Тема Родины в поэзии Георгия Иванова
«Потерянный мир»«В тринадцатом году, еще не понимая, Что будет с нами, что нас ждёт, Шампанского бокалы подымая, Мы весело встречали Новый Год. Как мы состарились! Проходят годы. Проходят годы – их не замечаем мы… Но этот воздух света и свободы, И розы, и вино, и холод той зимы Никто не позабыл, о, я уверен. Должно быть, сквозь свинцовый мрак На мир, что навсегда потерян, Глаза умерших смотрят так.»
Потерянный мир Георгия Иванова
В мир он прибыл любимым ребенком 29 октября 1894 года в поместье «Студенки» Ковенской губернии. Подрастающему сыну, отец, генерал, подарил остров на одном из прудов поместья, выстроил крепость «Юрочкин форт», где, подобно Петру Первому, у мальчика было своё «потешное войско» из дворовых ребятишек и собственный флот – большой, на плаву, игрушечный крейсер. Безоблачное детство окончилось, когда отца не стало. Самостоятельная жизнь в Петербурге, обучение в Кадетском корпусе. Именно там начал он писать стихи. В одном из ранних стихотворений пятнадцатилетнего юноши есть такие строки: «Когда светла осенняя тревога в румянце туч и шорохе листов, так сладостно и просто верить в Бога, в спокойный труд и свой домашний кров…» строки, обозначившие тему будущего большого русского поэта – Георгия Иванова.
Он оставляет Кадетский корпус, занимается только литературой. Выпускает первые книги стихов, его поэзия обращает на себя внимание уже известных поэтов – Игоря Северянина, Николая Гумилева, становится членом «Цеха поэтов», встречает любовь всей своей жизни – поэтессу Ирину Одоевцеву. Счастливая пора!
«Вновь с тобою рядом лежа Я вдыхаю нежный запах Тела, пахнущего морем И миндальным молоком. Вновь с тобою рядом лежа, С легким головокруженьем Я заглядываю в очи, Зеленей морской воды. Влажные целую губы, Теплую целую кожу, И глаза мои ослепли В темном золоте волос. Словно я лежу, обласкан Рыжими лучами солнца, На морском песке и ветер Пахнет горьким миндалем.»
Увы, счастье кончилось с приходом первой мировой войны.
«Замело тебя, счастье, снегами, Унесло на столетья назад, Затоптало тебя сапогами Отступающих в вечность солдат. Только в сумраке Нового Года Белой музыки бьется крыло: – Я надежда, я жизнь, я свобода, Но снегами меня замело.»
«Январский день. На берегу Невы Несется ветер, разрушеньем вея. Где Олечка Судейкина, увы, Ахматова, Паллада, Саломея? Все, кто блистал в тринадцатом году – Лишь призраки на петербургском льду.»
Сразу, вслед за мировой катастрофой, на Россию обрушивается «революционное цунами». В числе многих других, не принявших и не переживших на месте этой стихии, Георгий Иванов покидает Родину.
…«И вот я принесен теченьем В парижский пригород, сюда, Где мальчик огород копает, Гудят протяжно провода И робко первая звезда Сквозь светлый сумрак проступает.»
Эмиграция. Неожиданный скорый переход из одного мира в другой. Даже младенцу, появляющемуся на свет естественным путем «скорые роды» могут принести непоправимый урон. Что же говорить о взрослой, вполне сложившейся творческой личности? Как быть, если тело продолжает жить, голова мыслить, а все, что связано с сердцем и душой, осталось далеко за морем.
«Балтийское море дымилось И словно рвалось на закат. Балтийское солнце садилось За синий и дальний Кронштадт. И так широко освещало Тревожное море в дыму, Как будто еще обещало Какое-то счастье ему.»
«Россия счастие. Россия свет. А может быть, России вовсе нет. И над Невой закат не догорал, И Пушкин на снегу не умирал, И нет ни Петербурга, ни Кремля – Одни снега, снега, поля, поля…»
«Как вы когда-то разборчивы были, О, дорогие мои! Водки не пили – ее не любили, Предпочитали Нюи… Стал нашим хлебом цианистый калий, Нашей водой – сулема. Что ж – притерпелись и попривыкали, Не посходили с ума. Даже напротив – в бессмысленно злобном Мире противимся злу: Ласково кружимся в вальсе загробном На эмигрантском балу.»
«Не спится мне. Зажечь свечу? Да только спичек нет. Весь мир молчит. И я молчу. Смотрю на лунный свет…»…
О чём думает поэт-эмигрант Георгий Иванов? Как все люди, о многом, о разном и, возможно, о той поре, которая безвозвратно ушла в прошлое.
«Опять на площади Дворцовой Блестит колонна серебром. На гулкой мостовой торцовой Морозный иней лег ковром. Несутся сани за санями, От лошадей клубится пар, Под торопливыми шагами Звенит намерзший тротуар. Беспечный смех… Живые лица… Костров веселые огни, – Прекрасна Невская столица В такие солнечные дни. Идешь и полной грудью дышишь, Спускаешься к Неве на лед И ветра над собою слышишь Широкий солнечный полет. И сердце радостью трепещет, И жизнь по-новому светла, А в бледном небе ясно блещет Адмиралтейская игла.»
Быть может, поэт размышляет об искусстве, о своем месте в поэзии:
«В тишине вздохнула жаба, Из калитки вышла баба В ситцевом платке. Сердце бьется слабо, слабо, Будто вдалеке. В светлом небе пусто, пусто, Как вареная капуста Катится луна, И бессмысленность искусства Вся, насквозь, видна.»
«А что такое вдохновенье? Так, неожиданно, слегка Сияющее дуновенье Божественного ветерка.»
«Как обидно – чудным даром, Божьим даром обладать, Зная, что растратишь даром Золотую благодать. И не только зря растратишь, Жемчуг свиньям раздаря, Но еще к нему доплатишь Жизнь, погубленную зря.»
И вновь возвращается он к действительности.
«Ничего не вернуть. И зачем возвращать? Разучились любить, разучились прощать, Забывать никогда не научимся… Спит спокойно и сладко чужая страна. Море ровно шумит. Наступает весна В этом мире, в котором мы мучимся.»
«Ликование вечной блаженной весны, Упоительные соловьиные трели И магический блеск средиземной луны Головокружительно мне надоели. Даже больше того, и совсем я не здесь, Не на юге, а в северной царской столице. Там остался я жить, настоящий, я весь, Эмигрантская быль мне всего только снится – И Берлин, и Париж, и постылая Ницца. …Зимний день. Петербург. С Гумилевым вдвоем Вдоль замерзшей Невы, как по берегу Леты, Мы спокойно, классически просто идем, Как попарно когда-то ходили поэты.»
«Теперь бы чуточку беспечности, Взглянуть на Павловск из окна. А рассуждения о вечности… Да и кому она нужна.»…
«Что-то сбудется, что-то не сбудется… Перемелется все, позабудется… Но останется эта вот, рыжая У заборной калитки трава. … Если плещется где-то Нева, Если к вам долетают слова – Это вам говорю из Парижа я То, что сам понимаю едва.»
«Здесь в лесах даже розы цветут, Даже пальмы растут, вот умора! Но как странно – во Франции тут Я нигде не встречал мухомора. Может быть, просто климат не тот, Мало сосен, березок, болотца… Ну, а, может быть он не растет, Потому что ему не растется? С той поры, с той далекой поры - …Чахлый ельник, Балтийское море, Тишина, пустота, комары, Чья-то кровь на кривом мухоморе…»
Это постоянная боль – оторванность от своих корней. Даже вторая мировая война не изменила настроения Георгия Иванова в отношении страны, покинутой им добровольно когда-то, но там продолжают жить и говорить на родном языке бывшие его соотечественники.
«Нет в России даже дорогих могил, Может быть, и были – только я забыл. Нету Петербурга, Киева, Москвы – Может быть, и были – да забыл, увы. Ни границ не знаю, ни морей, ни рек. Знаю – там остался русский человек. Русский он по сердцу, русский по уму, Если я с ним встречусь, я его пойму Сразу, с полуслова. И тогда начну Различать в тумане и его страну.»
«Зима идет своим порядком – Опять снежок. Еще должок. И гадко в этом мире гадком Жевать вчерашний пирожок. И в этом мире, слишком узком, Где все – потеря и урон, Считать себя, с чего-то, русским, Читать стихи, считать ворон. Разнежась, радоваться маю, Когда растаяла зима…О, Господи, не понимаю, Как все мы, не сойдя с ума, Встаем-ложимся, щеки бреем, Гуляем, или пьем-едим, О прошлом-будущем жалеем, А душу всё не продадим, Вот эту вянущую душку – За гривенник, копейку, грош. Дороговато? – За полушку! Бери бесплатно! – Не берешь?»
«По улицам рассеянно мы бродим, На женщин смотрим и в кафе сидим, Но настоящих слов мы не находим, А приблизительных мы больше не хотим. И что же делать? В Петербург вернуться? Влюбиться? Или Опера взорвать? Иль просто – лечь в холодную кровать, Закрыть глаза и больше не проснуться.»
Безысходность! В то время, когда он популярен как никто, задействован – он пишет критические статьи, новеллы, мемуары – все это, наверное, хорошая литература, но поэтические его строки бьют прямо в сердце, с такой силой он выражает чувства, которые в той или иной степени испытывают русские люди, оторванные от России. Романс Александра Вертинского на стихи Георгия Иванова, становится своеобразным «гимном» всей русской эмиграции.
«Над розовым морем вставала луна. Во льду зеленела бутылка вина. И томно кружились влюбленные пары Под жалобный рокот гавайской гитары. – Послушай! О как это было давно, Такое же море и то же вино… Мне кажется, будто и музыка та же… Послушай, послушай, – мне кажется даже… – Нет! Вы ошибаетесь, друг дорогой. Мы жили тогда на планете другой. И слишком устали, и слишком мы стары Для этого вальса и этой гитары.»
«Меня уносит океан То к Петербургу, то к Парижу. В ушах тимпан, в глазах туман, Сквозь них я слушаю и вижу – Сияет соловьями ночь, И звезды, как снежинки, тают, И души – им нельзя помочь – Со стоном улетают прочь, Со стоном в вечность улетают.»
«Остановиться на мгновенье, Взглянуть на Сену и дома, Испытывая вдохновенье, Почти сводящее с ума. Оно никак не воплотится, Но через годы и века Такой же луч зазолотится Сквозь гаснущие облака, Сливая счастье и страданье В неясной прелести земной… И это будет оправданье Всего, погубленного мной.»
«Повторяются дождик и снег, Повторяются нежность и грусть, То, что знает любой человек, Что известно ему наизусть. И, сквозь призраки русских берез, Левитановски ясный покой Повторяет все тот же вопрос: «Как дошел ты до жизни такой?»
«Бороться против неизбежности И злой судьбы мне не дано. О, если б мне немного нежности И вид на «Царское» в окно, На солнечную ту аллею, Ту, по которой ты пришла. Я даже вспоминать не смею, Какой прелестной ты была С большой охапкою сирени, Вся в белом, в белых башмаках, Как за тобой струились тени И ветра ласковый размах Играл твоими волосами И теребил твой черный бант… – Но объясни, что стало с нами И отчего я эмигрант?»
Да, вынужденная эмиграция – это совсем не естественный переход личности из одного бытия в другое. Когда свобода собственного душевного строя не может подчиниться сложившимся обстоятельствам и принять свободу чуждого ей внешнего мира, тогда эта личность становится трагической.
«Мне весна ничего не сказала – Не могла, может быть – не нашлась. Только в мутном пролете вокзала Мимолетная люстра зажглась. Только кто-то кому-то с перрона Поклонился в ночной синеве, Только слабо мелькнула корона На несчастной моей голове.»
Георгий Иванов был коронован при жизни, получив титул Короля поэтов эмиграции, но, судя по всему, для него самого это было малым утешением.
«Было все – и тюрьма, и сума. В обладании полном ума, В обладании полном таланта, С распроклятой судьбой эмигранта Умираю…».
Мир, в который вступил он когда-то, перестал для него существовать 10 сентября 1958 года. Последним приютом стало кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем.
«…Над белым кладбищем сирень цветет, Над белым кладбищем заря застыла, И я не вздрогну, если скажут: «Вот Георгия Иванова могила!..»
Прекрасно-жуткие строки, а может быть, жутко прекрасные?
Поэзия – страна вне времени, в эту страну входит поэт, который, помимо умения владеть рифмой и ритмом, обладает даром вызывать у читателя глубокое душевное переживание, изначально выстраданное им самим. Это – счастье, какой бы злосчастной ни была судьба поэта. Парадокс? Может быть.
«Это звон бубенцов издалека, Это тройки широкий разбег, Это черная музыка Блока На сияющий падает снег. За пределами жизни и мира, В пропастях ледяного эфира Все равно не расстанусь с тобой! И Россия, как белая лира Над засыпанной снегом судьбой.»
«Распыленный мильоном мельчайших частиц, В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире, Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц, Я вернусь, отраженьем в потерянном мире. И опять, в романтическом Летнем Саду, В голубой белизне петербургского мая, По пустынным аллеям неслышно пройду, Драгоценные плечи твои обнимая.»
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Литература»]
Дата обновления информации (Modify date): 12.04.11 15:09