XV Международные литературно-образовательные чтения в Гданьске

Александр Шарипов

Луч из тёмного царства: этика и эстетика постмодернизма как проявление кризиса цивилизации

Гданьск. Участники чтений историк А.М.Шарипов (слева), писатель В.А.Бахревский, поэт и публицист Ю.К.Баранов

В 1892 г. европейское общество было взбудоражено книгой «Entartung» (Вырождение), автор которой не был очарован техническим прогрессом и не увлечён идеями прощания со «старым строем вещей». Он увидел странное состояние европейского общества: «Настроение времени, – отмечалось в книге, – проникает в самые глубокие слои и вызывает даже в их самых тёмных и неразвитых людях странное чувство беспокойства... Ничтожное меньшинство находит искреннее удовольствие в новых направлениях и убеждённо провозглашает, что в них спасение, и надежда, и будущность. Но это меньшинство наполняет собою всю видимую поверхность общества, подобно тому, как ничтожное количество масла широко распространяется на поверхности моря». Это богатое меньшинство, а за ним и глупая толпа, «с видом величайшего презрения проходит мимо всего, что до сих пор считалось прекрасным».

Макс Нордау, так было имя автора книги, дал в самом названии своей рукописи диагноз происходившему процессу: вырождение. Выдающийся провидец задолго до О.Шпенглера описал углубляющийся кризис европейской культуры и цивилизации в целом. Для обозначения процесса отказа от исконных норм эстетики, философ вводит понятие «конца века», которое не имеет отношения к понятию «концу Света», когда полные жизненных и творческих сил народы Европы ожидали «конца Света» в приближающемся 1000 году. Нет, идеология и смысл «конца века» не таковы. В условиях духовного кризиса цивилизации, как пишет Нордау – при «отречении от традиционной порядочности» и при «разнузданности инстинктов», «разрушении всех преград, которые сдерживают грубое корыстолюбие и жажду наслаждений», «беззастенчивом проявлением низменных стремлений и побудительных мотивов», «ослаблении веры, полном материализме», «полном отрицанием в искусстве и бессилии производить впечатление старыми формами» – при всём этом происходит «несочувствие к прежним порядкам, удовлетворяющим в течение целых тысячелетий требованиям логики, сдерживавшим преступные порывы и содействующим появлению прекрасных художественных произведений».

Таким образом, философ видит причину «творческого бессилия» и появления «дегенеративного искусства» в отказе общества от традиционно-фундаментальных основ культуры. А основы эти были и на Востоке и на Западе одни и те же: гармонизация бытия. И античные греки, и японские самураи обозначали гармонию как непрерывный поиск и воплощение истины, добра и красоты. Философ прямо указывает европейскому обществу: если Европа отказывается от поиска истины, добра и красоты, то она теряет задачу культуры – гармонизацию окружающей действительности.

Последовавшие вскоре потрясения – Мировая война и Октябрьская революция – достаточно ясно обнажили этот кризис европейской цивилизации. Победивший в России Третий Интернационал утвердил диктатуру большевизма, не просто отрицающую традиционные ценности, но и истребляющую их:

– честный труд собственника,
– религию с её морально-нравственными нормативами,
– классические образы в искусстве,
– патриотизм и т.д.

Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени – Ф.Ницше, Л.Толстого, П.Верлена, О.Уайльда… Но причём тут постмодернизм – явление из последней трети ХХ века? Дело в том, что некоторые культурологи относят время зарождение постмодернизма именно ко временам Нордау. Ещё при жизни Нордау, в переломный для мировой цивилизации 1917 г., выходит книга Р.Паннвица «Кризис европейской культуры», содержащая термин «постмодерн». Но здесь термин используется скорее в идейно близком к Нордау смысле: критика отринувшего этические нормы прежней культуры рационалистического модернизма. Именно этот не основанный на традиционном базисе духовных ценностей рационализм породил нормативный нигилизм, привёл к декадансу.

Поэтому, если говорить о постмодернизме как идеологии и философии, мировоззрении, отражённых в искусстве и, прежде всего, в литературе, то мы бы обозначили его истоки именно в тех временах, о которых писал Нордау. Мы будем исходить из того, что сам термин «постмодернизм» уже в своём определении противопоставляется «модернизму» и потому, естественно, противостоит его канонам. Однако, хотя постмодернизм и отрицает каноны, он их имеет в виде этого противопоставления. Если модерн стремится к воплощению замысла, формы, цели, иерархии, к законченному предмету и определенности, то постмодерн провозглашает открытость без форм и конструкции, а искусство – игрой, анархичным неопределенным процессом.

Необходимо оговориться: рассматривая единое понятие постмодернизма, мы считаем неверным смешивать названное одним и тем же термином в архитектуре, живописи и литературе. Более того, считаем, что литературный постмодернизм – совершенно отдельное от одноименных стилей в иных сферах культуры. Постмодернизм в архитектуре это в нередких случаях именно гармонизация, а в живописи – выражение смыслов новым взглядом. Литературный постмодернизм иной: ему нет нужды в смысле.

Масскульт порождение потребительского общества: достижения научно-технического прогресса дали возможность талантам «средней руки» выходить со своим творчеством уже не к ограниченному кругу «культурного общества», а к «массам» и культурная элита утеряла своё лидирующее положение. Причём сам масскульт имеет несколько уровней: произведения У.Эко – верхний слой, М.Крайтона – нижний слой. Но оба – интеллектуальный и бульварный писатели – солидарны в отмене прежнего деления искусство для «образованных» и для «необразованных» и творят для массового читателя. Новая литература ликвидирует разрыв между профессионализмом и дилетантизмом в сфере искусства, между художником и публикой.

И всё же естественная коллективная тяга к неким нормативам порождает ретроспективное желание «масс» привязать своё бытие к какому-то фундаменту, к имеющим историческое бытие «естественным нормам». И потому постмодернизм это уже не авангардизм с его восхищением индустриальным прогрессом. Нет, привыкшего к «чудесам техники» человека теперь тянет назад. Потому в постмодернизме, уходящем от элитарности, в то же время возникает некая «эпохальность» – обращение к историческим сюжетам. Но потребительское общество потому и называется «потребительским», что стремится к «хлебу и зрелищам», а не к высшим идеалам. И потому в нивелирующих образах постмодерна массовое общество находит более адекватное для себя понимание «реальности». Такой получается радикальный плюрализм без высоких идеалов и целей. Литература перестаёт быть воспитывающей и оставляет себе в условиях радикального плюрализма роль развлекательно-игровую (как пишет Барт: литература стала формой удовольствия). Подавляющая часть постмодернистской литературы относится к массовой культуре, но не к настоящему искусству и высокой культуре.

Отметим своеобразие советского постмодернизма, который родился в совершенно отличных от евро-американских условиях закрытой авторитарной системы. Он так же исходил из принципа отрицания авторитетов, и был протестом против всякой иерархии, идеологии. Но в советском постмодернизме андеграунда к тому же снимались и все «преграды» – смысловые и лексические. Яркий образец советского постмодерна «Москва – Петушки» В.Ерофеева, где от начала и до конца отсутствуют сюжет и смысл.

Отсутствие смысла и релятивизм – неотъемлемые черты литературного постмодернизма. Нордау более века тому назад размышлял: «Если мы спрашиваем, какова цель нашей жизни, то мы должны прежде всего предположить, что наша жизнь имеет определенную цель», и это немыслимо, если не принимать «существования сознательного, предрешающего и руководящего духа Вселенной. Ибо, что означает цель? Наступающее в будущем, преднамеренное последствие ныне действующих сил». Постмодернистское отрицание провиденциального смысла искусства и культуры прямо противоречит этим размышлениям не только Нордау, но и всему предшествующему пониманию смысла существования цивилизации и культуры, начиная с библейских и античных времён. И потому, как считал М.Хименес, постмодернизм вовсе не очередное эстетическое направление, но – выражение кризиса модернизма, охватившего европейской общество, самые индустриально развитые страны мира, симптом новой болезни цивилизации. Но затянувшаяся же болезнь релятивизма ценностей уже начинает восприниматься как норма.

В те годы, когда Нордау развивал идеи кризиса культуры и ввёл термин «дегенеративное искусство», учёное общество весьма было увлечено позитивизмом, до того, что механистические законы естественных наук старалось распространить и на науки о человеке и обществе. Сам человек доводился до уровня некоего механизма. Но тогда же в науке возникают идеалистические течения, отвергающие такую экстраполяцию естественнонаучных принципов на науки о человеке и обществе. В частности, в русской философско-исторической мысли рубежа XIX–XX вв. это течение было представлено Герье, Бердяевым, Бицилли, Струве, Новгородцевым, Франком и др. Как писал в начале ХХ в. молодой русский философ И.А.Ильин, истинная философия как наука должна поставить себе задачу «пробраться сквозь чащу спекулятивных придумок и рассудочных построений, навязывающихся нашей ленивой мысли» углубиться в живой поток истории, как это некогда сделал Гегель (письмо к Л.Я.Гуревич 31.07.1911). В отличие от позитивистов он был уверен: науки о человеке, имеют свой объективный предмет, и исследователю надо лишь освоить метод познания этого предмета – не в смысле абстрактных правил, а в смысле живого творческого развития сил души, для достижения ядра объективного предмета (письмо к Л.Я.Гуревич 19.02.1915). В поисках «ядра объективного предмета» (т.е. Абсолюта) Ильиным в последующие годы была развита концепция творческого акта и смысла культуры.

Как античные мудрецы и как Нордау, Ильин ассоциирует смысл культуры со смыслом жизни и потому определяет её как поиск гармонии. Для него культура есть путь самореализации человека, нации и человечества в целом в их земной жизни. Но при этом творческая сила культуры не индивидуальна: она укоренена в Абсолютном Духе, который определяет направление созидательного процесса, придаёт культуре смысл и делает её преемственной из поколения в поколение. Эти идеи целенаправленности культуры вынашивались в эпоху средневековья и были ясно сформулированы языком научной философии великими Кантом и Гегелем. Позитивисты заимствовали у немецкой классической философии понятие значения культуры – гармонизировать окружающий социальный хаос. И это было не трудно, ибо и Гегель культуру понимал в широком смысле: для него государство было важной культурной составляющей общества. Но позитивисты в науке, а модернисты в искусстве – выхолостили религиозно-духовный смысл этой гармонизации, из-за чего исчез Абсолют, придающий смысл и направление движения к гармонии.

Ильин как раз и отмечает, что на гармонизацию хаоса способна только духовная личность. Что значит «духовная личность»? Три уровня человеческой личности – дух, душа, материальное тело – порождают и в искусстве три творческих слоя – материальный носитель, эстетический предмет и духовное содержание. И при этом как в человеческой личности, так соответственно и в произведении искусства важнейшим является дух. Как пишет Ильин: «Каждое произведении искусства есть предложенная людям медитация; читатель, читая, медитирует тою святостью и мудростью или греховностью и мерзостью, которые художественно осуществились и развернулись в читаемом произведении» (О тьме и просветлении). Отсюда понятны слова философа: «художественное искусство есть всегда проявление духовности; а недуховное искусство вовсе не заслуживает этого имени. Поэтому недуховный, духовно слепой подход к искусству приводит к его снижению и вырождению» (Основы художества). Здесь корень понимания постмодернистской этики и эстетики. Если отвергать базовые понятия гармонии – истину, красоту, добро (именно по этому пути шло человечество в ХХ в.), то становится ясным: защита постмодернизма как искусства и философии потребительского общества не имеет под собой основы, ибо главная цель человека и человечества – не потребление, а творение. Защита же идеалов потребительского общества не имеет никакого отношения к культуре, ибо задача искусства и культуры – в гармонизации личности и относится к иной сфере.

Ура! – современной цивилизации, с помощью техники и передовых технологий обеспечившей человечеству преодоление гиперэпидемий и голода! Но господа «цивилизаторы», это вовсе не значит, что человек теперь должен довольствоваться ролью механизма потребления. Как писал выдающийся знаток человеческого существа П.А.Сорокин: «Человек – не мешок для переваривания пищи и пустого прожигания жизни, а прежде всего – творец и создатель» (Отправляясь в дорогу. Речь 21 февраля 1922 г.). Человек сытый и обогретый должен оставаться человеком, а не опускаться до уровня переваривающего еду и иные удовольствия организма.

Человек есть, прежде всего, духовное существо. И только духовный опыт, открывающий человеку доступ к любви, совести и чувству долга, к правосознанию, к искусству и художественной красоте, к очевидности в науке, может указать человеку, что есть подлинно главное и ценнейшее в его жизни; дать ему нечто такое, чем стоит жить». И «жизнь вообще имеет смысл и может совершенствоваться только тогда, когда бережётся и растится качество; нет его – и гибель становится неминуемой. А качество творится и обеспечивается прежде всего и больше всего культурой личного духа» (Ильин И.А. Путь духовного обновления). Каждый человек призван «вчувствоваться» в тот «единственный источник света», который осветит ему путь жизни и придаст ей осмысленность, сделает его сотворцом культуры (Ильин И.А. Путь к очевидности). Ибо на самом деле жизнь человека есть не игра естественных сил и не беспринципная борьба за существование, но «творческий процесс, протекающий пред лицом Божиим, и при участии божественных сил, живущих в человеке»: «Жить значит… соединять подлинную ценность с подлинною силою;… осуществлять ценность» (Ильин И.А. Религиозный смысл философии).

Мы живём в эпоху глубокого переосмысления всего, что произошло с мировой цивилизацией и культурой за последний век. Для того чтобы не заблудиться в поиске альтернативы поработившим сознание масс в ХХ в. идеологий, надо бы благодарно и творчески обратиться к тем, кто это порабощение пытался предупредить и преодолеть: от мыслителей XIX в. Нордау и Леонтьева, до защитников традиционных ценностей европейской культуры первой половины ХХ в. И то, что эти попытки были разрушены великими политическими провокаторами (Ленин и Гитлер) нас не должно смущать. Постмодернизм играет на идее противопоставления тоталитаризму. Но его философия ныне сама пытается пленить сознание человечества отрицанием всех основ бытия, что в дальнейшем без преувеличения должно привести к формированию мировой тоталитарной идеологии.

Когда в душах исчезает духовная очевидность, верное восприятие и переживание духовных предметов – истины, добра, красоты, тогда в обществе не остаётся безусловных основ, охраняющих его существование. Сделать человека гармоничной личностью, т.е. в полном смысле человеком, в этом и заключается задача культуры. И она решается в каждом новом поколении заново, и задача ведущего культурного слоя всегда одна и та же – непрерывно и напряжённо трудиться для живого развития традиционных ценностей, которые не изменятся до скончания веков. При этом государство, как элемент культуры имеет в процессе гармонизации свою задачу – созидание и защита культуры одухотворения человека.

Мы живём в эпоху информационного шторма, и человеку среднего таланта всё чаще бывает сложно сориентироваться в потоке предлагаемых образов, стремящихся захватить внимание масс. Особенно это касается социокультурного пространства постсоветской России: у нас нет общества, нет устоявшихся традиций и политической системы, нет ведущего культурного слоя. Вековое выхолащивание преемственности традиционализма и одновременно творческой свободы превратило народ в «перекати-поле» без исторических корней. И потому такие экзальтированные личности как А.Дугин и И.Охлобыстин играют на национальной беспочвенности рядовых граждан, истосковавшихся по абсолютным истинам. Так появляется постмодернизм новой волны: державно-мистический, но ничего не имеющий общего ни с историей, ни со смыслом, ни с высокими идеалами. Эпатаж без глубины идеи, литературно-философско-политический перфоманс.

Если мы по прежнему будем не замечать точности анализа и прогнозов таких мыслителей как М.Нордау и И.А.Ильин, – по сути пророков новейшего времени, то мы и дальше будем блуждать в поисках причин мирового кризиса. Великие указали нам не на социально-экономические, но на духовные истоки болезни цивилизации. И если литературное, культурное творчество в целом не ставит себе задачей выявления истины, красоты, добра, преодоление хаоса и строительства гармонии человеческой личности, то это не литература, это не культура, это не творчество.

Генетическая память просыпается в каждом новом поколении заново и если её не затемнять тёмным лучом отрицания норм и идеалов, то преодоление затянувшегося цивилизационного кризиса возможно. Тем более что есть опыт воплощения идей М.Нордау. Да и у нас есть исторические прецеденты: преодоление ордынского ига в XV в., Смуты XVII в., большевизма ХХ в. Просто цивилизация живёт в иных исторических интервалах и её годы измеряются не днями, а поколениями.

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Польша»]
Дата обновления информации (Modify date): 26.02.13 19:43