Издано в Израиле

Аида Злотникова

Благословенное слово

Впереди – еще прошлое.

Марина Цветаева

1.

Двадцать два года назад я приехала в Израиль. Уезжала со словами «жизнь закончилась», совершенно не представляя, чем буду заниматься в этой маленькой стране, куда в 90-е годы хлынул поток репатриантов из России. Но, видимо, так устроена жизнь, что в ней есть всегда маленькое место для большого чуда. Именно оно нашло меня в Израиле. И было связано с именем поэта Марины Цветаевой.

Я в стране полгода, безработная, только окончила в Израильской школе журналистов курсы повышения квалификации. И вот, слушая израильское радио на русском языке, я рискнула туда позвонить и, представившись, объяснила, что в Челябинске, откуда я приехала, занималась изучением и популяризацией творчества поэта Марины Цветаевой, устраивала Цветаевские чтения и провела городской вечер, посвященный 90-летию со дня рождения поэта, а в Израиле написала новый материал, так как 31 августа 1991 года исполняется 50 лет со дня смерти поэта. В ответ услышала: «Приезжайте, будем готовить передачу». Так впервые в Израиле на русскоязычном радио прозвучал реквием Марине Цветаевой.

После я работала руководителем культурного центра для новых репатриантов в городе Реховоте, и каждый год стала устраивать цветаевские чтения. Теперь могу утверждать, что явление это уникальное и не только по разнообразию тем и участников, но и потому, что культура, на которой была воспитана русско-еврейская интеллигенция, несмотря на сложный процесс вживания в израильское общество, умереть не может.

Сегодня имя поэта Марины Цветаевой вошло в израильскую культуру. За минувшее двадцатилетие Марину Цветаеву стали переводить на иврит и издавать в израильских книжных издательствах солидными тиражами. Мне же каждый раз, когда приближается очередная дата, связанная с жизнью и творчеством Марины Цветаевой и ее семьи, хочется отыскать что-то еще недосказанное, неоткрытое, неповторимое. И вот я узнаю, впервые в Израиле переведена Цветаевская проза – «Повесть о Сонечке» и эпистолярное наследие – «Дыхание лирики», переписка Цветаевой, Рильке и Пастернака.

Итак, представляю переводчиков: Сиван Бескин и Дина Маркон. Конечно, тоже репатрианты. Сиван 12-летней девочкой приехала в страну в 90-е годы вместе с родителями из Литвы, Дина – в 70-е из Риги. Образование получили в Израиле.

Заглядываю в интернет и знакомлюсь с краткой биографией Сиван Бескин. «Яркая заметная фигура литературного мейнстрима, член редколлегии журнала «О». В израильском издательстве «Ахузат-байт» вышли два романа Сергея Довлатова «Заповедник» и «Чемодан», в переводе С.Бескин, она познакомила ивритоязычных читателей с прозой М.Цветаевой «Повесть о Сонечке» и «Поэмой Горы», стихами Бродского, Хлебникова, Гумилева».

Прежде, чем встретиться с Сиван Бескин, просматриваю свои записи: «В 1937 году в одном из писем Ариадна Сергеевна Эфрон (дочь Марины Цветаевой) сообщила о смерти Софьи Евгеньевны Голлидэй, актрисы, которую пыталась разыскать по просьбе Марины Ивановны. Это всколыхнуло Цветаеву. Ее Сонечки больше нет. И она написала о ней повесть. Работа возвращала в прошлое, когда она была молодой, возвращала в холодную, голодную и такую родную Москву».

– И как же Вы решились на перевод такой сложной вещи? – обращаюсь я к Сиван.

– Я узнала Цветаеву, когда прочитала сборник стихов Минского издательства, мне было 12 лет, я эту книгу привезла в Израиль. Начала учить иврит, в Вильнюсе я тоже учила иврит и первое, что сделала, когда поняла, что я иврит как-то знаю, стала переводить Марину Цветаеву. Я поняла, что она мой поэт, этих поэтических строк не хватало моей душе. Душе подростка. Я сама тоже писала стихи на иврите. Моя литературная карьера началась примерно в 2001 году. Я поместила свои стихи на сайте «Бама хадаша» и участвовала в их поэтических вечерах. Меня пригласили в журнал «Даг аноним». Потом я встретила издателя Дорит Манора, он только что приехал из Парижа и стал издавать журнал «О». Ему понравились мои стихи, и он предложил мне сотрудничать. Так впервые были опубликованы мои переводы стихов Цветаевой. А потом он сказал: «Почему бы вам не перевести «Повесть о Сонечке»?

– Удивительно. Мое знакомство с Цветаевой началось в 1976 году, когда журнал «Новый мир» впервые опубликовал «Повесть о Сонечке», я прочитала и, наверное где-то 28-м чувством поняла, что это мое. Потом мне мой редактор газеты «Вечерний Челябинск», где я работала, дала на одну ночь книгу писем, переписку Цветаевой и Тесковой, я ее переписала. Уехала в Москву на цветаевские чтения, в дом Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке, 6, куда приходила Сонечка Голлидей, потом в Елабугу, в Тарусу. Так Цветаева вошла в мою жизнь.

– А я в 1999 году купила двухтомник Цветаевой и начала читать «Сонечку», и меня сразил ее язык, ее тайна, которую я почувствовала. Вдруг поняла, что у меня Сонечкины взгляды на любовь. Я ее портрет впервые увидела в Париже, это было издание на французском языке.

Мне было очень трудно переводить, казалось, я не найду слова, ведь Сонечка у Цветаевой просто воздушная. Летающая, неземная.

«…Передо мной маленькая девочка. Знаю, что Павликина Инфанта! С двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами, с пылающими щеками». «Передо мной – живой пожар. Горит все, горит – вся. Горят щеки, горят губы, горят глаза, несгораемо горят в костре рта белые зубы, горят – точно от пламени вьются! – косы, две черные косы, одна на спине, другая на груди, точно одну костром отбросило. И взгляд из этого пожара – такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь! такое: люблю!»

Я вчитывалась в каждую строчку, подбирала слова, конечно, не дословно, но сначала писала черновик, потом редактировала и только на третий раз, прочитав текст, отдавала в издательство рукопись.

– В каком году вышла книга?

– В 2005-м.

– И вы сразу стали знаменитой переводчицей Цветаевой?

– Я так сказать не могу. Но меня оценили. Я ведь перевожу не ради денег. Я экономист по второму образованию и работаю по специальности. А переводы – это моя жизнь. Цветаева – это моя душа.

– Но ведь она писала и стихи к Сонечке. Вы их тоже переводили?

– Да, и послесловие, и комментарий в книге тоже написала. Так что ивритоязычный читатель открыл для себя эту одаренную талантливую актрису, с трагической судьбой, которую звали Софья Евгеньевна Голлидэй… Самое главное, я старалась передать чувства Марины Ивановны в тот период, когда она писала свою повесть. Это голос самой Цветаевой: любящей, отвергнутой, страдающей. Она воскрешает Сонечку, Володю Алексеева своей любовью, создавая один из своих мифов.

– Но ведь повесть не только о Сонечке, но и о многих студийцах второй студии МХАТа. Например, о Юре Завадском, и она выступает исследователем этого феномена неодушевленной красоты. В Москве говорили, что Завадский был огорчен появлением этой повести.

– Но, согласитесь, «Повесть о Сонечке» – это художественное произведение. Дружба с Сонечкой была очень бурной и в то же время напряженной. Цветаева в своих записных книжках писала: «Когда я думаю о приезде Сонечки Голлидей, я не верю, такого счастья не бывает. Думаю о ней – опускаю главное – и как о новом кольце, как о розовом платье. Это не Сонечка приедет, а вся любовь.

Вы через 100 лет – любите и моего Сережу, и мою Алю. И мою Асю, и мою Сонечку. Мечтаю о Сонечке Голлидей как о конфете, верная сладость»…

– Как Вам удалось в иврите найти эти сладкие слова? Вы становитесь на какой-то миг Цветаевой, Сонечкой. В чем секрет?

– В даре. Может быть, это нескромно, но это так. Передается крылатость души, и тогда все получается.

Израильские критики считают Сиван Бескин преуспевающим экономистом и переводчицей, она шокирует их тем, что в своем иврите она смелая и решительная. Особенно ей хотелось передать всю музыкальность цветаевской прозы, и она нашла в иврите этот музыкальный блюз и рок-н-рол, наряду с народными песнями.

– Разве «Поэма горы» – это не плач? Не разрыв аорты, не самоубийство? Она через все это прошла, а я поняла и почувствовала, и заболела, и перевела.

«А теперь, прощай, Сонечка!
Да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счастья, которое ты дала другому, одинокому, благодарному сердцу!
Боже мой! Целая минута блаженства. Да разве этого мало хотя бы и на всю жизнь человеческую?»

Так Марина Цветаева заканчивает повесть.

– Ну, Сиван, а теперь сюрприз! – И я открываю перед ней книгу: «Сонечка Голлидэй. Жизнь и актерская судьба. Документы. Письма. Историко-театральный контекст».

– Я об этой книге ничего не слышала. В каком году она издана?

– В 2003. Хотите перевести? Здесь есть уникальные письма, написанные Сонечкой Василию Ивановичу Качалову. Это и победа духа, и внутренняя стойкость, и преданность театру.

– Пока не знаю…

– Вы считаете, что у ивритоязычных читателей есть интерес к русской литературе, к Серебряному веку?

– Конечно. На иврит переведена не только русская классика, но и произведения писателей 20-х, 30-х годов. И современная проза и поэзия. В ивритской литературе было русское влияние, ведь многие знаменитые писатели и поэты Израиля были выходцами из России. Ну, а бум возник сейчас, когда появился такой огромный поток русскоязычной интеллигенции в Израиль. И настоящая литература возвращается в культурную жизнь.

Обложка книги «Повесть о Сонечке», изданной на иврите

2.

«Лето 1926» – название книги, изданной на иврите в 2004 году, в Израиле, в издательстве «Кармель». Переписка Марины Цветаевой с Райнер Мария Рильке и Борисом Пастернаком. Перевод Дины Маркон. На русском языке книга называется: «Дыхание лирики».

В своих черновых тетрадях, как мы теперь знаем, Марина Цветаева предполагала, что эта переписка может и должна быть опубликована полностью не раньше чем в установленное ею время: «Через пятьдесят лет, когда все это пройдет, совсем пройдет, и тела истлеют, и чернила просветлеют, когда адресат давно уйдет к отправителю. (Я – вот первое письмо, которое дойдет!), когда письма Рильке станут просто письма Рильке – не мне – всем, когда я сама растворюсь во всем, и – о, это главное! – когда мне уже не нужны будут письма Рильке, раз у меня весь Рильке. – Нельзя печатать без спросу. Без спросу, то есть – до сроку. Пока адресат здесь, а отправитель там, ответа быть не может. Его ответ на мой вопрос и будет срок. – Можно? – Пожалуйста. А будет это не раньше чем – Богу ведомо».

– Дина, Вам был ответ «Пожалуйста»? Поэтому вы взялись за перевод?

– У этой истории есть огромная предыстория. Я окончила Еврейский университет в Иерусалиме, факультет общей лингвистики и ивритской литературы. Получила степень бакалавра, потом училась на факультете английской лингвистики. В 2001 году стала работать переводчиком с русского и английского на иврит. Все давалось не просто, я пыталась понять искусство перевода, найти свой почерк. Первая книга, которую я стала переводить, была книга Чингиза Айтматова «И дольше века длится день». Меня завораживал его язык. Я училась его чувствовать и понимать.

Потом молодая переводчица стала переводить Чехова, Михаила Бахтина, Достоевского, Льва Толстого, Ильфа и Петрова, Давида Маркиша, Александра Гольдштейна, Людмилу Улицкую.

– Я знаю, Дина, что перевод книги «Дыхание лирики» был совместным с переводчицей Адой Бродской?

– Да, это она предложила открыть израильскому читателю эпистолярное наследие трех великих поэтов. И та часть писем, которая была написана Рильке на немецком языке, была переведена Адой Бродской, я занималась только русским текстом.

– И все же, эти письма – крик души – и Цветаевой, и Рильке, и Пастернака, они в них касались друг друга. Соприкосновение «в слове», встреча «в духе». Каждое письмо Цветаевой – на разрыв аорты. Лето 1926 года непростое в жизни трех поэтов. Что «подкупило» вас? Исповедь, метания, мятежность, боль, трагедия?

– Стихи Пастернака и Цветаевой любила с юности. А когда стала читать книгу «Дыхание лирики», письма перевернули мне душу. Я тоже почувствовала родное крыло. Эти письма своеобразная проза и поэзия. И перевод строился только на моей интуиции. И слова на иврите шли как бы сами, без мук и сомнений.

– Вы согласны, эти поэты вели свое родство издалека. Рильке в это время было 50. Он был тяжело болен. Но прочитал стихи Цветаевой, которые ему послал Пастернак, и пришло новое озарение, он ответил восторженным гениальным письмом. Такого в его жизни еще не было, так он никому не писал, так ему никто не отвечал. «Милый, я уже все знаю – от себя к тебе – но для многих еще слишком рано. Еще в тебе что-то должно привыкнуть ко мне».

А Анне Антоновне Тесковой в одном из писем Цветаева уточняет: «Летом 1926 года, прочтя где-то мою поэму Конца, Борис безумно рванулся ко мне, хотел приехать – я отвела: не хотела всеобщей катастрофы. (Годы жила мечтой, что увижусь.) Теперь – пусто».

– Вы знаете мне очень близко ее ощущение пропасти и жажда любви. Она понимала, что любить ее можно было только через «расстояния, версты, дали». И я пыталась сохранить интонации в письмах этих трех необыкновенных поэтов. Мне, казалось, что я, работая над переводом, иду по канату. Так не пишут и не говорят, но на иврите это звучит музыкой сердца. Вчитайтесь в письмо к Пастернаку от 10 июля 1926 года: «Я бы не могла с тобой жить не из-за непонимания, а из-за понимания. Страдать от чужой правоты, которая одновременно и своя… А страдать пришлось бы непрерывно – этого унижения я бы не вынесла… У меня другая улица, Борис, лирическая, без людей, с концами концов, с детством, со всем, кроме мужчин. Я на них никогда не смотрю, я их просто не вижу. Я им не нравлюсь, у них нюх. Я нравлюсь старикам и женщинам, и собакам…»

– Сколько времени Вы работали над переводом?

– Около года.

– Вы знаете, когда в России впервые была опубликована переписка, это стало сенсацией века. Устраивались читательские конференции, «круглые столы», писались рецензии. А в Израиле?

– А в Израиле я не увидела и не услышала никакого резонанса. Но думаю, что книга наша попала в руки людей, которые знают и понимают поэзию Рильке, Цветаевой и Пастернака и могут оценить их эпистолярное наследие. Ведь надо обладать тонким слухом, чтобы учуять слово, в этом и кроется мастерство переводчика. Надо вжиться в слова оригинала, почувствовать их, а главное донести до читателя. И, когда ставишь последнюю точку, настолько опустошена, что боишься, как бы не заболеть, теряешь не только душевные, но и физические силы.

– Ну и банальный вопрос, который не могу не задать: над чем работаете сейчас?

– Перевела и сдала в издательство «Обломова». Вы удивлены, а я совсем по-другому прочитала этот роман, и он меня очень заинтересовал. Думаю, что кое-какие взгляды на жизнь я открыла ивритоязычному читателю. И еще одна работа – Лев Толстой, его последние годы жизни, его поиски себя. В переводчике есть кое-что от актера, ты как бы перевоплощаешься в автора, над произведениями которых работаешь, и очень непросто не потерять себя.

Да, Израиль – удивительная страна. Здесь все во благо – земля, вода, воздух, солнце. И Слово, – даже сказанное на чужом языке, оно становится твоим.

Обложка книги «Лето 1926»

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Израиль»]
Дата обновления информации (Modify date): 30.03.13 21:27