Юбилеи

Владимир Минач

Производитель счастья
(Отрывки из романа)

I

Стулья уже были опрокинуты на столы. Официант гасил светильники. У последнего выключателя он остановился, скрестил ноги и задумчиво посмотрел на последнего посетителя.

Мужчина с плешью сказал:

– Надо прощаться, приятель?

– Придётся, – сказал официант.

Мужчина шарил по карманам в поисках денег. Из нагрудной сумки он выловил всевозможные записки, разложил их на столе, внимательно просмотрел и потом осторожно положил обратно. Вид он при этом имел весьма сочувственный.

Он произнёс:

– Ну вот как-то так.

– У вас нет денег, – сказал официант.

Мужчина вздохнул.

– Ты человек искренний, – сказал он рассудительно. – Я тоже буду с тобой искренним. И вправду нет.

– А ведь я чувствовал, – заметил официант.

– Чувствовал, а всё-таки принёс мне коньячку. Вы только взгляните на него, люди, взгляните. – Он и сам осмотрелся вокруг, как будто в помещении теснились толпы и сверлили его глазами. – Знаток. Одним взглядом он проникает на дно души человеческой. А сердце у него всё же широкое.

– Вот здесь вы просчитались, по поводу сердца, – сказал официант и неудержимо зевнул. – Вам придётся тут что-нибудь оставить. Часы или в этом роде.

– Часы, – мужчина сложил руки. – Вы слышали? Он сказал: часы. Но я вас спрашиваю: какие это должны быть часы? Может, это часы с фонтаном? Или мне в моём возрасте надо карабкаться на башню и сложить к его ногам местный казённый орган для измерения времени? И это называется уважение к старости!

– Что-нибудь вы должны тут оставить, – сказал официант, уже слегка помрачнев.

– Какой ты непонятливый, приятель. Ничего у меня нет. Ничего. Где ничего нет, там и официанту не обломится. Сечёшь?

– С вашей стороны это некрасиво.

– А с твоей стороны красиво, что ты зеваешь и даже рта не прикроешь? Где мы, в доисторической пещере или в социалистическом общепите? Люди не всегда ведут себя красиво, приятель.

– Ну вы и тип, – ответил официант.

Мужчина поднял брови. Брови у него были замечательные, вьющиеся и густые, как будто ниже лба он порос мхом.

– Не обижай меня, приятель. Я оригинал. Последний настоящий оригинал и никакой не тип. Ты знаешь, кто я такой?

– Хотел бы знать, – ухмыльнулся официант. – Шесть коньяков и два кофе. За чей счёт, скажите?

Мужчина встал, пообдёргивал измятый пиджак и вежливо поклонился. – Ойбаба, – сказал он серьёзно.

– Очень приятно, – ответил официант.

– Тебе это ни о чём не говорит?

– Нет. Пожалуй, лишь о том, что я могу попрощаться с деньгами. Люди с такими именами либо не существуют, либо не платят по счетам.

– Ойбаба Франтишек, – сказал мужчина с достоинством. – Тебе это и вправду ни о чём не говорит?

– Нет. – Официант снова зевнул, в последнюю минуту прикрыв рот рукой. – А что бы это могло быть?

– Предприниматель, – подсказал мужчина. – Отдел народных развлечений. Ойбабино колесо Фортуны. Удача от Ойбабы. Ты ничего не слышал?

– Нет. Но звучит неплохо. Кажется, я всё же получу свои деньги. Ойбабино колесо Фортуны. Давайте сюда.

II


Он ревниво охранял свои деньги; это было последнее, что его связывало с окружающей жизнью. Он спал в грошовых ночлежках, ел суп из автоматов. В новые предприятия он не пускался; ему хватало работы, чтобы ускользать от теней старых.

Однажды в маленьком парке он задремал на осеннем солнышке. И снился ему следующий

Сон о Печати


Производитель счастья осторожно поднял Печать. Она была легкой, как пёрышко. Он держал её в руке высоко над головой и ощущал, как в нём начинают происходить перемены. Он словно вдруг оброс мускулатурой культуриста. На голове у него появились пышные заросли волос. На груди зазвенели медали. И с его уст уже слетала первая фраза:

– Я существую, следовательно, я мыслю. Я сильный, следовательно, я мыслю правильно.

Раздались бурные аплодисменты.

Большой зал, в котором лучше всего просматривались торжественно сияющие люстры, был полон народу.

– Кто-нибудь против? – спросил производитель счастья.

– Конечно, нет, – сказал услужливый господин во фраке.

– Я хранитель Главной Печати. Она была доверена мне. В Главной Печати – Главная Правда. Кто-нибудь в этом сомневается?

– Нет, – сказал услужливый господин во фраке.

– Сомневается, – сказал производитель счастья, который во сне раздвоился на наблюдателя и наблюдаемого. Нужно сказать, что ему как частному наблюдателю новоиспечённый диктатор Печать был несимпатичен.

– Разве здесь нет интеллектуалов?

– Может, какие-то остатки, – сказал господин во фраке.

– Есть. Я всё вижу, – сказал диктатор Печать.

– Интеллектуалы, шаг вперёд, – скомандовал услужливый господин.

Вышли несколько человек и сказали словно в один голос:

– Мы пролетарского происхождения.

– Мне это сейчас неинтересно, – сказал диктатор Печать. – Сомневаетесь?

– Нет, простите. Мы отвыкли.


– Теперь вы будете думать, – сказал производитель счастья и опустил Печать. Раздался тупой удар. Интеллектуалы подняли головы.

– Вы думаете? – спросил диктатор Печать.

– Думаем.

– Сомневаетесь?

– Мы думаем, следовательно, сомневаемся.

– Вот это правильно. Я диктатор. Мне нужны думающие, чтобы было против кого направить власть. Мне нужны сомневающиеся, чтобы было кого вешать.

– Это очень остроумно, – сказал услужливый господин во фраке. – Господин диктатор не может ударить в пустоту. Удары в пустоту компрометируют.

– Косе нужно кресало, – сказал диктатор Печать. – Ножу нужен точильный камень. Власти нужна оппозиция. Если её нет, нужно её создать. Сечёте?


– Я вас укрощу, – сказал диктатор и снова ударил Печатью.

Каждый раз, когда он ударял Печатью, исчезал один человек. Сначала он ещё спрашивал имя и год рождения, но Печать работала всё быстрее, времени не было. Чем быстрее работала Печать, тем самостоятельнее она становилась. Диктатор, возможно, и хотел бы её притормозить, но не получалось. Чем быстрее был темп, тем больше Печать ускользала из-под его воли. Двойник шептал ему: «Тормози. Что ты делаешь?» Но он начал подозревать двойника в мягкотелости.

Зал быстро пустел. Печать работала в темпе наисовременнейших ракет. Тогда отважился вмешаться услужливый господин.

– Осторожно, сударь. Мы опустошаем пространство.

– Какое пространство?

– Пространство для власти. В пустом пространстве власть погибает. Вы не помните? Удар в пустоту – последний удар.

– Мне некогда философствовать, – сказал диктатор Печать. – Это вопрос жизни и смерти. Всё кончится катастрофой.

Он поднял Печать и ударил.

– Ликвидировать, – приказал он. Фалды фрака услужливого господина затрепетали, и услужливый господин исчез.

Наконец зал совсем опустел. В нём остался лишь двойник, который имел внешний вид производителя счастья. Он осторожно и пугливо приблизился к столу.

– Это ужасно, – зашептал он. – Что происходит?

– Мы воплощаем идею, – сказал диктатор.

– Я ничего не понимаю.

– Понимать не нужно. Нужно верить.

– Невероятно.

– Как раз невероятному и нужно верить. А кто ты такой, если отваживаешься?..

– Я твой двойник.

– Фу, братец. От тебя несёт человечиной.

– Я твой двойник с человеческого берега.

– Тем хуже для тебя.

– Не губи меня. Я твоя лучшая половина.

– Что лучше, а что хуже? Что хорошо, а что плохо? Разве ты знаешь это, людской червячок?

– Я это чувствую.

– Где у тебя этот орган чувств?

– Во мне есть опыт рода человеческого. Мечта о правде и справедливости. Вот так.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся жутким смехом диктатор. – Если мне правильно доложили, ты ведь мошенник?

– Мошенник тоже человек.

– Это звучит гордо, – сказал диктатор.

– Я чувствую угрызения совести, – сказал производитель счастья. – Поэтому я человек.

– Угрызения совести – враги власти, – сказал диктатор задумчиво. – Я должен тебя ликвидировать, приятель.


– Ах вы, интеллектуалы, – сказал диктатор с нескрываемо скрытой симпатией. – Вы даёте нам работу, чтобы мы упрощали ваши сложности. Если тебя не будет, ты не будешь бояться.

– Ты безжалостен, – с горечью сказал производитель счастья.

Диктатор наклонился к нему и шепнул: – Да что я, приятель. Это всё Печать. Она совершенно вышла из-под контроля.

Я лишь колёсико в механизме, который я помогал создавать. У меня тоже есть душа – надеюсь, это между нами. Всё, что имеет душу, зависимо. Свободным может быть только механизм.


– Да будет так, – смиренно сказал производитель счастья.

– А ты мне нравишься, приятель. Можно? – Диктатор крепко ухватил Печать.

– Бей, несправедливый.

Диктатор как будто на миг заколебался, но Печать сама начала подниматься, таща за собой руку диктатора.

– Всё за идею, – сказал побледневший диктатор.

– Да здравствует смерть, – торжественно сказал производитель счастья.

Печать взлетела до высшей точки, потом резко опустилась. Производитель счастья почувствовал безмерную пустоту, которая плотно обступала его. Он летел назад, в последнюю минуту увидев, что диктатор вдруг расплылся. На столе осталась лишь Печать. Потом исчез и зал, пустота всё больше сгущалась. Он не мог перевести дыхание. Схватился за сердце. Проснулся.

Первое, что он услышал, был крик:

– Это он! Он!

Он хотел вскочить со скамейки и убежать. Но, открыв глаза, остался сидеть как приклеенный. Он быстро закрыл глаза и страстно мечтал о том, чтобы увиденное было ещё сном. Он ущипнул себя за ляжку и осторожно открыл глаза. Ничего не поделаешь. Перед ним стояла бедняга-вдова Катарина. Она немного похудела, но это была она. В руках у неё был знакомый зонтик и большая сумка. Он закрыл лицо руками, ожидая удара ужасным зонтиком. Вместо этого он услышал слова вдовы:

– Миленький! Сладкий ты мой!

Производитель счастья застонал. О неумолимая сила любви, которая всё прощает. Он бы предпочёл зонтик.

– Я тебя ищу по всему свету, – сказала бедняга-вдова. Производитель счастья посмотрел на её ботинки. Они были стоптаны, разбиты, на левой ноге у неё торчал наружу грязный большой палец с засохшей кровью. Это было свидетельство подлинной любви. В эту минуту производитель счастья почувствовал жалость и понял, что спасения нет.

Перевод со словацкого Наталии Шведовой.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Словакия»]
Дата обновления информации (Modify date): 06.01.13 19:27