А. Ник

Сны из книги номер 2

Сон с пейзажем за окном

Лёжа в постели, видел незнакомый новый пейзаж города за окном. По комнате в ночной сорочке ходила женщина со связанными за спиной руками. Сумасшедшая… Сначала она украла ножницы, но я их у неё отобрал, но она схватила зубами связку ключей и пыталась их проглотить. Я едва-едва успел вытащить их из горла. “Не делай глупостей”, – сказал я ей.

Пейзаж за окном был действительно очень странный.

Тоже сон

Он с ней сидел на диване. Она, отвернувшись от меня, гладила его волосы своей тонкой рукой. Я был страшно зол и вот почему, проснувшись, вместо одной чашки кофе выпил три. Логично.

Сон о Комарах

В воздухе с рёвом носились стальные ракеты. Одна гналась за другой, стремясь её ликвидировать. Была это жуткая картина. Война, думал я, глядя на это.

Вскоре вместо неба с ракетами я увидел комнату, в которой носились комары. И они гнались дружка за дружкой, словно ракеты. Будто бы хотели показать мне некий символический образ войны. На столе лежал лист белой бумаги, и на этот лист уселись тихо комары. Я подбежал со свернутой в трубку газетой и принялся лупить по комарам, ни одного в живых не оставил.

Зазвонил телефон. Чей-то голос в трубке взволнованно мне сообщил: “Что вы наделали! Вы взорвали целый город. Камня на камне от него не осталось”.

Комары, подумал я и посмотрел на бесформенную массу, размазанную на белом листе бумаги.

Сон о Голосе

Дверь открылась, послушная звуку Голоса. Настенные часы пробили полночь. Гимна не последовало, зато дверь закрылась сама, и часы еще раз пробили полночь. Гимна не последовало, но последовал Голос: “Двенадцать часов ночи два раза. Двенадцать да двенадцать двадцать четыре”.

Голос промолчал и высморкался.

“Шесть умноженное на четыре равняется двадцати четырем часам. Двадцать четыре часа – это сутки. Я голос суток.”

И снова после этих слов дверь открылась, и стрелки часов начали бешено крутиться в обратном направлении, против часовой стрелки. Дверь уже посекундно открывалась и закрывалась, сильно хлопая. Дом трясся, Голос сморкался в носовой платок дня. Пробило полночь. Дверь осталась открытой. Голос уже не сморкался. На востоке пламенела заря, на западе пламенел закат. На юге выпал снег, на севере желтели апельсины.

Голос сказал: “От таких климатических перебоев можно достать не только насморк, но и воспаление легких. Уж лучше пусть будет так, как было”.

А как было? На этот вопрос ответить трудно, ибо трудно ответить на вопрос – а было ли, и на вопрос – будет ли, и на вопрос – есть ли?

Сумеречный сон

Я открыл глаза. Было еще темно, было тревожно. Я приподнялся и прислушался. На болоте раздавались чавкающие шаги. Я выскочил из постели и в белой ночной рубашке вышел на балкон. Было тихо, он, вероятно, меня услышал и теперь притаился. Я осмотрелся вокруг, но, кроме ночного неба, звёзд и болота, внизу ничего не увидел и вернулся в комнату. В дверях тихо стояла женская фигура в длинном чёрном платье.

– Это ты, – удивился я. – Откуда ты тут взялась?

Женщина ничего не ответила и бросилась на постель, закрывая лицо руками. Плечи её судорожно вздрагивали, она рыдала.

Я не мог налюбоваться на эту прекрасную картину. На этот графический лист начала века: рыдающую женщину в чёрном на снежно-белой постели в сумрачной комнате.

Потом я снова открыл глаза, ночь кончилась, было утро.

Сон о Родионе Раскольникове

Родион Раскольников украл топор и спрятал его в авоську.

– Вам кого? – удивились старушка процентщица и ее племянница.

Родион открыл авоську, достал топор и, заикаясь, проговорил:

– Зима на носу, мне сказали, что две старушки, что сами не могут, вот я и пришел помочь с дровишками. Дровишек пришел порубить.

В глазах у старушек вспыхнул алчный огонь, и они молча пустили Раскольникова в квартиру. А он потом в ней таких дров нарубил!..

Два варианта Одного сна
вариант первый

Небо было чёрное, бархатное. Ветра я не чувствовал, но видел его. Огромная скорость, с которой я нёсся по чёрному небу между белых звёзд, соединенных друг с другом белыми линиями, позволила мне отметить про себя, что дует сильный ветер или же (волосы мои то вставали дыбом, то развевались) скорость, с которой я летел, создавала ветер. Я, сидя на не понятной для меня палубе и держась обеими руками за поручни, чувствовал одновременно и страх, и любопытство. Услышал голос: “Магнитное поле ещё в своё время открыл Пётр I”. После этих слов показался мост. Только бы проплыть под ним, будет ли достаточно высок, разобьёмся…

Сон о Маленьких лицах

Собственно ничего примечательного я в этом сне не увидел. Примечательным было то, как я непримечательное и обыденное увидел, с какого угла зрения, с какой позиции.

Я увидел девушку, стоящую у стены и разговаривающую с парнем в джинсах. Она жаловалась ему на что-то и, хотя я смотрел на неё во все глаза, она не замечала меня. Потом она умолкла, и они пошли.

Они пошли, а я видел их огромные ноги, огромные туфли и высоко очень маленькие лица. Я лежал? Или стелился по земле, как туман? Или же был жучком? Одно было ясно: я был внизу на земле или под землёй, а они шли по мне, топали по мне или рядом. Вот почему такие огромные ноги и такие маленькие лица.

Ностальгический сон

“…и за борт её бросает в набежавшую волну…”

Именно так. Степан Разин встал во весь свой разинский рост, размахнулся и швырнул прекрасное существо в ярких шароварах за борт, в холодные невские воды. Красавица тут же пустила пузыри. Степан сел и задумался. “Ах!” – выдохнула публика на берегу, и некоторые даже перекрестились. Сашка, Панька и Олька побежали дальше, к другому аттракциону. Купцы сели в лодки с цыганами, и над Петровским островом полетела весёлая инструментальная мелодия чардаша и прочей дребедени.

Сон о Двух книгах

Во сне я увидел две тоненькие, в твёрдом зелёном переплёте книжки. На одной из них было золотом написано “Наступление”, а на другой – “Отступление”. Две эти книжки являлись ничем иным как руководством на случай войны.

Открыв первую книжку, я увидел синие горы, которые кольцом окружили горную долину серого цвета. В долину между гор вела красная крутая дорога. Я ехал на повозке по этой, как оказалось, пыльной (пыль была красного цвета) дороге. Подняв шлагбаум, солдат пустил повозку на территорию серой долины. Я увидел, что посередине её поднимаются вверх три ракетные установки. Были они такими высокими, что ракета на самом верху снизу казалась маленькой чёрной мухой. “Хорошее они место выбрали, – подумал я, – никто не догадается”.

Открыв вторую книгу, я сначала увидел картинку, на которой было изображено внутреннее помещение католического собора. В помещении как-то пусто, и алтаря в нем не было, лишь лавки да на стенах поблёкшие облупившиеся фрески. Уже стою внутри храма, и ко мне подходит офицер. Он говорит: “Будем реставрировать эту церковь, чтобы никто не сказал, что мы не охраняем памятники искусства”. Он описал рукой дугу, показывая мне всё это, что они собираются реставрировать. Я вышел из храма и, подойдя к повозке, сказал извозчику: “Они реставрируют церковь, а потом начнут войну, и от этой церкви, так же, как и от долины, ничего не останется”.

Извозчик, конечно, промолчал.

Сон о Масле

Гражданская война. Грязный вокзал. Н. в форме милосердной сестры, с белым, как сахар, лицом. Она падает из-за угла, и из рук у неё вываливается на пол промасленный сверток. “Вот масла тебе принесла”, – хрипит она и смотрит на меня снизу глазами полными страха и боли.

Подбегаю к ней и хочу ей помочь подняться с земли, но трезвые голоса и лица знакомых, мелькающие перед глазами, предостерегают меня, напоминают о её хитрости, лживости. “Нет, нет и нет, не делай этого!” Или: “Я бы на твоём месте этого бы не делал!” А она всё ещё полулежит на полу, и рядом с ней в пергаментной бумаге потихоньку тает и растекается масло. Как мне её жалко, как жалко мне этих голубых молящих и страдающих глаз! Не послушаюсь, подниму её, но её уже нет, не видно, только голос слышен: “Я хотела как лучше, с таким трудом достала это масло”.

“Я знаю одно заведение, где ещё открыто”, – почему-то говорю я, и мы входим прямо с улицы в тускло освещённое помещение. “Я уже хотел закрывать, но ничего не поделаешь. Не стойте на пороге!” – говорит муж Н. Он почему-то в белом халате и кирзовых сапогах. Ах, да, я совсем забыл, ведь теперь гражданская война… Снова ничего не видно, только чуть слышный голос Н.: “Я хотела как лучше, пойми меня, не сердись”.

Сон в Кухне

Небольшая комната, по всей видимости, петербургской квартиры. Я лежу на кровати. Надо мной склонился рыцарь Злой Дух. Он в чёрном старинном плаще, волосы редкие и тоже чёрные, лицо его лоснится. В руках он держит лезвие бритвы. Мне ещё непонятно, для чего оно предназначено, но на свалке появляется грязный старик. “Мне с трудом удалось убежать, – говорит он. – Всех наших детей зарезал бритвой Злой Дух, рыцарь в чёрном плаще, только мне удалось скрыться. Теперь я бреду по дорогам, через холмы и равнины, через горы, всё дальше и дальше от своего дома в тёплые края. Я думаю, что мне удастся попасть благополучно через Венгрию в Югославию, к тёплому морю”.

Услышав слова бродяги, рыцарь Злой Дух начал полосовать лезвием мои руки. “Мама, мама!” – кричу я и пытаюсь спрятать руки под одеяло. На мой крик прибежал рыцарь Доброй Воли. Я показываю ему порезанные руки и жалуюсь, что их мне порезал рыцарь Злой Дух. Тот и не пытается скрыться, стоит как ни в чем не бывало и нагло заявляет, что я вру, что мне это только приснилось. Рыцарь Доброй Воли нервно ходит по комнате. Ремень, на котором у него висит меч, скрипит, лицо меняет свою окраску, то бледнеет, то краснеет. “Разберёмся”, – говорит он.

Вижу ожившую карту, по которой идет бродяга с севера на юг к тёплому Средиземному морю.

Сон об Этапах жизни

Его жизнь можно поделить на три периода или этапа. Свою сознательную жизнь он начал с того, что попытался через Северный полюс попасть в Финляндию. Это ему не удалось, и он вернулся из Финляндии, волоча на себе раненого.

Второй период – это экскурсия и осмотр достопримечательностей с группой цыган. Командовал ими полковник в штатском. Цыгане разместились глубоко в пещере. Когда им сказали, что автобус подан, они полезли наверх, таща с собой сундуки и чемоданы. Он выбрался из пещеры предпоследним, с большим трудом. “Там осталась старая цыганка, надо бы ей помочь”, – сказал он. “Вот и помог бы!” – издевался полковник. Старый цыган кричал: “Скорее, стройтесь, опоздаем в кино!” Автобус повез их из города в города, в кино.

В последние годы жизни он вместо писания рассказов и стихов начал описывать свои обеды, ужины и завтраки. Было ему хорошо, он добился своего. У него было достаточно денег, чтобы не работать и не думать о завтрашнем дне. Он стал скупым и злым. Дочь свою он не видел уже 15 лет, хотя они и жили в одном городе. “Да и вряд ли уже увижу, – думал он. – Я к ней первым не побегу. Если сама придет, тогда и увижу”. Он часто кашлял, и ему приснилось, что у него рак горла.

Сон о Жертвах Хиросимы

“Жалко, я не художник”, – жалею я во сне, который вижу.

Нас двое, почти как всегда, я и она. Мы стоим на границе. Нас окружают со всех сторон серые дома. Между домами проспекты. Сначала вижу освещённый Московский университет. Проспект от университета ведёт ровнёхонько в Пекин. Вот, говорю я, как раньше было: прямо из Пекина был виден Кремль, такой между ними был ровный проспект проложен. Мы стоим на границе, думаю я, и говорю ей: “Мы стоим на границе Китая с Монголией, за нами Россия”.

“Что это за люди там?” – спрашивает она. Только внимательно приглядевшись, я замечаю, что вокруг нас не серые здания, а толпы стоящих людей, неживых, сотворённых из глины и пепла. Среди них вижу группу музыкантов. Музыканты играют блюз, и один из них, басист, открывая чёрный рот, поёт. “Эти люди жертвы Хиросимы”, – говорю я ей с уверенностью.

Потом я увидел винтообразную лестницу с белыми мраморными ступеньками, круто поднимающуюся внутри башни. Параллельно с ней тянулась золотая пожарная лестница. “Эта лестница ведет к Прабогу”, – говорю я и одной ногой становлюсь на ступеньку, а рукой, чтобы легче было подниматься, хватаюсь за перекладину пожарной лестницы.

Н-да. Конец.

Прага, 1976 год

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Литература»]
Дата обновления информации (Modify date): 09.01.12 21:43