Фёдор Шаляпин на перекрёстке муз*
(К эстетике музейного искусства)
*Публикация из наших архивов.
Говорят – и замечательно говорят – стиль – это человек… О музее Фёдора Ивановича Шаляпина, только что открывшемся в Москве, можно сказать, что на нём лежит явная печать личностной художественности главного героя и фирменных отпечатков его буйного переломного времени… Она – шаляпинская печать – лежит даже на той яростной сенсационности, с какой зритель приветствовал открытие музея, явно заждавшись обещанного ещё трижды по три года назад… И на всей драматической предыстории его создания, и на романтической самоотверженности тех, кто объединился в стремлении поселить рядом с нами этот уникальный художественный организм, посеять здесь – 10–20-е годы и пожать чувство исторического достоинства и эстетической справедливости…
Из среды индустриально безликих, никаких жилищ, производственных помещений, одинаковых по обе стороны Садового кольца, одиноко выбивается этот дом своей стилистичностью, вызывающей острохарактерностью и независимостью от суеты повседневности…
Москва давно уже разгладила лица необщее выражение, затушевывая черты уникальности, под корень вырубая свою особость и выпячивая тем свою всеобщность, похожесть… А этот аккуратный уютный домик с садиком – типичный образец старинной московской усадьбы аж ХVIII века – средь нашего быта, сегодня (слово-то какое – у-садь-ба!) – поистине ошеломляет… Заставляет заново переписать и вихрь машин за окном, и грохот их моторов по нервам, лязг тормозов да и самую нашу поспешность… Ошеломляет просто как факт своей неубиенности, выживучести в мире, в котором даже храм как хлам сметаем, не то что покинутый дом…
Тем с большим напряжением вглядываемся в его живучие окна – как в очи старца, пережившего не одну эпоху… Всматриваемся в стены – как в тени отпечатавшейся древности, ещё допушкинской…
Именно здесь – в этом доме – жил свои последние московские лета Федор Шаляпин…
И именно здесь, в этом стойком месте, пережившем даже страшные пожары 1812 года, удалось прописать музей (ну разве самый этот дом с его стоической судьбой – не идеальное место для воссоздания прочного, мощного, природного Дара певца-лицедея?..).
Истории той борьбы за музей (и романтической, и детективной, и драматической!) уже более четверти века. Ещё в 1952 году дочь Фёдора Ивановича – Ирина Фёдоровна – обратилась с просьбой о создании музея отца на базе последней его московской обители… Ей отказали. Для всемирноизвестного певца-эмигранта, гордости России, возвращение, пусть и музейное, сочли нежелательным в то чёрно-белое время…
В конце семидесятых годов умер сын Ф.Шаляпина, Фёдор Фёдорович, завещавший многое из наследства отца в дар Советскому Союзу (если там организуется музей!..). Завещание и стало новым поводом для повторного обращения сотрудников столичного музея музыкальной культуры имени М.Глинки (самоотверженных шаляпинских поклонников) в верха – с надеждой воплотить давнюю мечту…
Так в 1978 году был завязан главный узел этой долгой музейной драмы, счастливо развязавшийся в наши лишь дни…
Никто не знал тогда, что ещё одна опасность подстерегает идею, которая сегодня – когда музей открыт – представляется очевидной…
Усадьба Ф.Шаляпина, пережившая мощный московский пожар 1812 года, несколько войн и революций, едва не легла жертвой на алтарь Олимпийского огня – уже после состоявшегося решения о музее… Кому-то показалось, что этот архитектурный и исторический памятник, порядком увядший в бесхозности, портит вид и перед лицом мирового спорта его надо безжалостно смести с Садового кольца…
И только бурная деятельность (такая чуждая застою!) всё тех же самоотверженных шаляпинофилов спасла нас от очередного акта вандализма…
Но и это тоже не было окончательной победой эстетического и здравого смысла над конъюнктурой сиюминутности… Не удалось прямым наскоком пресечь музей великого эмигранта, – решили удушить тоньше. Первоначальная концепция музея была не собственно шаляпинской… Его мощный художественный образ и неповторимый Голос – решили утопить в многоголосии… Кому-то очень захотелось превратить его дом в музей вокального искусства, милостиво оставив хозяина двухэтажного особняка лишь в комнатке, подселив к его голосу – прочих… Пусть и достойные, но… – иные… Точно так же, как в первые послереволюционные годы, когда семью Шаляпина постоянно теснили, отбирая комнату за комнатой, пока не вытеснили на второй этаж, оставив хозяевам лишь малый угол…
Вот уж точно, в полном согласии с законом диалектики, история на новом витке своей бесконечной спирали чуть не сделала тот же зигзаг, что и шестьдесят лет назад…
И лишь в самые последние годы у нас поняли неделимость культуры на старую и новую, на внутреннюю и эмигрантскую, а историю России на дореволюционную и послереволюционную… И стало окончательно ясно – музею Фёдора Шаляпина – быть!...
Но и тогда ещё пришлось побороться авторам музея – главный хранитель фондов музея музыкальной культуры имени М.Глинки Л.Савченко, старейший сотрудник того же музея Р. Саркисян, старший научный сотрудник В.Евсеева (разработали научную концепцию шаляпинской экспозиции, своеобразный её сценарий) и дерзкие дизайнеры, художники Ольга Кирюхина и Владимир Вильчес-Ногерол (главные постановщики, воплотившие сценарий в жизнь) – побороться за то, чтобы шаляпинский музей, как и сам великий певец, был остро нетрадиционным и ярко неожиданным… Им пришлось основательно повоевать за то, чтобы музей этого яркого художника был не мемориально-бытовым, не биографическим и этнографическим (когда пунктуально точное расположение комнат и экспонатов является самоценным, поглощает всё внимание специалистов, пренебрегающих целым во имя частностей), а – музей Художника, всю атмосферу которого пронзает и творит жизнь человеческого духа, становление певца и обретение им Голоса и физического, и духовного…
Ключ к пониманию столь неожиданного замысла – я вижу в одном неожиданном наблюдении, сделанном итальянскими учёными. Они заметили, что графика блоковских строк в поэме «Двенадцать» созвучна и соразмерна с живописно-графическими экспериментами тех лет, особенно с исканиями Казимира Малевича… Время, эпоха имеют свою пластику, свою интонацию, свой ритм и колорит, свой цвет и свой собственный зримый образ, помимо воли творящего, впечатывающийся в его стиль…
Федор Шаляпин – типичный, характернейший художник рубежа и перелома эпох… Поэтому понятно, что через его образ жизни, общения и даже голос – прошли мощные токи времени, уточняющие его Дар, от времени независящий, но временем формируемый…
Сделав главным персонажем своего музея не биографию человека, а биографию эпохи, кардиограмму его Духа и метафору его Музы, авторы музея воссоздают некий мир, в котором Фёдор Шаляпин перевоплощается во Время и воплощается Временем…
А главным стилеобразующим мотивом того мира (на равных с музыкой и Голосом певца) стал совокупный образ Зрелища эпохи – красок и линий, цвета и ритма, колорита и пластики, явленных в живописи, скульптуре и графике, бытовом дизайне, во всём зримом цвете и свете тех лет…
Привлечение цветописи и светописи времени в музей певца – не прихоть и не произвол, а логика шаляпинского жизнестроения, ибо внешний облик времени диктовали художники его круга общения, его предпочтений и совместных зрелищ… Следуя прихотливой полифонии натуры великого певца, авторы музея возвратили в его дом его друзей, завсегдатаев вчерашней усадьбы. Только пришли они не плоскостью фотографий, а ритмами духовных исканий, своими шедеврами, своими мотивами и темами… Так в тонкую ткань сложного музейного замысла был введён важнейший мотив, заставивший сам Голос певца зазвучать по-новому, да и всей его жизни найти новое измерение, что недоступно было бы никаким фактам, датам, экспонатам…
Итак, шаляпинский музей принципиально нетрадиционен. Перенос акцентов с жизни художника на её художественность, с быта тела на бытие духа – заставил переосмыслить самое понятие «музей», переосмыслить его роль и смысл, да и возможности… И напомнил, что в корне музея уже неслышная уху – Муза и музыка, а не мертвенная гербаризация прошлого… Музей вполне способен показать Прошлое действующим лицом Современности, закравшимся и в будущее…
Все пять авторов музея Ф.Шаляпина остро чувствуют новизну музейной ситуации, когда создание истинно современной экспозиции невозможно уже без активной постановочной работы художников-дизайнеров… Здесь уже бесполезна и даже вредна привычная фигура оформителя стендов, сколачивателя картинных рамок и обрамителя витрин… Недостаточно здесь и простого интерпретатора, толкователя фактов и растолковывателя событий, исследователя документов.
Нынче остро нужны музеям (если они искренно жаждут занять достойное место в сложнейшей системе зрелищных искусств и реально влиять на становление и жизнь человеческого духа, а не плестись в хвосте современной культурной ситуации) подлинно художественные лидеры, способные, перевоплотившись в чужую жизнь, понятую как своеобразный жанр, как некое целостное произведение искусства, войти с ней в эстетконтакт – и пересотворить её на языке другого искусства, совсем особенного – музейного…
Традиционный музей – аналитичен, он раскладывает художественный мир, человеческую жизнь – на экспонаты, вещи, факты… И здесь, при создании такого музея, ключевая фигура – фактолог, текстолог, учёный. Он, старый музей, – пассивен и статичен и, в сущности, мало нуждается в зрителе, ибо зритель в его структуре – не предусмотрен… Музей замкнут и самодостаточен…
Музей же Ф.Шаляпина – как он исполнен – принципиально синтетичен. Он воссоединяет разрозненные факты жизни в целостный образ Музы, синтезирует события быта в житие Духа, воссоздаёт не материальные приметы жизни певца, а душевный строй художника, становление его Дара, обретение Голоса… И здесь уже исследователь-знаток не обойдется без соавторства дизайнера, творящего напряженные мизансцены пространств, в которых перезванивают или конфликтуют метафоры различных сторон бесконечно разнообразной, «бездной» художнической души… Пространства, где особыми аккордами разыграны дарообразующие мотивы – у Шаляпина, например, балаган, Дом, круг общения…
Такой музей – принципиально нуждается в соавторстве зрителя, чрез него проходит и без него немыслим, не состоится – как бы ни играли экспозиции экспонатами… Иначе в музее не будет главного – образа, который встречным усилием навстречу авторам должен воссоздать в своём воображении равноправный соавтор музейного зрелища – зритель…
Принципиально новая установка ваятелей шаляпинского музея выводит их создание за пределы просто очередной музейной точки – в фантазию и душу современника… Не секрет, что раскрепощение людей, их художественное становление случаются сегодня почти совсем вне музейных стен, без сопряженья с насыщенным и тщательно отобранным (но не отработанным!) миром прошлого. Едва только зашевелилась нынче лишь выставочная жизнь, давно уже, вопреки корневому своему звучанию не выставленная в наши души, а отставленная на периферию потребностей.
Музей же и вовсе отгорожен от горожан замкнутым пространством вещи в себе и непроходимым рвом, рвущим современность на прошлое, равнодушное настоящему… Законсервирован в своей гордой, презрительной консервативности. Какие страсти, к примеру, бушуют сегодня в общественном сознании вокруг поэтических прозрений и трагических пророчеств Ф.Достоевского, – и как тих и благостен его замузеенный мир, не проницаемый даже для высокой злобы дня… Это значит, что душа его пребывает в нас, в наших мыслях и спорах, а в музее – лишь хранилище покинутых им комнат и брошенных вещей. Но почему бы именно «Достоевскому» музею не стать центром кипения страстей, столкновения идей, навеянных им, и столпотворения людей, жаждущих разобраться…
Музей Фёдора Шаляпина, рождённый совместным поиском учёных и дизайнеров, решает одну из самых болевых социально-художественных проблем наших дней и наших условий – проблему контакта. Он прокладывает путь к зрителю сам, не дожидаясь случайных прохожих и неслучайно пришедших… Этот музей темпераментно распахнут настежь, в жизнь города, подобно самому актёру, яростно заряженному на контакт, открытому людям, даже дразнящему его своей загадочностью…
Федор Шаляпин – одна из ключевых фигур «Серебряного века» русской художественной культуры рубежа столетий и даже эпох. Века, так бесцеремонно отвергнутого и легкомысленно вырубленного из памяти, но потрясшего остальной мир не менее основательно, чем десять дней революции… А сейчас с таким трудом (и потерями!) восстанавливаемого в правах, возвращаемого из руин и осколков…
Федор Шаляпин – этот золотой бас Серебряного века явлен в музее – в скрещеньи судеб, полемике стилей, полифонии муз. В нахождении духовных исканий, а не в разреженном поле бытоподобия и россыпи мелочей…
Создатели музея, памятуя о том, что порвалась дней связующая нить, взваливают на экспозиционные плечи роль тяжелейшую: её соединить… И делают это с помощью стилизации, театрализации, игры штор и ритма кулис, переклички картин, диалога сыгранных певцом персонажей, гаммы лиц и звукописи красок…
Авторы музея выносят в своеобразный эпиграф, и даже – резче – в зонг жития Фёдора Ивановича Шаляпина – изящно исполненный макет старинных балаганов, ставших сильнейшим театральным потрясением с детства. Таким образом, зрителю властной репликой сообщается один из стержневых решающих мотивов творчества Ф. Шаляпина, чем сразу многое объясняется: например, колоссальное значение фольклорных истоков в его художественном мире, их неистребимая власть над его искусством. Ведь что б ни делал певец потом, какие б трагические вершины высокой поэзии ни покорял б, неискоренимым оставался его площадной лицедейский нрав, шутовской норов драматического барда всея Руси…
Вместе с тем, изящный и искусный, хоть и площадной, эстетизированный балаган задаёт настроение всей экспозиции, становится камертоном последующих залов, в который вслушиваешься и сегодня, вне стен музея, думая об искусстве Ф.Шаляпина. Авторы как бы подчёркивают неистребимость детства из художнической палитры. Следуя прихотливой жизни певца, как и прихотливому же маршруту его музея, – мы так и не уходим от балагана, а уносим его с собой – в путь, столь сильным оказывается и наше (как шаляпинское) впечатление, умело, впрочем, спровоцированное.
Балаган на пронзительной ноте будет звучать в нашей эмоциональной памяти и тогда, когда мы будем соучастниками его детства. И тогда, когда заново проживём его творческие перевоплощения. И тогда, когда узнаем Фёдора Шаляпина в контексте семьи (доставшейся с рождения и созданной самим). Не смолкнет балаганная нота и тогда, когда мы попадём в музейную часть, отданную авторами под мемориал – реконструированный интерьер старинного особняка.
И особенная, грубая интерьерность конструкции балагана смешается в нашем воображении с увиденным, создав устойчивый, зримый образ Времени. Авторы заставляют нас по-брехтовски – «не глазеть, но видеть». И увидеть в самих себе своё детство, заставляют зазвучать в нас уже забытые звуки начала… Такой неожиданный эффект самоуглубления, вспоминания даёт эта первая сильная нота музея.
Но как же играется весь его сюжет? В переплетении всех трёх тем – Дома, Творчества и Времени… Так, детство Ф.Шаляпина напоминает о себе в той части, где авторы расскажут биографию певца, опираясь на реконструкцию подлинных интерьеров дома… Казалось бы, логично не возвращаться к детству в дальнейшем. Но эта тема снова прозвучит в тех залах, где главными станут творческие искания художника (ведь ярмарка, будучи фактом детской биографии – одновременно сильнейший творческий, эстетический импульс на всю жизнь). И там, где в центре окажется Время со своими ритмами, формами, цветом и образами (а разве не влияет на становление нашего мировоззрения весь зрительный мир детства).
Так, фигура Ф.Шаляпина, изъятая из чисто бытового прочтения, явится зрителю в скрещеньи неожиданных сопоставлений, глубинных трактовок, в многозначительности ракурсов. Художники и другие авторы музея идут не по следу певца, – а навстречу ему из наших дней. В конце концов, грешно лишь перевоплощаться в творческий дух Фёдора Ивановича, трактуя жизнь только изнутри и не окидывая весь путь целиком – неведомый Шаляпину, но известный нам. Можно ли не учитывать те акценты, которые сделало само Время?.. Как живой человек, – он не закончен, он всё ещё продолжается. Он в процессе вместе с нами, и потому мы вправе думать о нём сквозь наше время. Потомки же – поправят нас. И заново переосмыслят Шаляпина. Только так история продолжится, а не захлебнётся, и связь времён не прервётся… Вот важный вывод, к которому склоняешься, вчитываясь в такое сложное сочинение, какое предложили нам авторы музея…
Здесь не вмешательство в чужую жизнь, каковой для них является жизнь Фёдора Шаляпина, а только более полное, объёмное её прочтение. Ведь Ф.Шаляпин, живя в своём времени, не мог предугадать, как Голос его отзовётся. Тем более – во Времени. И победу от пораженья он сам не мог отличить. Да и не должен был… Как не мог знать и того, какой смысл, какие факты биографии обретут впоследствии, обрастая сужденьями развивающегося Света… Зная многое из того, что Ф.Шаляпину о себе знать было не дано, Авторы решительно уходят от следования за своим героем – след в след (что делает музей традиционный), встречая его из нашего времени…
Вот почему так пронзительно расставлены акценты. И мы понимаем, что для самого певца тот факт, что жена должна была возвысить потолок в его репетиционной над архитектурными нормами его лет, чтобы необыкновенно мощный голос её мужа вольготнее владел пространством Дома, – был фактом бытовым, техническим… Для нас же – он символичен…
Как символично и то, что коровинский эскиз, впервые обнародованный именно здесь, в музее, и изображающий Бориса Годунова в сцене коронации (лучшей роли Шаляпина, где был его невероятный всемирный успех) – остался не завершённым. Это символ незавершённости жизни и творчества двух выдающихся русских художников, оказавшихся за границей без надежды на возвращение и создавших величественный гимн во славу русской истории…
Среди безусловных открытий музея я назвал бы и напоминание, даже ностальгию, по начисто забытому пласту русской художественной культуры – рекламной графике различных театральных эпох, буквально замурованных в старых изданиях, прессе, в афишах, буклетах, билетах и практически выпавших из активной памяти наших дней из-за малой доступности изданий широкой любознательной публики.
Этот внешний образ разных рекламных стилей – театров провинциальных, театров императорских и совершенно особняком стоящего мамонтовского театра (здесь правили свой изысканный бал Врубель, Бондаренко) – драгоценная находка авторов. Сочетая свои поистине «археологические» изыскания в архивах с комплектами подлинных фотографий, они создают ещё один образ эпохи – через фото-графику…
Каждый из залов, отвечающих определённому этапу в творческом становлении Ф.Шаляпина, окрашен в музее в свой цвет. Так, Казанский зал, – зеленовато-коричневый по тональности, это цвет провинциальной театральной палитры…
Другой зал – золотисто-бордовый, напоминает о Большом театре и московской архитектуре. Здесь царит мотив головинских занавесей, преображённых в оконные занавески, как бы скрывающих от посетителей заоконный мир театра современной жизни…
Третий зал – напоминает о Дягилевских сезонах, это символ мировой славы певца, одного из бенефициантов и творцов того успеха. А цвет зала – это грёза и фантазия по Баксту, ярчайшему из художников эпохи…
Своеобразными репликами авторы музея постоянно вводят в эти залы напоминание о самом Шаляпине, театрализуя эффект его присутствия – то небрежно брошенным шлемом, то другими предметами костюмов, реквизита. Или раскрытым на партии Ивана Грозного клавиром, с неслучайным вопросом: «Войти аль нет?»
Актёр только что здесь был, – утверждают авторы… Вот же, – видите? – вокруг разбросаны подаренные ему цветы…
Умеющий читать да прочтёт эту сложную, но озорную игру со зрителями, затеянную авторами не от праздности… Музей их, при своей внешней зазывно-карнавальной зрелищности, демократичности и диалогичности, имеет пласт куда более глубинный, требующий вдумчивого прочтения и более фундаментальных знаний… Пытливый зритель обязательно задержится у трёх графических панно и сквозь затейливую стилизацию Владимира Вильчес-Ногеро прочтёт первоисточник: знаменитые графические силуэты Кругликовой, импрессионистически изобразившая Париж I мировой войны.
Панно Вильчеса – как бы взгляд на старошаляпинскую Москву из окон и подъездов: вероятно, такие картины видел Фёдор Иванович, гуляя по Москве, репетируя, общаясь… И одновременно все три панно эффектно связывают тему творчества с темой семьи. В центре этой части экспозиции жена выдающегося певца, хозяйка того самого дома, ставшего ныне музеем, Иола Игнатьевна Торнаго, актриса итальянской труппы, приглашённой на гастроли Мамонтовым и выступавшей на нижегородской ярмарке (опять ярмарка!), где и познакомилась она с Фёдором Шаляпиным…
На долгие годы Иола Торнаго стала его Музой, хозяйкой и душой салона его друзей – художников его театра…
Авторы музея «реабилитируют» когда-то изгнанную из высокого искусства на периферию художественности семейно-графическую эстетику. Они активно использовали в оформлении зала мир домашних альбомов, пасхальных открыток, сентиментальных подписей. Они напомнили нам, что в жизни художника нет ничего бытового, всё формирует его вкус и Дух, нет быта – есть ещё одна краска в палитре его искусства… Дом художника – продолжение его творчества, только другими средствами…
Именно поэтому, рядом с комнатой, где воссоздаётся быт семьи Шаляпина (с эффектом присутствия жены и детей – только что снятое платье небрежно брошено на спинку дивана, забытые детьми игрушки, включённая электролампа освещает письма детей), органично соседствует высокое искусство – коллекция картин выдающихся художников, определявших цветографический облик своей эпохи. Причём занимают они целый зал не по прихоти авторов музея, а по праву старожилов, ещё в начале века демократично прописавшихся и органично ужившихся рядом с отверженным снобами якобы низким миром семейной сентиментальности, открыточной пасхальности и альбомной поэзии, так высокочтимой Шаляпиным…
Эти картины, скульптуры подарили хозяевам их друзья: М.Нестеров, В.Серов, К.Коровин, Б.Кустодиев, С.Коненков, П.Трубецкой, Кавалеридзе…
Эта ценнейшая коллекция сохранилась благодаря самоотверженным усилиям Людмилы Георгиевны Савченко, одного из авторов музейной коллекции. Ей удалось обыграть Время, не пощадившее семью Шаляпиных, их среду, мир их вещей, разбросавшее всё по свету. Но сегодня, на исходе тысячелетия, время собирать то, что разрушил «век-волкодав»… И Л.Савченко прекрасно выполнила свою миссию собирателя…
Другая бесценная часть экспозиции – царский дар Бориса Фёдоровича, вернувшего на родину коллекцию уникальных театральных костюмов отца. И опять же без натяжки, ущерба для собственной высокой художественности, ловко вставлена эта коллекция в мемориально-бытовую часть музейного замысла…
Театральные костюмы Бориса Годунова, Дон Кихота, Ивана Грозного, Демона, князя Галицкого (шедевры К.Коровина, А.Головина, В.Серова, Н.Рериха), – это не только музей в музее, как справедливо считают авторы, но и – кульминация лицедейского дара Фёдора Шаляпина, жемчужина его лучших созданий, но и апофеоз живописно-зрелищного замысла всего музея…
А тут же рядом, в гримёрной, – воссоздан акт лицедейского преображения Ф.Шаляпина в сценические персонажи… Здесь россыпь масок, париков и носов… А в мире зеркал преломляются не только игра, придуманная авторами (около подлинного зеркала певца – фотография, где он смотрится именно в это зеркало), но и игра уже наша, встречная, авторами не предусмотренная… Наш образ в зеркале впечатывается в изображение, которое когда-то здесь оставил Ф.Шаляпин…
Наше воображение, активно подогретое всем музейным сюжетом, услужливо вызывая в зеркале образ Фёдора Ивановича, просвечивает сквозь наши лица, отражённые в его зеркале…
А подлинный голос певца, постоянно сопровождающий нас по музею и усиливающийся к эпилогу, – завершает воссоздание его образа, в подлинности которого сомневаться уже просто не остаётся эмоциональных сил…
И потому я категорически не могу согласиться с авторами, когда они завершают экспозицию подлинными письмами, которые бросали поклонники певца, уезжавшего из России: «До свидания, Фёдор Иванович Шаляпин». Это противоречит всему пафосу музея. И вопреки воли авторов, но в согласии с пафосом музейного спектакля, я восклицаю: «Здравствуйте, Фёдор Иванович Шаляпин! Мы вас так заждались!»…
Музей Фёдора Ивановича Шаляпина. Мемориальный комплекс «Белый зал»
Музей Фёдора Ивановича Шаляпина. Экспозиция зала «Опера Мамонтова»
Музей Фёдора Ивановича Шаляпина. Экспозиция зала «Санкт-Петербург» (комплекс – «В Мариинском театре»)
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Музеи"]
Дата обновления информации (Modify date): 20.11.10 15:03