Поэзия Болгарии

Владимир Стоянов

Целитель замолчавших слов

Перевод Елены Зейферт

Притча о сеятеле

Должны себе мы все слова, что не сказали,
и песни – те, которые не спели.
А память наша, как молитва,
перекрестила тихое пространство,
куда мы не успели возвратиться.

Случайно наши дни уходят прочь
по плитам каменным в ночи.

И ищет сеятель потерянные тени
и помнит столько он вещей,
чтоб время не было тропой забытой,
чтоб мы с богами тихо говорили,
замолкнувшими в нас, как дети.

Причастие

Если поверю я себе,
смирится мир,
и в миг похож он станет на часовню,
возникшую пред хладным очагом
и гневом воющих страстей греховных.
Я запеваю, снегом занесён, –
чтобы по песням вы меня узнали.
Являются слова мне в слухе ледяном,
и начинают плакать раны.

Ко мне плывут серебряные плоты
моих оживших странно мыслей,
и слышу, как бредёт закат,
забытые шепча молитвы.
Оленью я остановлю упряжку
красивейшей мечтой-обманом.
Замру, смиренный прихожанин:
нашёл себя,
простил других.

Заплакавший младенец

В глубокой яме, в извести тумана
я одеваюсь и иду по миру –
спасатель дум своих далёких,
целитель замолчавших слов.

За что понёс я пораженье
с лицом и жестом победителя?
Перелистал ли кипу скользких истин
иль выкатился, словно камень,
по ржавым склонам горизонта?

А жизнь моя в утробе рока
второе есть рожденье,
в которое я не поверил.
Но то, о чём молчишь ты долго,
как правило, сбывается.

А я с любовью остановился,
с любовью и вернулся.
И вот стою здесь среди слов,
как в первый раз заплакавший младенец.

По воде ли писал

Каждое воспоминание о тебе – серна,
уставшая от долгого бега.
Как дыхание оленя,
зависает над тобой мой крик.
Я сам следовал до этой черты за тобой,
писал стихи...
А стрелы с ядом
оставил другим смертным.

Сколько солнца и смеха
сияют во мне сейчас,
как будто впервые ощущаю
вкус жизни.
А рядом со мной присела
белая твоя душа,
чтобы обрести приют
от сурового гнева потопа.

По воде ли писал
послания в храме слов
или в монастырском скриптории на скале
насытил голод свой буквами?
Кто-то выл на улице,
разматывая хулы клубок.
А в глазах наших слепых
Жених, улыбаясь, спускался.

Преодоление

Скажи мне, что я более случаен,
чем забытое слово,
всплывающее в чьей-то чистой думе;
что каждый есть дитя, мудрец, безумец,
у сумеречных исцелённый врат.

Я вижу мост над тёмною рекой,
нежданный путь прощенья к светлому смиренью,
И Пятница без Робинзоновой мечты –
блаженно одинокий, убежавший от блаженных.

Зачем в нас, словно всевидец Господь,
крот, ослепший от мрака, стучится?
Зачем взмывает мысль
с крыльями мифологической птицы,
отправляясь на край света –

умерщвлять плоть,
чтобы дух возвысить?

Пир ветров

Гребцы, иссохшие от мудрости
на дне заброшенной галеры,
сплели вы руки в синей темноте,
в ногах недавно море пело.
Сегодня вы тяжёлых вёсел тень.

Молитесь!

Молитесь же, сыны, –
с отцами вашими сейчас пируют ветры.

Услышали ли давящий вы ритм?
То небо шлёт сигнал о жертве нам.
Гребцы, за нами – отчие дома.
Перед нами снег, как первородный грех,
как змий небесный над водой,
что мудрого оплёл Лаокоона.

Жизнь есть троянский конь,
с которым Троя тронется к Итаке.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Болгария»]
Дата обновления информации (Modify date): 23.05.12 19:29