Представляем автора
Осколок
Сегодня у мамы день рождения. И мы, ее дети, решили устроить небольшой праздник. Соберемся, поговорим, наедимся, а она вспомнит наши детские шалости, посмеемся, потом помолчим. Папы давно уже нет… Мама любит кизиловый сок домашнего приготовления, а я – нет. Удавом окутывают меня при виде красного напитка тяжелые воспоминая прошлого и душат – душат – душат…
Затянувшееся серой вуалью небо, вместо облаков черные сгустки дыма, волнами поднимающиеся от горящих жилищ. Понемногу, словно небесный дворник, их разметает ветер, но только на время. Просто «железные вороны» устали, решили подкрепиться, чтобы сильнее ударить, да «наверняка» попасть. Крылья их перегрелись… Пару банок тушенки и «наводчики железных птиц» вновь готовы отсеивать добро от зла… Неважно, почему так произошло и кто виноват. Здесь одна правда – страдание. Одна истина – смерть. Весна, осень, лето или зима, богат или беден, молод или стар, женщина или мужчина – ничто и никто не имеет значения. Люди делятся только на живых и мертвых, и тех, кому бы лучше умереть…
Тишина… только она радует нас, потому что дает возможность вылезти из подвала, вдохнуть пусть и пропахший гарью, пронизанный криками, воплями и цветными молитвами, воздух – и отдышаться. В тишине теперь появилось и что-то зловещее, предательское, пугающее, неестественное… Особенно присутствие темных сил чувствуется, когда они молчат после короткого залпа, – значит, гуще закидают огненными стрелами, начнут убивать из гаубиц.
Завидуем мы улетающим мирным птицам и тем, кто ушел в мир другой. Ждем чуда. Не до конца верим, что «ты – меня, а я – тебя» происходит на самом деле. Наивные: думают – это сон, а если нет, то это точно апокалипсис.
Нас шесть, поднявшихся из подземного защищалища душ. Севших за столик в кухне, перекинувшихся короткими фразами, а потом молча съевших вареную картошку – наш завтрак, обед и ужин. Двое взрослых и четыре маленьких человека… сидим, задумавшись каждый о чем-то своем. Самый крохотный из нас еще не умеет говорить. Сейчас я точно знаю: первое слово пухленькой малютки будет «бум». Она его скажет, увидев проезжающий мимо дома танк. О чем же мыслит маленькое существо? Неизвестно. В сложившейся ситуации оно счастливее всех нас. Не делит людей на плохих и хороших, военных, гражданских – всем верит, а карие глаза с пушистыми ресницами наполнены светом. Смотрю на кроху, проскальзывает мысль: в одном все мы сейчас с малышом схожи – в беспомощности…
Говорят, у человека восемь шансов уйти от смерти. Неужели мы исчерпали весь лимит жизни? Обидно, обидно уходить из-за чьих-то больших «аппетитов»…
Пока мы тут едим последнюю картошку, пока мы собираем останки тех, кто недавно назывались людьми, пока мы хороним их наспех, еле успеваем поставить намогильный камень, пока мы лежим под руинами… кто-то спокойно ест и смотрит на нас через «телек», как на кукол, как на стечение обстоятельств, как на уместные жертвы. Мы просто статистика… Неужели правда, что ради «великих» интересов в нашей стране ничего и никого не жаль? Пока плачут матери сыновей, кто-то строит будущее своих детей. А мы умираем, а мы пересчитываем друг друга каждый день в подвале… некоторые из нас неизбежно остаются снаружи, став персонажами картин Пикассо на асфальте. Души убитых долго не уходят, не понимают, что их больше нет. Ночью, примерно в двенадцать часов, раздаются шаги. Они окружают нас, требуют открыть дверь нашего убежища. К рассвету расползаются подобно утреннему туману. Может, это и вовсе не души, а духи? Не знаю…
Нас шесть… нас все еще шестеро. Мы рады, что нас не достали снайперы и снаряды, и не мы остались лежать в красной луже, и гадко на душе за свою радость. Поэтому мы молча едим картошку, запивая чаем. Растягивая каждый глоток, удерживая его сладкий вкус на кончике языка как можно дольше, но не успеваем допить. Подкрепившись, «блюстители конституционного порядка» начинают опять извергать на нас огонь с бранью.
Бежим обратно в подвал. Если не будет прямого попадания ракеты, не закидают гранатами, не подорвут миной, то, возможно, мы выживем… Короткий путь кажется длинным, а ноги слишком короткими, ведь нам нужно успеть, пока нас не завалят стены. Но я отстаю, замедлив шаг, застываю, смотрю вслед отдаляющимся от меня родным. Всё – я сдаюсь. Надоело бояться, бежать и прятаться – устала!
«Я готова, убейте меня! Я зде-е-есь!» – кричу, задыхаясь собственным криком. Захлопывается дверь подвала. Взрывается соседний дом: скрежет, дым, разлетаются осколки. Чувствую резкую боль в левом боку, прямо над сердцем – в меня попали. Что ж, мне уже все равно, главное все мои части тела целы, положат в могилу всю. Прижимаю одеяло, которое успела схватить на ходу. Я стою в центре улицы и смотрю на небо. Нет, я не спрашиваю у небожителей, за что и почему в неполных 14 лет я вот так ухожу, не успев никому сказать простую фразу: «Знаешь, ты мне нравишься тоже». Мне повезло больше, чем бедолаге, горящему недалеко от меня. Скоро он превратится в пепел, который ветер разнесет по городу, назойливо застынет у кого-то во рту и его нервно сплюнут... А значится он будет в списках пропавших без вести…
«Вороны» совершают последние добивающие наш город маневры. Доносятся стоны, крики из-под бетонной стены. Вдруг меня хватают чьи-то руки и несут в подвал. Это мой родитель. Отец спрашивает что-то, я не слышу. Лишь прижимаю одеяло изо всех сил, глядя на родных мне людей. «Нет, никто ничего не узнает, я молча и гордо умру, как умирают многие из нас… Без жалоб, без слез. Да так ли ценна моя жизнь?» – рассуждаю про себя.
Лицо бледнеет, руки ослабли, чувствую, что еще немного и не выдержу, и алая жидкость хлынет из раны, выдаст мой секрет.
Последнюю молитву возношу Богу, прошу спасти души тех, кто остается, и кто давно не дышит, кто хоть что-то может изменить в этом мире, заставить передумать того, кто решил воевать. Каждый нерв, маленький атом моих клеток, микроскопический волосок, родинка – все задействовано. Я впала в духовное неистовство. Время для меня словно остановилось: затихли звуки в подвале, застыли люди. И те, кто плачет, и те, кто вознес вверх руки, моля Всевышнего, и те, кто опустивши головы, прижимается к своим родителям – для меня они все как в детской игре «Замри». Страх, усталость, страдания вижу я на их лицах. А в моей душе смешалась целая гамма самых противоречивых чувств: равнодушие, сострадание, жалость, гордость, смирение, жажда жизни, отторжение жизни, боль… Мышцы лица и тела напряглись, стягивая кожу. Стало тяжело дышать… Как будто произошел взрыв во Вселенной, вырвался крик из самых отдаленных глубин сознания, космических просторов моей души... Выпустила прижимаемое к груди зеленое одеяло. Боль в сердце сразу стихла. Смотрю, а раны нет, и была ли она вообще – неизвестно. Неужели простое самовнушение довело меня до такого состояния? От этой мысли меня охватило безудержное веселье, граничащее с безумием. Застывшие люди ожили и в нас снова стали стрелять. И вновь раздались крики, плач, громкие молитвы. А я смеюсь... Мама спросила, все ли в порядке, я ответила – да, продолжая смеяться. Когда успокоилась, спрятала одеяло с красными тюльпанами в деревянный ящик, используемый нами вместо стола. Мое лицо выражало спокойствие и умиротворенное состояние. В ту ночь из нас никто не погиб. Ну а смерть продолжала гулять в наших краях еще долго…
На могильных холмиках, захороненных наспех жертв, растут цветы. Сейчас растут дома, растут другие дети, другие люди, и мне больше четверти века. Но осколок время от времени дает о себе знать, сердце ноет по ночам. В памяти прокручивается лента тех событий. Я кричу: «Нет, нет, не нужно! Пожалуйста, я не хочу это видеть!» – Закрываю уши, зажмуриваю глаза... но всё равно слышу, слышу голоса знакомых, ушедших в мир иной в том хаосе… Вижу, как они бегут, падают, разлетаются, снова бегут… и мучаюсь вопросами, на которые нет ответов, – пока не засну опустошенная, уставшая от переживаний на мокрой от слез подушке. Врачи не могут помочь. Они не помогут... Они не поймут, это знаем лишь ты и я, жители подземелья… В моем сердце осколок…
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Литература»]
Дата обновления информации (Modify date): 18.01.15 21:28