме, так и плакатам времен конструктивизма. Снарк, написанный как поэма, несет собственный мощный ритм, и эти иллюстрации более динамичны, чем иллюстрации к Алисе. Свист пуль на странице с содержанием и диагональные композиции, заставляют читателя охватывать взглядом всю страницу. Это более мрачный, менее детский мир. На обложке киги появляется Бандерснатч – чудовище из детского кошмара, играющее в кошки-мышки с парализованным от страха Банкиром, которого оно держит в своих когтях, в устрашающей вселенной, где финансовые преимущества уже ничего не значат.

Сейчас Яновская живет в Канаде, но часто приезжает в Москву. Работает и как иконописец.

Помимо иллюстраций к Кэрроллу, она проиллюстрировала повесть «Иностранка» Сергея Довлатова («A Foreign Woman», 2009, Tania Press, Торонто), создав серию трогательных, глубоко личных рисунков. Довлатов – (еврей и армянин) уехал в Нью-Йорк из Ленинграда в 1979 году, и он, и Яновская имеют опыт эмиграции. Яновская приехала в Канаду пятнадцать лет назад, в 1998 году, и высказывается по поводу этого вполне в Кэрролловском духе: «Я сохраняю российское гражданство. У меня нет ощущения, что я эмигрировала навсегда. Иногда мне кажется, что я ни тут, ни там, иногда, что я и там, и тут, но почти никогда, я не чувствую себя здесь и сейчас». Текст повести Довлатова, написанный от руки Яновской, дополняет ее иллюстрации. В ее шепоте оживает повествование и созданные ею яркие, красочные персонажи.

Интерес Яновской к языку Кэрролла выделяет ее среди других художников. Он проявляется в ее иллюстрациях, заставляя читателя больше обращать внимание на язык, чем на содержание. Возможно она унаследовала это от своего бывшего учителя Гриши Брускина, знаменитого художника, имя которого ассоциируется с русским нонконформизмом. Работы Гриши Брускина поднимают вопросы – для них характерны употребление надписей и символов. Когда я и Татьяна посетили его в Манхэттенской студии, он высказал мысль, что: «Буквами создан мир». Для Брускина такое понимание связано с представлением иудаизма о мире как о произнесенном слове, ставшем бытием.

Тоже самое можно сказать и об иллюстрациях Яновской, они относятся скорее к истолкованию, чем к сюжету, вещественно материализуют язык Кэрролла. Работы Яновской не просто переводят истории в картинки, но достигают резонанса с книгами, обогащают их, делают более сложным взаимоотношение между словом и изображением.