Проза

Руслан Нурушев

Ожидание

Вам приходилось когда-нибудь просыпаться с тихой, но твердой уверенностью, что сегодня что-то обязательно произойдет, что-то огромное и важное, с предощущением счастья, близкого и неизбежного?

Я лежал в постели, еще окончательно не проснувшись, блуждая затуманенным взором по потолку, где застыли размытыми пятнами лучи утреннего солнца, неяркого, осеннего, лежал и чему-то тихо улыбался. Наверно, я странный человек, я сам не всегда понимаю себя, но почему-то твердо знал в это утро, что сегодня что-то случится, что-то удивительное, невероятное, что перевернет и преобразит мою жизнь самым чудесным образом. За окном глухо гомонила осень, шумели тополя в соседнем сквере, где-то галдели грачи, шуршал метлой дворник во дворе, сгребая листву, а мне почему-то вспоминалось детство, предновогоднее утро, хлопочущая на кухне мать и терпкий запах хвои в зале, и такое же предпраздничное ощущение приближающегося чуда, сказки, которая непременно сбудется. Сказки, когда день наступающий кажется таким огромным, безразмерным, способным вместить бесконечное множество вещей и событий, заслоняя всё последующее своим светом, своей радостью, сверкающей, искрящейся как снег на солнце, неповторимой как узоры на морозном стекле. Наверно, я странный человек – детство уже давно кончилось, а я по-прежнему чего-то жду. Только чего? Сказки? «Давным-давно, а может, и недавно, но далеко-далеко, стоял у самого края вселенной Город, и жил в том Городе…» Кто бы там мог жить? Наверно, только я.

После завтрака я отправился в город – просто погулять.

– Привет, Трезорыч! – я присел и потрепал за седую холку старого Трезора, беспородного лохматого любимца двора, гревшегося на плитах. – Как жизнь собачья?

Трезор, жмурясь от осеннего солнышка, чуть приоткрыл один глаз и, не поднимая головы, лениво помахал хвостом – спасибо, ничего. Я рассмеялся – старый лодырь! И пошел дальше.

– Здравствуй, Тимофеич! – я кивнул здоровенному рыжему коту, развалившемуся на травке под тополем. – Как дела?

Но этот не повел даже ни ухом, ни хвостом. Ах вот ты как! И я запустил в него камешком – подскочивший на месте Тимофеич, даже не оглянувшись, взлетел на дерево. Я погрозил ему кулаком.

– Зазнался, рыжий? Смотри у меня!

Наверно, в прошлой жизни я был собакой – люблю иной раз загнать усатого брата куда-нибудь повыше.

– Добрый день, леди-энд-джентельмены! – я учтиво раскланялся с тремя изваяниями, напоминаниями былых эпох, застывшими в скверике напротив. – Какие нынче погоды в Стокгольме?

Но полуобнявшаяся пара каменных комсомольцев с винтовками и девушка в косынке, тихо стоявшая чуть позади них, прозванные в народе «шведской семейкой», строго и гордо молчали, поджав каменные губы, вперив застывшие взгляды в свою светлую даль, зримую только им. Я хмыкнул – смотрите, глаза не сломайте! Истуканы! И пошел к остановке. Хотя девушка, если честно, мне нравилась – я оглянулся на нее, – ее мне почему-то всегда было немного жалко, какой-то потерянной и лишней выглядела она на фоне винтовок и героических поз – комсомольцам было явно не до нее. И я улыбнулся ей – только ей. Не грусти, война ведь когда-нибудь кончится…

В троллейбусе было немноголюдно, – тихо дремавшая на переднем сиденье бабулька-кондуктор задремала дальше, когда я помахал ей проездным. Спокойной ночи! И плюхнулся на сиденье. Люблю полупустые троллейбусы, когда из раскрытых люков веет прохладой и греет солнышко сквозь запыленное стекло, но не припекает, когда можно сесть где хочешь и вытянуть ноги, не рискуя, что их отдавят, а за окном мелькают знакомые виды родного города и бежит вдаль из-под колес серой лентой шоссе. Эх, куда бы прокатиться?

Через две остановки в троллейбус вошла девушка в светло-сереньком облегающем платьице – тоненькая, стройненькая, сумочка через плечо и рассеянный взгляд из-под крашеных ресниц. Процокав на каблучках-шпильках, обдав волной дешевой парфюмерии, она уселась напротив и сразу, достав из сумочки косметичку, принялась пудрить нос. Девушка была совсем молоденькая, почти что девочка, но пудрилась она увлеченно, с самым серьезным видом, слегка даже хмуря брови и морща лоб, – было видно, что косметикой пользуется она недавно. Я чуть улыбнулся. Мне всегда нравилось наблюдать, как девушки красятся, пудрятся, прихорашиваются или, вертясь перед зеркалом, примеряют что-нибудь новенькое, – в такие мгновения, мне кажется, женщина наиболее зримо и выпукло являет свою женскую суть.

Закончив свой туалет и убрав косметичку обратно, девушка скользнула по мне рассеянным взглядом и уставилась в окно. За окном мелькали уродливо обрезанные вязы с желтеющей листвой, рекламные щиты, высотки-свечки – начинался центр, а я всё тайком поглядывал на соседку. Вы никогда не замечали, как бегают зрачки человека, глядящего на окрестности из едущего транспорта? Я тоже – но выглядит забавно. Зрачки у девушки двигались стремительно, не останавливаясь ни на мгновение, влево-вправо, влево-вправо, замедляя свое движение лишь на остановках, и казалось удивительным, как глаз человеческий вообще способен так перемещаться, но девушка сама, естественно, ничего не замечала. Через остановку она вышла, а на следующей вышел и я. Куда? Зачем? Я не знал.

Я бродил по городу допоздна – не потому, что так люблю его, что могу гулять по нему часами – это ведь не Питер, не Москва, – просто так легче думается, размышляется, мечтается. Наверно, я странный человек – детство уже давно прошло, а я всё о чем-то мечтаю. О чем? Ах, если бы о чем-нибудь действительно стоящем!

Я бродил допоздна и добрался до дома лишь последней электричкой. В обшарпанном подъезде было пусто и тускло моргала подсевшая лампа. Я заглянул в почтовый ящик. Пусто как всегда? И замер: в ящике что-то было – сквозь отверстие белел краешек листка. Телеграмма? Мое сердце учащенно забилось. Неужели телеграмма? После смерти родителей я уже не испытывал страха перед такого рода корреспонденцией, но волнение охватило меня невыразимое, и причина была в другом: сюда я переехал совсем недавно и о моем нынешнем адресе знала только она! Да, да, именно Она – назовем ее так, – имя вам ведь всё равно ничего не скажет, верно? Писал я отсюда только Ей! Сердце забилось, и я прислонился к стене. Я ведь чувствовал! С утра чувствовал – будет что-то сегодня! «Приезжаю встречай». Я помотал головой, но о чем еще можно телеграфировать? Телефона у меня никогда не было. Я рванулся в квартиру – за ключами.

Где они? Где? Я лихорадочно перерывал все ящики, тумбочки, шкафы и никак не мог вспомнить, куда я их мог бросить, – ведь сюда мне еще никто не писал! Где они могут быть? Черт! И я бросился за отверткой. Хрен с замком! На проволоку потом затяну. С отверткой я выскочил на площадку и одним движением вскрыл почтовый ящик – под ноги мне выпал небольшой листок. Неужели-таки телеграмма? Я торопливо развернул бумагу. «Быстро, недорого, качественно! Установим металлические двери, решетки на окна…» Листок выпал из рук – минуту я стоял как оглушенный. Идиот! Трижды идиот! С какой бы стати Ей ехать сюда?! Да еще ко мне! Мне стало смешно. И грустно. Ведь я так ждал! Неужели вся жизнь и есть только ожидание? Подобрав и скомкав рекламный проспектик, я прикрыл болтавшуюся дверцу ящика и устало побрел домой. А я ведь так ждал…

Я долго не мог уснуть в ту ночь и, вконец измучившись, встав и одевшись, вышел на балкон. Ночной город спал, погруженный в тишину и безмолвие, – лишь где-то вдалеке за станцией гудел товарняк, да всё шумели тополя во дворе, и гонял листву по дорожкам ветер. Я полной грудью вдохнул ночного осеннего воздуха, прохладного, свежего, бодрящего, и чему-то тихо усмехнулся. Наверно, я странный человек – жизнь идет, мне уже скоро тридцать, а я всё чего-то жду. Только чего? Ах, если бы я знал сам…

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Литература»]
Дата обновления информации (Modify date): 28.01.15 16:39