Проза

Юрий Кузнецов-Арбеков

Первая сабля
(Новелла о Лермонтове. Год 1816)

– Вставай, вставай, сынок! – сквозь сон донёсся голос матери. – Отец сердиться будет.

Андрей подумал, что тятька не только сердиться – и вожжами может огреть по спине, вскочил с лавки, наскоро оделся, хватил несколько ложек каши и выбежал во двор. Было ещё темно, морозно, однако батюшка и старший брат уже закладывали лошадь, готовили сани в дорогу – предстояло ехать за дровами.

В дубовой роще на берегу речки Милорайки работали до обеда, когда показался управляющий и, увидев Андрея, подозвал его к себе.

– С утра тебя ищу. Собирайся, барыня зовёт.

Подошёл отец, спросил настороженно:

– Которая из них?

В Тарханах было без малого пятьсот душ мужского пола – все они принадлежали Главной барыне – Елизавете Алексеевне, но перед свадьбой, как часть приданого, она записала на дочь 16 душ, в том числе семью Соколовых. Обычно они трудились как все: три дня на хозяев, три дня на себя, воскресенье на Бога, но свою личную прислугу Мария Михайловна набирала из этих шестнадцати.

– Младшая, – ответил староста.

– Не в рекруты?

– Барыне виднее! – коротко ответил управляющий, разворачивая лошадь. – Садись, парень!

Тревога отца объяснялась просто: Андрею было двадцать лет, он ещё не женат, таких нередко верстают в солдаты.

– С нашей семьи уже был ополченец…

– Там разберутся.

Андрей слушал старших с двояким чувством. В рекруты идти было и страшно, и заманчиво одновременно. На войне порой и убивают, но не всех же, а те, кто приходят на побывку, нахвалиться не могут. Младший брат отца всю Европу прошёл вплоть до Франции, такие чудеса видел, которые в родных Тарханах отродясь не увидишь… Крест солдатский на груди...

До барской усадьбы доехали молча. Вблизи была она нарядной да огромной, как если бы лучшие избы крестьянские составили вместе, одну на другую.

– Отряхнись хорошенько, говори, что спросят, носом не шмыгай! – наказал управляющий и повёл приезжего в дом.

В просторных сенях велено было скинуть тулуп да шапку с рукавицами, пригладить вихры, перед огромной дверью ждать; староста зашёл первым… Андрей огляделся по сторонам: потолки в барском доме огромные, окна просторные, сквозь прозрачные стекла ярко светит солнышко. С крохотными слюдяными оконцами не сравнить: в деревенской избе и в солнечный день полумрак.

Огромная дверь отворилась.

– Входи!

Вот когда заробел Андрей Соколов. Горница была величиною с крестьянский двор, с высоченного потолка свисала золочёная лампа с потушенными свечами, на стенах иконы не иконы – лица в тёмных рамках: генералы, барыни... На всякий случай Андрей перекрестился – вдруг святые, которых он не знает?

Раздался женский смех. Он увидел Марию Михайловну и низко поклонился ей.

– Оробел?

– Оробел, барыня.

– Ну, ничего... Ты, говорят, парень толковый, сообразишь, что к чему.

Хозяйка встала с кресла, обошла парня кругом…

– Здоров?

– Слава Богу, барыня.

– Барчука видел? Сына моего?

– Издали, – признался Андрей.

– Как зовут, помнишь?

– Михайло...

– Мишель мы его называем – по-французски…

Мария Михайловна закашлялась: её сегодня донимала хворь.

– Зачем позвала, знаешь?

Андрей пожал плечами.

– Отец боится, что в рекруты заберут, – с усмешкой сказал староста.

Хозяйка пытливо посмотрела на парня.

– А ты?.. Боишься, нет?

Соколов горделиво выпрямился.

– Чему бывать, тому не миновать, барыня. Дядька мой служил – да с медалью из Европы вернулся!

Она усмехнулась: по душе пришлась отвага юноши.

– Знаю дядьку твоего, знаю… – И решительно махнула рукой. – Вот и ты будешь Дядькой – сыну моему!

В это время дверь отворилась – вошла старшая барыня, хозяйка Тархан. Она сурово нахмурилась, увидев Андрея.

– А моложе не могла найти?! – спросила Елизавета Алексеевна. – Ему самому ещё в игрушки играть.

– Пардон, мадам! – воскликнула дочь и что-то сказала не по-русски.

– Твой сын, а мой внук! – сурово возразила мать и поглядела на Андрея так, что у него спина похолодела. – Если хоть волосок упадёт с головы мальчонки, не посмотрю, кто чей холоп – запорю на конюшне!!!

И величаво вышла – суровая, но удивительно прелестная в своей надменности. «В сорок лет деревенские бабы уже старухами кажутся, а барыню и годы не берут!» – удивился Андрей.

После встречи с хозяйками всё пошло колесом, всё закрутилось вдруг. Андрея отвели в баню, переодели во всё чистое, нарядное, указали место, где будет спать – через стенку от детской, рассказали, что делать должен.

– Няньки, кормилицы – эти есть у барчука, твоё дело – гулять с ним, в игры играть, а главное – глаз с него не спускать! – сказала дородная баба – ключница, которая поглядывала на молодого парня пристально и тепло: у самой росла дочка на выданье. – Малец хворый, не дай Бог простудить его.

После этого Дядьку отвели к молодой барыне. Мария Михайловна сидела в большом зале, играла на огромном инструменте с длинными рядами белых и чёрных клавиш. Её тонкие пальцы бегали по ним налево и направо, из открытой внутренности инструмента вырывались удивительные звуки – не похожие на те, что доносятся из гармошки, непонятные, не в лад, но отчего-то ужасно волнующие.

Пока она играла, он пригляделся к ней поближе. Барыня была ровесницей Андрея. Изумительно красивая юная дама с огромными карими глазами и печальным взглядом, она, в отличие от матери, вызывала в нём не восхищение – жалость. От глаз молодого здорового крестьянина, с детства близкого к природе, не могли укрыться бледность её лица, шеи, таких изящных, музыкальных, но тонких до каждой косточки пальцев. В деревне тоже бывали хворые, про них обычно говорили: краше в гроб кладут…

В эту минуту дверь отворилась, вошла нянька – молодая девка, кровь с молоком!

– Простите, барыня… Без вас не ложится…

– Ну зови!

Вбежал барчук: двухлетний малыш в ночной сорочке. Его любопытные карие глаза тут же заметили нового человека, но бросился ребёнок к матери, прижался к её ногам.

– О нет, мон шер! – укоризненно сказала мать и кивнула на Андрея. – Сначала надо поздороваться.

Малыш в упор поглядел на Андрея и, выпрямившись, кивнул – по-армейски, как учили.

– С сегодняшнего дня это твой камердинер, Дядька, старший друг… Вы будете с ним гулять… Кись кисе?

Ребёнок шепнул ей что-то – понял.

– Ну тогда – садись.

Мишель забрался к ней на колени и затаился, слушая музыку. Мать стала напевать – непонятное, не по-русски, но так, что слёзы наворачивались на глазах у всех, кто слушал…

На следующий день Андрей увидел отца своего подопечного. Юрий Петрович был хмур, молча выслушал известие о камердинере своего сына, поговорил с женою по-французски и только потом повернулся к Соколову.

– Ну что, брат? Понравилось здесь? Всем доволен?

Андрей пожал плечами, но ответить не посмел…

– Молчишь? Это хорошо. Не каждый деревенский парень любит работу в имении. Она развращает. За плугом ходить не в пример тяжелей, но – свободней! Ведь так?

– Так, барин, – ответил Андрей и вздохнул: не мог дождаться, когда придёт весна и можно будет выйти в поле…

– В имении соблазном больше, сплетен, интриг… Если станешь здесь своим человеком, хозяйке сможешь вовремя шепнуть словечко – хорошо заживёшь!

Снова промолчал Андрей, не понял барина. Если хвалит эту жизнь, то почему в глазах насмешка? Но Юрий Петрович сменил разговор.

– Грамоте разумеешь?

– Нет, барин, – честно признался Соколов.

– Это плохо. Нашему сыну нужен не просто слуга – подай-принеси, но старший друг, Дядька. А какой же бы ты Дядька, если двух слов связать не можешь?!

Он снова поговорил с женой на иностранном, она кивнула в ответ и сказала Андрею по-русски:

– Скоро мы начнём нанимать учителей Мишелю, так ты, голубчик, бывай на всех уроках и запоминай. Хороший камердинер – не только тот, кто чемоданы носит за барином, но и мудрый советчик в его делах, секретарь, финансист…

После завтрака ребёнка одели и отправили гулять. У крыльца их поджидали детские санки с яркими полозьями, красиво изогнутыми впереди.

– Дадите мне руку, барин? – спросил Андрей ребёнка.

Мишель вскинул на Дядьку свои пытливые глаза и осторожно, с опаской подал ручонку. Андрей подсадил его, укутал тулупчиком и, упираясь сзади, повёз. Сначала они проехались по накатанным дорожкам, ведущим к дому, потом свернули в липовую аллею… День был чудесный, ярким, рядом манил заснеженный пруд, залитый солнцем от края до края...

– Прокатимся, барин?

Андрей повернул санки и покатил их по зимней глади, всё ускоряя и ускоряя ход… Белые деревья на берегу бежали так споро, что низкое солнце мелькало меж ними, Мишель визжал от восторга, а юный Дядька, не чуя ног, мчался с солнцем наперегонки!

В эти минуты он вспоминал своё недалёкое детство, когда вот также, малышами, они нарезали круги по заснеженному простору реки Милорайки… Таких нарядных санок не знала деревенские дети, они сами делали ледянки, залитые их снизу коровьим навозом, тот остывал и становились гладкими, как лёд!

Силою Бог Андрея не обидел, новые валенки его прочно упирались в снег, санки были сделаны на совесть – они летели пулей по замёрзшей воде и не видели, что много глаз с тревогой наблюдают за ними из окон барской усадьбы.

…Возле дома их уже ждали. Няньки с гневом выхватили из санок барчонка и унесли его в дом, а ключница, о чём то явно сожалея, молча указала Андрею на дверь, где его поджидала Главная барыня.

Елизавета Алексеевна была розовой от гнева.

– Тебе кто велел возить ребёнка на пруд?! – набросилась она на Дядьку. – Ты нарочно это сделал?!.. На конюшне давно не был?!

Андрей ничего не понимал. Ребёнку прогулка понравилась, он весело смеялся – разве не это главное?

К счастью, зашла Мария Михайловна и уняла гнев матери.

– Я тоже видела в окно… Не помню, когда последний раз Мишель был так счастлив, как сегодня.

Они снова схватились, говорили не по русски, но младшая, похоже, одолела.

…Андрей был прощён – и приобрёл в этот день двух надёжных друзей – молодую барыню и её сына. Мишель признал своего Дядьку!

А потом пришла весна, поднялась молодая крапива, и не было лучшей забавы у малыша, чем рубить её саблями, которые умело вырезал Андрей из веток осины, липы, клёна. Первая сабелька была мала, не очень изящна, но ребёнок так полюбил её, что готов был в постель брать с собой, если б позволили.

– Воякой будет! – одобрил отец.

Бабушка развела руками:

– Есть в кого, сударь. Мой брат, Александр Алексеевич Столыпин, был адъютантом самого Суворова!

…Специально для игр с барчуком из села звали его сверстников – крестьянских детей, иногда приезжали соседские помещики с детьми, и сабель требовалось всё больше.

Мишель везде был воеводой, командиром, атаманом – бились ли с псами-рыцарями или с французами при Бородино, или грабили богатых купцов… Дядька всегда был его ординарцем, оруженосцем, товарищем, строго следил за тем, чтобы страдала одна лишь крапива – ни в коем случае ни сами вояки, мирил их и вытирал носы…

Так продолжалось до новой зимы, когда, почти без жалоб, печально и тихо, в расцвете лет угасла Мария Михайловна… Её похоронили рядом с отцом, в склепе по ту сторону Большого пруда – по нему прошлой зимою мчались санки малыша.

А в начале марта, окончательно поссорившись с тёщей, уехал в Кропотово молодой вдовец Юрий Петрович. И хотя главной опорой трёхлетнему Мишелю стала бабушка его Елизавета Алексеевна, Дядька Андрей Соколов невольно заменил отца.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Литература»]
Дата обновления информации (Modify date): 26.01.15 21:22