Художники России

Хаим Сокол

Анатолий Машаров. Жизнь и творчество
(Интервью с Анатолием Машаровым)

Недавно был издан альбом скульптурных работ Анатолия Машарова.

Это издание предпринято с целью познакомить ценителей искусства с творчеством Анатолия Машарова. Этот молчаливый, необщительный человек умудрился в многомиллионной Москве прожить жизнь отшельника в практически неотапливаемой мастерской, создавая одну за другой свои удивительные работы, достойные, на наш взгляд, лучших музейных и частных собраний мира. Некоторые из них принадлежат коллекциям Третьяковской галереи, Русского музея, Музея Людвига.

Друзья художника

– Вы окончили Суриковский институт?

– Да, в 1968. Мне было уже за 30, когда я окончил. Активно начал выставляться с 1972 года.

– Настроения 60-х, оттепель на Вас повлияли?

– Безусловно. Но когда я учился в институте, все уже было запрещено, и постоянно была угроза отчисления. Тем более я из Украины, и моих друзей из Строгановки преследовали по обвинению в национализме.

– Так Вы считаете себя русским, украинским или советским художником? Или Вы вообще против такой классификации?

– Трудно сказать. Понимаете, я считаю себя украинцем. Но национальной тематикой я не интересуюсь. Мне кажется, это, возможно, важное, но все-таки довольно узкое направление.

– А что на Вас повлияло? Именно как на художника?

– Я формировался на мировом искусстве.

– Да, доступ был ограничен – прежде всего к современному искусству. Особенно не жаловали абстракцию, за которую могли отчислить и даже посадить.

– Но Вы «грешили» этим?

– Конечно. И грешил, и увлекался, и получал двойки за это еще в училище.

– А откуда же Вы знали об этом?

– Я ходил в библиотеку иностранной литературы.

– А Вы общались с так называемыми «неофициальными» художниками?

– Нет, почти нет. Я ходил иногда на квартирные выставки.

– Мне интересно, в какой среде Вы росли? Советское официальное искусство Вас, по понятным причинам, не привлекало, но и к «неофициальному» Вы тоже не примкнули. Как формировался Ваш собственный почерк?

– Я же изучал историю искусств. Знаю архаику, египетское искусство, и африканскую скульптуру и пластику, и Возрождение, и готику, и новое искусство.

– До какого времени? До XX века?

– Да. В конце 60-х особенно интересовал меня Мур. И какое-то устойчивое впечатление, безусловно, осталось. Но, конечно, я не мог совсем уйти от антропоморфности. Тогда я уже понимал все, но практики еще не было. Я тогда еще не знал, как это на ощупь.

– А была ли у Вас какая-то собственная идея?

– Вначале у меня было 5 больших работ (они пропали), больше двух метров в гипсе, разбились – я делал социальные типы, самых униженных и бедных людей. Хотя в Москве, когда видели их, все время спрашивали: «Это что, герои Солженицына?»

По характеру это были именно они.

– То есть Вы создавали трагедию?

– Да, рабство, нищета. Социальная тематика мне и сейчас не безразлична. Но я просто сейчас так напрямую с этим не работаю. А тогда мне хотелось передать. И была выставка на Кузнецком мосту.

Я там должен был выставляться вместе со скульптором Берлиным, он тогда уже абстракцией занимался. Но за день до открытия пришли какие-то люди с генеральскими лампасами и опечатали зал. Выставка так и не открылась.

– А что, на Ваш взгляд, им могло не понравиться?

– Я как раз тогда собирался выставить «героев Солженицына». Берлин, наоборот, выставлял такие работы, уходящие от реальности.

– Но Вас реальность всегда интересовала?

– До поры до времени. Один мой знакомый говорил: «Сначала я во все это верил. И в сапоги верил. А потом все на хер пошло». Так и у меня. Спало все, как старая одежда. Ушло.

– И что пришло?

– Я считаю, я ушел на большие глубины.

– А в чем это заключалось?

– Ну, моя работа стала более эпической, что ли, более образной, пластически более разнообразной.

– Расскажите поподробней. Детали, мне кажется, важны в данном случае. Я уже обращал внимание – вы создаете такие вытянутые, обобщенные фигуры.

– Да, вот две женские фигуры. Это одна из моих самых ранних работ. Она называется «Весна». Здесь и религиозный мотив есть.

– А что именно?

– Ну, одна другой приносит весть. Кроме того, я увлекался Джакометти и его влияние здесь безусловно присутствует.

– Это какой год?

– Примерно 1972.

– То есть уже тогда Вас интересовала религиозная тематика?

– Она и до сих пор меня интересует. Хотя с религией у меня не простые отношения.

– Можно ли сказать, что для Вас искусство было средством постижения себя, нежели целью как таковой?

– Да, так можно сказать. В большей степени так и было.

– И все эти годы Вы оставались таким последовательным нонконформистом. То есть ни с нонконформистами не общались, ни с конформистами. Вы по природе одиночка?

– Да. Все мои работы это ступени. Я же родился в такие времена, в бедной, неграмотной семье. То есть я всю жизнь «по капле выдавливал из себя раба». Я выдавливал из себя все советское. Вот, например, моя последняя работа. Она называется «Оглянувшийся». После этой работы я могу вообще замолчать. Вот он оглянулся. А что он увидел, я никогда никому не скажу.

Записал Хаим Сокол

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «ART»]
Дата обновления информации (Modify date): 10.01.13 19:27