Имена

Александр Божко

«Нет красивее города на свете…»
(Михаил Булгаков и Киев)

Когда отца «магического реализма» Алехо Карпентьера попросили обьяснить суть его художественного метода, увлекавшийся в молодые годы архитектурой Метр ответил: «Езжайте в Киев, взгляните на Андреевскую церковь и вы все поймете..» И действительно, всяк входящий в эту парящую над Киевом пятиглавую чудо-церковь 18-го в., пораженный изысканной красотой ее внутреннего убранства, как будто попадает в мир иной, где бренная земная реальность соседствует с изящным художественным вымыслом в стиле позднего барокко, точь-в-точь, как в творчестве именитых магов от литературы. Церковь высится над Андреевским спуском, где в незатейливом двухэтажном домике под номером 13 минула значительная часть жизни писателя Михаила Афанасьевича Булгакова, которого «Википедия» безоговорочно относит к классикам магического реализма вместе с еще одним уроженцем Украины Николаем Гоголем. Кстати, единственных двух с необьятных просторов русской словесности.

Именно мимо Андреевской церкви юный Миша Булгаков проходил ежедневно, отправляясь сначала в Первую классическую гимназию на Бибиковском бульваре, а потом в Университет Св. Владимира, на медицинском факультете которого он обучался. И каждый раз, взглянув на нее, не уставал, наверное, восхищаться ее какой-то неземной, магнетической красотой. И, наверное, вспоминал рассказ своего крестного – профессора Киевской духовной академии и рьяного краеведа Николая Ивановича Петрова о том, как царица Елизавета во время своего путешествия по Украине, увлеченная пылкой страстью к молодому казаку Андрею Розуму после венчания с ним велела построить эту церковь в честь апостола Андрея Первозванного, принесшего на днепровские берега слово Божье. Хотя на самом деле это было воплощенье в изящных архитектурных формах ее любви к красавцу-парубку. Тот рассказ, где имевшая место реальная история напоминала чудесную сказку: влюбленная в статного простолюдина молодая императрица и ставший графом сельский парубок, сменивший свою хату на царские покои…

Но в этом древнем городе, где почти на каждом шагу историческая легенда тесно переплеталась с повседневностью, порой нелегко бывало провести черту между былью и сказкой. В том городе, где в глубинах монастырских пещер столетиями покоились нетленные мощи святых праведников и ждущих своего часа былинных богатырей, где то и дело слетались на шабаш к Лысой горе неугомонные ведьмы и ведьмаки, а с неописуемой красоты старокиевских холмов гордо глядели на могучий Днепр златоглавые древние соборы, в городе, где до сих пор будоражат воображенье бесчисленных искателей рассказы о спрятанных княжеских и гетманских сокровищах… Тот город, где, как позже напишет М.Булгаков: «Весной зацветали белым цветом сады, одевался в зелень Царский сад, солнце ломилось во все окна, зажигало в них пожары. А Днепр! А закаты! А Выдубецкий монастырь на склонах! Зеленое море уступами сбегало к разноцветному ласковому Днепру. Черно-синие густые ночи над водой, электрический крест Св. Владимира, висящий в высоте…»

Известно, что детские и юношеские впечатления наиболее яркие и глубокие. Годы, прожитые Михаилом Булгаковым в Киеве, а это добрых 26 лет, не только оставили в жизни будущего писателя неизгладимый след (его первая встреча со Словом и его первой любовью – будущей супругой Татьяной, верно делившей с ним труднейшие испытания), но и сформировали тот художественный мир, который впоследствии нашел воплощение в его творчестве. Более того, Киев постоянно сопровождал его где бы он ни был, то и дело всплывая в его произведениях как Город с большой буквы. Так, как некогда древние римляне именовали столицу своего тысячелетнего, казалось бы, нерушимого мира…

Исторические потрясения, – Первая мировая война, революция, Гражданская война, в водоворот которых был втянут и М.Булгаков, разрушили также устои его благополучной, в меру обустроенной жизни, с более-менее определенным будущим. В связи с этим весьма показательным представляется следующий факт. После кончины в 1907 г. его отца, преподавателя истории западных вероисповеданий Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова, семье, в которой, кроме Михаила, насчитывалось еще шесть братьев и сестер, была назначена пенсия в три тысячи рублей, при том, что отец получал 1200 рублей за преподавание и столько же как цензор Киевского цензурного комитета. Когда же в феврале 1922 г. Михаил Булгаков получил телеграмму о смерти матери, Варвары Михайловны, то не смог приехать из Москвы на ее похороны в Киев ввиду полнейшего безденежья. Как вспоминала его супруга Т.Н.Лаппа-Булгакова: «У нас ни копейки не было. Бывало так, что у нас ничего не было – ни картошки, ни хлеба, ничего. Михаил бегал голодный».

Но дело было не только в крушении материального благополучия. Родители М.Булгакова происходили из старинних семей орловских и карачеевских (Орловская губерния) священнослужителей и купцов. И, работая в Киеве, Афанасий Иванович свою особую миссию видел также в обустройстве на окраинах империи «русского мира», к чему его, кроме всего прочего, обязывала и работа в цензурном комитете, среди задач которого была и борьба с пресловутым украинским сепаратизмом. Это, между прочим, во много объясняет и резкое неприятие будущим писателем украинской революции, когда, сотрясая и круша все вокруг, вырвалась наружу, словно пар с перегревшегося парового котла, угнетаемая веками энергия «неистовых толп», по меткому определению Егише Чаренца. Вместе с царством Романовых рушился также мир Булгаковых-Турбиных. Для них это было сродни концу света. «И началось и продолжалось в течение четырех лет, – напишет позже М.Булгаков. – Что за это время происходило в знаменитом городе, никакому описанию не поддается. Будто Уэльсовская анатомическая бомба лопнула над могилами Аскольда и Дира1, и в течение 1000 дней гремело и клокотало, и полыхало пламенем не только в самом Киеве, но и в его пригородах, и в дачных его местах в окружности 20 верст радиусом.» И хотя в своем очерке «Киев-город», написанном в 1921 году, писатель утверждал, что пережитое им да и Городом никакому описанию не поддается, но уже через несколько лет из-под его пера выйдут роман «Белая гвардия» и созданная на его основе пьеса «Дни Турбиных», где он все-таки попытается наново пережить увиденное и прочувствованное в те воистину апокалиптические для него дни.

1 Аскольд и Дир – древнекиевские князья (А.Б.)

Более чем примечательно, что Киев выступает здесь не как фон, а как действующее лицо – «Город» – скорее не географическое понятие, а нечто одушевленное. Своего же рода пуповиной, связывающей героев произведения, да и самого Булгакова с родным городом, является дом на его любимом Андреевском (в романе – Алексеевском) спуске, где и происходят в основном описываемые им события и где он и его семья прожили более тринадцати лет. Теперь там располагается знаменитый музей, который как магнитом притягивает к себе почитателей писателя со всех городов и весей. Не единожды и мне приходилось объяснять приезжим почитателям М.Булгакова, как добраться к «Дому Турбиных» (Министерство иностранных дел Украины, где я работал, находится по соседству), и нередко обьяснение переходило в розговор о Мастере и его книгах. Выяснялось, что Булгаков у каждого свой. Одному ближе образ мудрейшего профессора Преображенского из «Собачьего сердца», другой желал бы воочию лицезреть квартиру Турбиных, переживавших развал царской империи как свою личную трагедию, тем более, что музей был открыт аккурат накануне распада Советского Союза, что вносило элемент некоего исторического дежавю. Но для большинства, с кем мне доводилось разговаривать, М.Булгаков представал прежде всего как автор «Мастера и Маргариты», воистину культового романа, рядом с которым за своим общественным резонансом и влиянием на современный литературный процесс трудно поставить какое-либо другое произведение. Вхождение книги в читательский обиход было почти таким же фантасмагорическим и невероятным, как и деяния его героев. Заоблачные цены, непременный блат для приобретения книги, расплывчатые, едва различимые для нормального человеческого глаза, перепечатанные на машинке копии... Как ни странно, хотя, впрочем, более закономерно, но мое знакомство с романом связано с Ереванской публичной библиотекой, где я в то время корпел над переводом армянской летописи 15-18 вв. «Камениц», созданной проживавшими в те далекие времена в Западной Украине армянами. Фотокопию ее мне любезно предоставил научный секретарь «Матенадарана» Левон Тер-Петросян, будущий первый президент независимой Армении, но кто мог тогда об этом подумать… Библиотека на улице В.Теряна, считай, была мне как дом родной, куда я входил утром и возвращался в студенческое общежитие лишь поздно вечером.

Вот там-то в уютном читальном зале, наполненном пьянящим запахом старинных книг и еле уловимым ароматом кофе, струящимся из кабинета сотрудников библиотеки, и попал мне в руки журнал «Москва» с публикацией «Мастера и Маргариты», которую я, что называется, не отрываясь, прочитал от корки и до корки. Все в этой публикации было необычным, наполненным какими-то особыми смыслами, до которых наш советский читатель вобщем-то не был тогда готов, и потому воспринимавший произведение как занимательный экскурс в библейские времена с элементами мистики… Было это в начале 70-х, и паровой котел общественных настроений еле-еле теплился, хотя в Армении и в Украине уже прошли аресты диссидентов. Страна все глубже погружалась в туман брежневского застоя. В армянской летописи, которую я переводил, ее авторы накануне каких-либо событий время от времени упоминали о недобрых предзнаменованиях – то ли о появившейся в небесных высях зловещей комете, то ли о потемневшей в колодцах воде. Застывшую атмосферу Страны Советов тоже прорезали кометы предзнаменований. Возвращение М.Булгакова было одним из них. Ему как будто было суждено пройти еще раз тот крестный путь распада, описанный им еще в «Белой гвардии», но теперь уже распада империи советской, возвратиться в проклятую эпоху перемен, так едко изображенную им в «Собачьем сердце» (вспомним, как эту вещь буквально растащили на цитаты в конце 80-х и в начале 90-х) и в «Роковых яйцах», и, наконец, попытаться в «Мастере и Маргарите» осмыслить сквозь смех и слезы то, что мы называем связью времен в нашем полубезумном для нормального человека мире. И, казалось, что по мере того, как появлялись новые публикации М. Булгакова и повышался к ним интерес, настроение в обществе становилось все более наэлектризованным, этакое всеобщее ожидание чего-то. Потом на небосклоне зловеще сверкнула комета под названием «Полынь», она же «Чернобыль», далее «Сумгаит». Свершилось еще одно предсказание Мастера: «Армянская же всегда резня, сколько бы раз негодяй Энвер ее ни устраивал…». А где-то в начале лета 1988-го в Киеве неожиданно появился Армен Оганесян – переводчик романа «Мастер и Маргарита» на армянский язык…

Я знал о его работе над книгой, но появление в Киеве было связано с публицистической деятельностью Армена, что для меня стало открытием. Ведь для меня, как впрочем и для многих других, он был прежде всего «человеком 22.30» – обаятельным ведущим телевизионых передач о мировой эстраде, которые приоткрывали для многочисленных армянских музыкальных фанов окно в экзотический на ту пору мир зарубежного шоубизнеса. Теперь же в Киев его привело стремление открыть правду о событиях в Сумгаите, масштабы и истинное лицо которых московские власти старались всячески приуменьшить, и в то же время шельмовали карабахское движение. Была дана соответствующая отмашка и для местной печати. В Украине «запевалой» выступил главный редактор довольно тиражной «Рабочей газеты» Н.Шибик, он же председатель Союза журналистов Украины и член ЦК Компартии Украины. Этакий квадратный железобетон от журналистики. Именно к нему «на мужской разговор» и стремился попасть Армен, я же должен был организовать эту встречу, а также подготовить в Союзе писателей Украины пресс-конференцию для киевских журналистов, на которой предполагалось также распространить привезенные из Еревана материалы. Поневоле пришлось поставить в известность Виталия Коротича – главного редактора журнала иностранной литературы «Всесвіт», где я тогда работал. Тот меня с работы отпустил, но дал понять, что возможные последствия такого визита к рупору партийного официоза я буду расхлебывать сам. Дальнейшее все подробно описал Армен в продолжении своего нашумевшего публицистического очерка «Водораздел», напечатаного в ереванском «Коммунисте». Особо он отметил момент, когда в ответ на мою реплику, которая задела высокопоставленного функционера, тот с металлом в голосе поинтересовался, кто я и что, где работаю, и демонстративно записал мои данные к себе в блокнот, так сказать, для последующих оргвыводов…

Эту историю я вспоминал воскресным днем 15 мая, направляясь к Дому-музею М.Булгакова, куда меня пригласили накануне и где должны были состояться традиционные булгаковские чтения, приуроченные 120-летию писателя. Предполагалось, что я прочитаю на армянском языке отрывок из романа «Мастер и Маргарита» в переводе Армена Оганесяна. Поэтому булгаковский Киев невольно приобретал для меня в этот день армянский акцент. Я подумал об этом, как только увидел рядом с Киевским университетом им. Тараса Шевченко огромный билборд с изображением франтоватого, как мне показалось, вида мужчины лет сорока с моноклем и галстуком бабочкой на снежнобелом накрахмаленном воротничке. Это было известное фото М.Булгакова с дарственной надписью М.А.Чимишкиан, супруге московского драматурга С.А.Ермолинского, друга писателя и его второй жены Л.Е.Белозерской. Позже Кира Николаевна Питоева-Лидер, заведующая научно-исследовательской частью музея М.Булгакова, сообщит мне, что Марика Артемьевна, водившая дружбу с В.Маяковским, была из тбилисских армян, личность во многом весьма интересная и входившая в круг близких друзей четы Булгаковых, среди которых также называют и армянского композитора А.А.Спендиарова… По дороге к Дому-музею М.Булгакова далекие отзвуки армянского акцента чудились мне и возле здания бывшей гостиницы «Прага» на улице Владимирской 36, где в то описанное в «Белой гвардии» смутное время располагалось представительство Армянской республики, занимавшееся отправкой домой тысяч армянских солдат, воевавших на Юго-Западном фронте, и совсем уж рядом с Андреевским спуском возле дома № 6, потемневшая самодельная табличка на котором напоминает о моем друге, почитателе М.Булгакова, легендарном киевском барде и спелеологе Саше Авакяне, с которым мы когда-то обнаружили в лабиринтах Киевских лаврских пещер армянскую надпись 12-го века. А еще слышался мне незабываемый акцент рожденного в Тбилиси киевского армянина Сергея Параджанова, еще одного великого мастера, снимавшего свои «Киевские фрески» как страстное признание в любви к этому пленящему городу с его особой непередаваемой аурой. Как Париж мессы, так и Киев был достойным любви тех, кто хотя бы раз соприкасался с ним, не говоря уже о писателе, которого, видимо, не случайно назвали в честь покровителя города архангела Михаила. В раннем рассказе М.Булгакова «Я убил» (1926) устами своего героя доктора Яшвина писатель восклицает: «Нет красивее города на свете, чем Киев. Эх, жемчужина-Киев!». Неким нерукотворным чудом Киев видится герою пьесы «Бег» генералу Чарноте в его константинопольском «пятом сне». По словам супруги Булгакова Елены Сергеевны, во второй части романа «Мастер и Маргарита» действие должно происходить в его родном городе, и от этой мысли Михаил Афанасьевич «даже руки потирал от удовольствия». Но даже, помимо этого, киевский след так или иначе ощутим в произведении. Каждый, кто посетит величественный Владимирский кафедральный собор, расположенный вблизи Киевского университета и его гуманитарного корпуса, где раньше помещалась Первая классическая мужская гимназия, не останется безразличным к великолепным росписям, выполненными лучшими тогдашними живописцами. Естественно, приходил много раз в собор и гимназист, а затем студент медфака Миша Булгаков и как знать, вполне возможно, что именно под впечатлением увиденных еще в детстве мастерски выполненых росписей художника П.Сведомского «Иисус перед Пилатом» и В.Котарбинского «Христос на кресте» вполне мог возникнуть у писателя замысел отдельных сцен романа «Мастера и Маргариты». Но скорее всего подобный сюжет запал в сознание будущего писателя после посещения им вместе с родителями необычного зрелища «Последние дни Спасителя», открывшегося 10 января 1902 года на Владимирской горке, или иначе – Киевской Голгофы. В специально выстроенной для этого двеннадцатигранной ротонде диаметром 32 метра демонстрировалась грандиозная панорама казни Иисуса Христа, точная копия венской панорамы «Распятие Христа», выполненная живописцами Венской художественной академии. Полотно, длиной 94, шириной 13 метров и весом 3200 кг, доставили в Киев по железной дороге, намотанным на громадную катушку. Будоражили невиданный интерес слухи о том, что каждый, кто зайдет в павильон, перенесется в Иерусалим на Голгофу и станет свидетелем последних мгновений жизни Христа. Обеспечивали ощущение участия в действе специальные стереоскопические и световые эффекты. Интерес киевской публики был таков, что билеты продавались на неделю вперед. Десятилетия спустя сотни тысяч читателей переживут этот эффект присутствия уже на страницах романа «Мастер и Маргарита» благодаря мастерству писателя, посетившего в том своем далеком киевском детстве Голгофу на Владимирской горке.

От близкого и такого родного М.Булгакову Андреевского спуска до Владимирской горки, что называется, рукой подать. Названа она так в честь Великого первопрестольного князя Владимира, крестившего в 988 году киевский народ. Того самого князя Владимира, чей «громаднейший» монумент, наряду с памятником гетману Богдану Хмельницкому, стал символом города, и взявшего себе в жены принцессу Анну, сестру византийского императора Василия II, принадлежавшего, как известно, к так называемой македонской (армянской) династии. Упоминает о нем писатель часто: «…Сверкал электрический белый крест в руках громаднейшего Владимира на Владимирской горке, и был он виден далеко, и часто летом, в черной мгле, в путаных заводях и изгибах старика-реки, из ивняка, лодки видели его и находили по его свету водяной путь на Город, к его пристаням» («Белая гвардия»). Стоя здесь, на горе, возвышающейся над той частью украинской столицы, где киевский люд принимал от князя Владимира и прибывших с ним византийских пастырей христианскую веру, приходишь к мысли, что среда обитания, ландшафт во многом формирует и взгляд человека на окружающий мир. Читая М.Булгакова, выросшего на киевских холмах, то и дело убеждаешься в этом, встречая в его текстах великолепные, как будто увиденные сверху, с высоты птичьего полета, описания. Это и панорама древнего Ершалаима, лежащего у ног прокуратора Понтия Пилата, и предзакатная Москва, открывшаяся взорам Воланда, Коровьева и Бегемота с Воробьевых гор, это и описание в «Белой гвардии» Киева над Днепром, который уходил «туда, в дымку, куда даже с городских высот не хватает человеческих глаз, где седые пороги, Запорожская Сечь, и Херсонес, и дальше море». На «площадку» перед Андреевской церковью, куда верхним своим краем выходит Андреевский спуск, где, как мы помним, обитала семья Булгаковых, порывался сбегать семнадцатилетний Коленька Турбин, чтобы увидеть происходящее в переходящем из рук в руки городе: «оттуда посмотрел бы и послушал. Ведь виден весь Подол». Дополним от себя – не только Подол…

Мой дед Иван Федорович Оберемок, родившийся и выросший в раздольных запорожских степьях под Гуляйполем, в конце 1917 года был тяжело ранен на Юго-Западном фронте и доставлен в расположенный в монастырских корпусах Киево-Печерской Лавры военный госпиталь. Самым сильным его впечатлением, о котором он не уставал вспоминать, было то, как после нескольких месяцев лечения он наконец поднялся на ноги, приблизился к окну и вдруг с высоты киевских гор увидел перед собой потрясшую навсегда молодого степняка картину весеннего разлива могучего Днепра.

Загадочные, таинственные дали, «куда даже с городских высот не хватает глаз», завораживают, манят к себе многих и сегодня. Люди подолгу стоят у предназначенных для туристов парапетов, как будто стараются увидеть нечто, во что посвящены только они. И можно себе представить то душевное волнение, с каким юный Миша Булгаков обозревал весь этот преисполненный невиданных чудес, звуков и красок мир, и передавший это мятущееся чувство позже в своих произведениях. Но не только чувство. В изображении Киева М.Булгаков удивительно точен, его взгляд внимателен и чуток. По его описанию города, пережившего отступление Красной Армии в 1941, и взорвашей после себя половину Крещатика, а также отступление немцев в 1943 и взорвавших за собой вторую его половину, можно было бы восстановить всю эту утраченную архитектурную симфонию киевского ампира, классики и модерна. Мастер любил прогулки по любимому городу, умел слышать его голос, повествующий о днях былых. В своих воспоминаниях первая супруга писателя Татьяна Николаевна рассказывала, как прогуливаясь нижним городом они остановились перед Братским монастырем и Михаил Афанасьевич, как бы размышляя, произнес: «Из этих ворот однажды вышел Хома Брут да так и не вернулся к своей братии. Попутал его нечистый».

Творчество Николая Васильевича Гоголя и его «горький смех» были близки М.Булгакову. Насыщенная украинизмами напевная южная мелодика гоголевской речи то и дело дает о себе знать в булгаковском письме, в его эмоционально-экспрессивном стиле. Исследовательница творчества М.Булгакова Л.М.Яновская, подготовившая в 1989 году киевское издание его сочинений справедливо сетовала на то, как много украинизмов погибло по небрежности наборщиков и неведению редакторов, принимавших их за ошибки и опечатки. Было еще духовное родство, идущее от бродячого философа Григория Варсавы Сковороды, «старика Днепра», необьятных степных просторов «той настоящей Украины, которая по величине больше Франции, в которой десятки миллионов людей». Литературоведы находят определенное влияние гоголевского рассказа «Вий» на отдельные сцены из «Мастера и Маргариты», не говоря уже о колоритном изображении ведьмовского шабаша, описанного по всем канонам украинского народного фольклора. Но обьединяла этих двух мастеров еще и общая любовь к древнеславянской столице. В декабре 1833 г. Н.В.Гоголь писал своему киевскому приятелю М.Максимовичу из Петербурга. «Туда, туда! В Киев! В древний, прекрасный Киев! Он наш, он не их, не правда? Там или вокруг него деялись дела старины нашей». Живя в Москве, стремился при малейшем случае побывать в Киеве и М.Булгаков. «Ах какие звезды в Украине, – вздыхает упоминаемый уже доктор Яшвин – альтер-эго писателя. Вот почти семь лет живу в Москве, а все же тянет меня на родину. Сердце щемит, хочется иногда мучительно в поезд и туда…». В августе 1934 года, заехав по дороге в Крым в родной город, М.Булгаков отправляет брату Николаю в Париж фото с трогательной надписью: «Мы в зелени. Это зелень моей родины. Это мы в Киеве, на Владимирской горке».

Некоторые поговаривают даже о существовавшей некой метафизической связи Гоголя с Булгаковым, подтверждением чему может служить история с надгробным камнем на могиле писателя. После его похорон в поисках подходящего материала для памятника Елена Сергеевна Булгакова как-то зашла в мастерскую, где ей указали на лежащую в углу гранитную глыбу. Не раздумывая, она согласилась и лишь позже узнала, что это был «бесхозный» камень с могилы Н.В.Гоголя, который заменили после возведения там нового памятника. Называли этот камень «Голгофа»…

Воистину, много загадочного для нас в нашем мирозданьи. Можно, конечно, считать случайностью, что именно в этот воскресный день 15 мая 2011 года, когда я направлялся в Дом-музей М.А.Булгакова для участия в его 120-тилетии, наблюдалось редчайшее астрономическое явление – Парад планет, когда Меркурий, Венера, Марс и Юпитер выстроились на земном небосклоне в один ряд. В последний раз подобное можно было видеть сто лет назад в 1910 году, когда девятнадцатилетний Михаил Булгаков беззаботно шагал вот по этой улице и наверное даже не предполагал, что через сто лет, ровно в день его рождения выстроятся вот так друг за дружкой звезды, и то, что таким образом сложится его судьба, которая приготовила ему столько испытаний. Но вместе с тем одарила его удивительным талантом. И этот талант он воплотил в свои замечательные книги, которые будут звучать сегодня на разных языках как свидетельство не только искренних признаний почитателей его таланта, но и их любви.

И еще мне подумалось, что в сущности каждая из книг М.Булгакова, это рассказ о его любви. В том числе, и о любви его к этому Городу, который он так воспел, и к этим вечным звездам. И эту свою любовь он оставляет нам как призыв, как напутствие, как некую важную истину. Но предоставим лучше слово самому писателю: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор... а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?».

Александр Божко читает «Мастера и Маргариту» в переводе на армянский перед памятником М.А.Булгакову во время Булгаковских юбилейных чтений в 2011 г.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Украина»]
Дата обновления информации (Modify date): 23.09.12 16:07