Художники Одессы
Из солнечных степей, обтекаемых морем и другие рассказы
Именно оттуда – утверждали южнорусские писатели – придет новая литература. Но, пожалуй, до писателей это доказали художники. Уже написаны книги об импрессионизме южнорусской школы, о плодотворном наследии Кириака Костанди, Герасима Головкова, Петра Нилуса, Тита Дворникова. Уже не вызывает тени сомнения понятие «одесская живописная школа». Можно утверждать, что сформирована она как европейская школа, основу которой заложили и прапамять об античности, и средиземноморское единение, и культ света, культ Солнца…
Если о традициях и новаторстве, всегда противоборствовавших, но иногда синтезированных в первой четверти двадцатого века в искусстве Одессы, читатели знают (или могут узнать, зарывшись в книги и статьи), то об искусстве Одессы второй половины ХХ века сведений, увы, пока много меньше. Поэтому важно рассказать, показать, как ожила одесская художественная школа после Великой Отечественной войны.
Дети страха
Сейчас государство официально ввело новое понятие – дети войны. Мне кажется, что к людям, жившим в нашем тоталитарном государстве, во всяком случае, с тридцатых годов, можно применять определение: дети страха. И ощутили это в глубинных слоях народа, а тем более те, кто творчески отображал жизнь, – композиторы, писатели, художники.
Назову несколько фамилий талантливейших живописцев, подчеркиваю, талантливейших, которым то время не дало проявить себя так, чтобы стать частью не «советской», а общемировой культуры.
Михаил Жук, Михаил Божий, Николай Павлюк, Николай Шелюто, Петр Пархет, Григорий Крижевский.
Трудно сегодня объяснить, какие страхи преследовали каждого из них. Представить, что обуздали они в себе.
Михаил Жук, когда-то сецессионист, ученик С.Выспянского, как в подполье, ушел в керамику. Можно лишь предполагать, что синдром всеохватывающего страха, а М.Жуку было чего бояться, – все, кого он портретировал в 10–20-х годах, деятели украинского культурного возрождения, были уничтожены в сталинских застенках, – так вот этот тотальный страх сломил М.И.Жука, полностью увел его из профессии живописца и графика, превратив в мастера декоративной росписи керамики.
Михаил Божий, тончайший колорист, ни разу за свою жизнь не позволил себе показать персональную выставку. На публику выносились лишь помпезные картины, а сотни превосходных пейзажей, портретов жены, сына навсегда (!) остались в его мастерской.
Николай Шелюто, Николай Павлюк в молодости показали себя достойными учениками М.Бойчука. Но в послевоенное время об этом следовало не только забыть, но и отрешиться, с огромным усердием доказывая верность «социалистическому реализму». Какая грусть прорывается в письмах Н.Шелюто, опубликованных в изданной к его столетию монографии, что его вновь и вновь будут упрекать в «этюдности», будут убеждать писать столь нужные рабочим и колхозникам – «картины».
Трагические годы. Но то, что настоящие мастера, а все перечисленные выше были мастерами, смогли сохранить себя как художников, писать для себя, оставляя картины в мастерской, не показывая на выставках эти художественные произведения, говорит о благотворной силе одесской школы.
Человек «оттепели»
Но вот наступает 1956 год, «оттепель», пользуясь определением И.Эренбурга. У себя в мастерской начинает возвращаться к самому себе, к свободе, к декоративизму, иронии, но как бы на новом дыхании Теофил Борисович Фраерман. Ему остается жить всего год, но и до 1957 года он успевает сделать несколько десятков острых, проникнутых ощущением молодости гуашей. Мы их увидим (и то – не все) на его посмертной выставке в том же 1957 году в Одессе. И хоть в предисловии к каталогу (анонимном) художника уже не упрекали в формализме, но по-прежнему звучал упрек в… камерности творчества. И лишь ученик Фраермана, правда, давно уехавший из Одессы, в своем творчестве отошедший и от заветов Фраермана, и от заветов П.Филонова (а он учился и у того, и у другого), народный художник СССР Е.Кибрик в слове об учителе писал: «Когда до меня доходили слухи, что Теофила Борисовича называют формалистом, я не мог этого понять… он был очень тонким и оригинальным художником, творчество которого отмечено тем пытливым беспокойством, бесконечными исканиями, которые отличают каждого художника, обладающего художественной индивидуальностью».
Но, пожалуй, главное, Т.Б.Фраерман оставил не только гуаши 1956 года, но и учеников – Олега Соколова и Юрия Егорова.
Я не раз писал о прижизненных (часто подпольных, запретных) выставках Олега Соколова. Писал и после его смерти. И, думаю, нашел определение, которое может многое сказать о художнике даже тем, кто не знал его (а знала чуть ли не вся городская интеллигенция, особенно научно-техническая, философская, медицинская, музыкальная): Олег Соколов – «человек оттепели». Он воплотил в себе идеалы шестидесятничества, но пришел к пониманию нелепости соцреализма как единственного пути развития культуры, нелепости политической системы, где деятели культуры были винтиками партийного аппарата, еще до смерти вождя всех народов, до речи Хрущева ошеломившей многих и многих.
Можно вспомнить и то, что Олег Соколов прошел войну. А это была школа борьбы с диктатурой фашизма, и победителям казалось: как только кончится кровавая бойня, действительно наступит новая жизнь, люди ощутят себя «братьями и сестрами», как обратился к ним в первой своей речи, в 1941 году, всезнающий и всевидящий бог этого безбожного царства. И, конечно, нельзя забывать, что Олегу Соколову просто несказанно повезло. Он не только учился в Одессе, а потом во Львовском художественном институте. У Соколова был Учитель – человек, принадлежавший по праву и к одесской, и к парижской школе, друживший с Матиссом, Руо, Шагалом, выставлявшийся с ними на одних выставках, – Теофил Борисович Фраерман. Ему уже не разрешали преподавать, но Олег ежедневно ходил к Фраерману домой, беседовал (и оставил интереснейшие записи об этих разговорах).
Я не утверждал и не утверждаю, что Олег Соколов с конца 50-х годов был лучшим одесским художником. Рядом продолжал творить последний южнорусский мастер, тончайший колорист В.Синицкий, восходили звезды А.Ацманчука и Ю.Егорова. Но их творчество (особенно В.Синицкого) было как бы частным делом, изредка прорываясь на выставки, таилось в мастерских.
Олег Соколов был фигурой общественной. Он ломал догматы у всех на виду. Боролся за право показывать свои работы. И находил поддержку то в Союзе писателей, то в редакции «Комсомольской искры», то в Доме ученых. Но никогда, увы, никогда – в Союзе художников, где «дележ пирога», дававшего сытую и безбедную жизнь заказами от колхозов, заводов, санаториев, гостиниц и т. д., сломил талантливых людей.
А когда у Олега Соколова не было возможности выставляться, он открывал всем (подчеркиваю – всем!) двери своей крошечной квартиры, где жил и работал сам (поэтому формат акварелей, гуашей всегда маленький), где жили его мать, сестра с мужем. И все это – в двухкомнатной квартирке на тогдашней окраине города – в Строительном переулке. И единственная большая работа – антисталинская фреска, написанная на стене комнаты, сохранилась как протест против деяний усатого вождя.
Круг его творчества: от мирискусничества к абстракционизму, от опарта к контррельефам и аппликациям на бумаге, к стихоживописи, к музыкоживописи. Он был экспериментатором. Когда-то любимейший поэт Олега Соколова Велемир Хлебников делил людей на изобретателей и приобретателей. Олег Соколов был изобретателем.
Преодоление канонов
И все равно вызов Олега Соколова был как бы со стороны. Музейщик, не член творческого союза. Куда страшнее бунт на корабле. И та же оттепель определила две фигуры (уже внутри Союза художников!), которые стали знаковыми для одесской школы, ее классиками.
Пришла из институтов новая волна мастеров, мощных, ярких, которых не могли устроить академические каноны. И они пошли в бой против натурализма и серости. Это, прежде всего, Александр Ацманчук и Юрий Егоров – живописцы очень разных творческих почерков. Им довелось воспитывать, учить новое поколение художников. Юрий Егоров был для многих из них ориентиром в творчестве. Александр Ацманчук – в отношении к искусству.
Правда, тут же нужно заметить, что огромное влияние на тех, кто оканчивал Одесское художественное училище, оказали Дина Михайловна Фрумина и Любовь Иосифовна Токарева-Александрович, ценившие талантливость, честность в своих учениках. Но Ю.Егоров и А.Ацманчук не столько учили, сколько показывали, как можно шаг за шагом ломать стереотипы.
Собственная художественная практика и для Ацманчука, и для Егорова была очень непростой. Помню, как третировало официальное руководство Союза художников А.Ацманчука за картину «Полет». Что пугало в этой картине начальство от искусства? Острая экспрессивность формы, нескрываемая чувственность.
Замечательный рисовальщик Александр Ацманчук требовал и от других любую, пусть работу для «Худфонда», выполнять на таком уровне мастерства, когда теряет смысл оправдание – «халтура».
Как много удивительных, гармоничных в своей классичности картин – портретов увидели мы на посмертной выставке А.Ацманчука. Очень рано умер мастер. Но успел подготовить прорыв, без которого не было бы сегодняшней одесской живописи.
Патриарха одесской живописи Юрия Егорова, ушедшего из жизни в 2008 году, я воспринимаю молодым. Дело не в возрасте. Да, Юрий Егоров родился в 1926 году. Но творчество его было и осталось молодо, оно не поддавалось воздействию ни времени, ни политических бурь за окном его мастерской.
«Так почему же патриарх?» – спросите вы. Потому что он создал школу, продолжил начатое великими мастерами и передал это как цельность, как систему, как исток жизни и искусства поколению нынешнему.
Юрий Николаевич Егоров создал свой неповторимый облик Черного моря. Как пружину, сжав линию горизонта, он сумел показать нам живое море, вечное и грандиозное. Это не море Айвазовского или Боголюбова, ему не нужны бури и ветры, а лишь безмятежное спокойствие, солнце и человеческие фигуры… Это, скорее, море философов, ощутивших единение человека и моря.
Удивительно, но Юрий Егоров, родившийся в Сталинграде, учившийся в двух известнейших художественных институтах Ленинграда, – в Академии художеств и Училище имени В. Мухиной, все же возвратился в Одессу, где после военного училища с 1946 по 1948 годы окончил художественное училище имени Грекова. Но главное – брал уроки у Теофила Борисовича Фраермана.
Его притягивал воздух свободы. Его притягивали ветры Средиземноморья. Тут легче было сбросить кожуру казенных навыков и стать самоценной личностью.
Так он решил. И так он победил «фондовское» искусство, так утверждал на протяжении десятков лет заветы Сезанна.
Сейчас мы можем сказать: Юрий Егоров был шестидесятником. И все беды этого поколения, как и все победы, выдержал с честью.
У Юрия Егорова уже всемирно известное имя. Десятки учеников. И главное, чему он их научил, – не техническим приемам, а искусству сопротивления, чести и совести.
Нонконформисты
Этим словом нередко обозначают то ядро, вокруг которого и развивался «второй одесский авангард», по точному определению художника и критика Сергея Князева. «Нонконформизм» написала Люда Ястреб на одной из своих работ. И как бы обозначила название этого дружного товарищества. Собственно одесский авангард 60-х годов, те, кого преследовали, не выставляли, травили – это группа художников, сложившаяся в доме-мастерской Александра и Риты Ануфриевых. Это именно там Люда Ястреб, Валерий Басанец, Владимир Стрельников, Виктор Маринюк определили для себя путь в искусстве. Их поддерживал Юрий Егоров. И они стремились быть группой и оставаться индивидуальностями.
Александр Ануфриев жадно впитывал уроки авторитетных мастеров ХХ века, недоступных для нас тогда. У него на столе лежали альбомы Ван Гога, Пикассо, Модильяни. Как тут не вспомнить признание Владимира Маяковского: «один сезон наш Бог – Ван Гог, другой сезон – Сезанн». Ученичество происходило не столько в художественном училище, сколько – дома, у альбомов великих мастеров.
Импульсивный, экспрессивный Ануфриев менял ориентиры, искал свою тему, свой стиль. И нашел его не в экспрессионизме, не в кубизме, а в возвращении к итальянскому Возрождению. Но уже с привкусом всех тех новаторских открытий ХХ века. Ануфриева, как и Владимира Стрельникова, власть вынудила эмигрировать. Но в Одессе оставался Валерий Басанец, создавший герметично закрытый мир, эстетизированный и прекрасный. В каталоге своей выставки в 1990 году он декларировал: «Человек слышит звучание видимого». Это и доказал В.Басанец.
Есть мастера, в творчестве которых легко выделяются разные периоды. Увлечения, предпочтения налагают видимый отпечаток. К иной категории художников принадлежит Виктор Маринюк – пятьдесят лет его творческого пути являют собой не перемены стиля, векторы предпочтений, а постоянное самоуглубление.
Познав уроки супрематизма и иконописи, живописи Ренессанса и экспрессионизма, он, отбирая для себя главное, пришел к минимализму, к простоте и изысканности художественного языка. Его минимализм не рационален, не рассудочен, а эмоционален. Переживания художника становятся волнением для зрителя.
Многократно повторяемые темы «Девушка и город», «Женщина с ребенком», «Образ» каждый раз осмысливаются все более точно (как бы доводятся до формулы сущего). Маринюк пользуется цветом для сотворения света. И этой светозарностью проникнуты все лучшие работы мастера.
Официальное признание к В.Маринюку, как и ко многим художникам, державшимся в стороне от официальной идеологии, пришло достаточно поздно. Лишь в 1989-м году (еще во времена Советского Союза) он был принят в члены Союза художников. Хоть за его плечами были уже десятки выставок: и неформальных – в Одессе, в Москве, Мюнхене, и официальных – в Одессе, в Киеве… Но Маринюк не гнался за регалиями. Он не устает повторять: «Надо иметь неленивую душу и неленивый ум».
И, наконец, Люда Ястреб. И сегодня я воспринимаю ее как эстетического лидера группы. Формально им был А.Ануфриев. Неформально, как показало время, Люда Ястреб.
В 1980 году она умерла. И это – невосполнимая потеря одесской группы нонконформистов, а как теперь видится сквозь десятилетия, – невосполнимая потеря для одесской школы вообще. В 1983 году восьмого сентября в Союзе художников открылась ее посмертная выставка. На первом листе каталога, изданного с превеликим трудом, фразы из записной книжки Люды Ястреб, в которых она дает, по сути, характеристику их группе: «Художник был один со своим холстом, листом бумаги и всем, что попадало ему в руки, – все годилось, чтобы говорить. Никто не мог сказать ему: веди линию туда, а не сюда, клади цвет туда, так и такой, изображай то, а не это. Он за все был в ответе сам. Рядом были другие художники. Много говорили. Подробно и обо всем. Это была «обетованная Кастилия», это был университет для душ, где каждое свободное проявление становилось радостью для других, где все соизмерялось, переоценивалось на основании внимательного отношения к своему внутреннему движению…».
Сегодня работы Люды Ястреб хранятся в Одесском художественном музее, радуют глаз в домах живописцев и друзей художницы. Главное, что в них было и осталось, – гармония света и цвета, гармония в душе этой талантливой светлой души.
Это был на редкость точный дуэт художников – Люда Ястреб и Виктор Маринюк, в котором все равно за каждым оставались раскрепощенность и свобода. И дело не только в том, что они были мужем и женой, они творили общий мир.
Можно ли утверждать, что сегодня к этой группе художников пришла известность, слава. Однозначно ответить трудно. Да, их картины время от времени появляются на знаменитых лондонских аукционах. Да, в крупных коллекциях современной живописи, как в Украине, так и в США, в Германии, в России есть их работы. Но мне кажется, что сделано еще далеко не все, чтобы показать значение этих художников в культуре бывшего Советского Союза и нынешней Украины.
В этом году в Лондоне коллекционер, галерист, а в прошлом профессиональный музыкант Владимир Асриев совместно с одесским коллекционером, руководителем галереи NT-art Анатолием Дымчуком выпускают первую серьезную монографию о нонконформистах Одессы. Думаю, издание книги поможет сформировать общественное мнение, дать возможность понять, что творчество московских художников шестидесятых-восьмидесятых годов, таких, как Владимир Яковлев, Анатолий Зверев, Оскар Рабин, Дмитрий Плавинский, Владимир Ситников, взаимосвязано с творчеством одесских нонконформистов, представляя как бы единое поле творческих исканий.
Как коллекционеры России понимают, что без работ Яковлева, Зверева, Краснопевцева не может быть достойного собрания картин «неформальных» живописцев, так и коллекционеры Украины должны осознать, что без Люды Ястреб, Валерия Басанца, Владимира Стрельникова не может быть достойного собрания, представляющего художественную жизнь Украины ХХ века.
Да и не только об упомянутых именах, а о всех тех, о ком речь пойдет далее. И к важной роли NT-art галереи и ее руководителя Анатолия Дымчука в формировании художественных вкусов, я бы даже сказал, художественных предпочтений, я обязательно вернусь.
Мы – вольные птицы
Второй одесский авангард – это не пять известных имен. Это мощная и многочисленная группа художников, заявившая о себе в шестидесятых-семидесятых годах. Конечно же, любая структура условна. В жизни все взаимосвязано. В доме Ануфриевых бывали как завсегдатаи и Евгений Рахманин, и Валентин Хрущ, и Станислав Сычев, и Лев Межберг, и Олег Волошинов. Но все же каждый из них был сам по себе, вольной птицей.
Запомнилась первая выставка. Первый скандал. Двое художников, возможно, наиболее импульсивных, – В.Хрущ и С.Сычев, в один из дней 1967 года повесили свои картины на заборе у оперного театра (шла реставрация), в скверике Пале-Рояль. Афиши не было, лишь короткая надпись «Сычик+Хрущик», но ее успел сфотографировать фотограф молодежной газеты. Это было до «эры бульдозеров» в Москве, но милиция и здесь не разрешила «подобное безобразие» продержать более трех часов.
И все же выставки были. В холле редакции «Комсомольской искры» (еще на улице Пушкинской, 37) состоялись персональные показы работ Людмилы Ястреб, Виктора Маринюка, Андрея Антонюка (сейчас он живет в Николаеве), Люсьена Дульфана и многих других. С редакционных выставок и началось признание (пусть вначале в узком кругу любителей и коллекционеров) этих художников.
Со всеми этими мастерами мы знакомились вначале на домашних выставках у А.Шевчук, И.Дробачевской, В.Меленчук, В.Асриева, А.Глузмана, В.Суслова, затем у коллекционеров Ф.Кохрихта, И.Федоркова, П.Великановой и других одесситов.
Лишь в 80-е мастера, о которых я рассказываю, значимыми работами попали на официальные выставки. Но энергии творчества, энергии пробивания официальной рутины хватило немногим. Это ведь нужно иметь такую мощь, как у Юрия Коваленко, чтобы чуть ли не ежегодно устраивать персональные выставки (пусть в фойе кинотеатра), доказывая, что подлинная народность – это не слащавость, а жизненная сила, доброта и веселье.
70-е годы сломали многих. И тут примеры приводить можно, к сожалению, бесконечно долго. Перестал выставляться Станислав Сычев, в Москву уехал Валентин Хрущ, в оформительские работы ушел Сергей Князев, в керамику – Руслан Макоев (потенциальные возможности которого были огромны), невостребованными оказалась тонкая живопись Михаила Черешни, умер, не реализовав себя, Борис Нудьга, все меньше занимался живописью, все больше литературой Игорь Божко.
А сколько было таких, кто жил совсем особняком, среди всех, но все же в одиночестве. Как тут не вспомнить Мишу Ковальского, мечтавшего о земле предков – о Польше, влюблявшегося в каждую гордую (и не очень гордую) польку – в надежде: увезет. Он писал мощные экспрессивные, почти абстрактные картины. А Коля Новиков, вечный бомж, человек, проучившийся пять лет на втором курсе Одесского художественного училища имени Грекова (тоже «шутка» того времени – из всех выпускников училища выбрать имя этого «певца гражданской войны»), а точнее, мывший машину директора училища, но бесконечно рисовавший свой мир – сексуальный и религиозный. Евгений Рахманин, изобретатель музыкальных инструментов, мастер, которому подчиняется и дерево, и звук, но главное, живописец милостью Божьей – и в абстрактных, и в фигуральных полотнах имеющий свой почерк, свое лицо.
Но жизнь нельзя остановить. Продолжалось накопление, движение в той первоначальной компании, которая сложилась в конце 50-х – начале 60-х годов. Сюда пришли близкие им по творческим устремлениям Владимир Цюпко, Александр Стовбур, Николай Степанов. Эту группу можно узнать по творческому почерку, по полю притяжения. В 1987 году они устроили одновременно в двух музеях Одессы выставку монументалистов, показывавшую и ее сегодняшние достижения, и потенциальные возможности. Новые художники как бы стремились заполнить те бреши, которые образовались после отъезда за рубеж в конце 70-х годов А.Ануфриева и В.Стрельникова, так и не сумевших «вписаться» в официальное искусство того периода, а жить двумя правдами не захотевших.
Я употреблял слова «группа», «компания», что, по сути, более точно, но все время помнил об условности этих обозначений. Нонконформизм объединял неприятием сущего, неприятием фальши людей очень разных. О каждом из них можно было бы писать очерк-воспоминания. Как непохож вечно играющий в сумасшедшинку, но при этом прагматичный Люсьен Дульфан на немножко лиричного, в хорошем смысле сентиментального Иосифа Островского, взрывной экспансивный, склонный к художественным (и жизненным) авантюрам Саша Ануфриев на философически настроенного ироничного Володю Стрельникова. Но они варились в одном котле, не просто жили рядом в одном городе, а как бы создавали своим присутствием, своим творчеством жизненную энергию Одессы.
И еще ряд мастеров мне хотелось бы обязательно упомянуть в этой главке.
Живопись прекрасного одесского художника Олега Волошинова настолько «обожжена» лучами Солнца, что и сам художник представляется мне солнцепоклонником. Он не то чтобы ломал традиции, как поступали тогда многие авангардисты, а не отрекаясь от традиций, нашел собственный способ их прочтения, создал камерные картины, где все – и цвет, и композиция – давало возможность не просто увидеть знакомый пейзаж, а ощутить эмоциональное состояние живописца. Он не повторял мир, а творил свой собственный, яркий, энергичный, солнечный, где и лодки, и паруса, маяки и песок становились знаковыми объектами его мира.
Нет, это были не холодные формулы, а живая плоть, лишь укрощенная кистью художника.
А можно ли представить одесскую школу, ее авангардное крыло того периода без фантазий Виктора Павлова, без театрализованных мистерий Виктора Рисовича? Каждый из них был сам по себе, но все вместе они и составили второй одесский авангард.
Знакомьтесь: NT-art галерея
Галерея Дымчука стала естественным продолжением коллекции. Картинами хотелось не только обладать, но и показывать их людям. Пропагандировать настоящее искусство.
Кстати, выставка работ Юрия Егорова свидетельствовала об уровне галереи, о вкусе ее хозяина. И открыла NT-галерею журналистам и публике.
Удачных приобретений было множество. Десяток значительных работ из коллекции Михаила Кнобеля приобрел А.Дымчук еще до того, как Кнобель решил продать свою коллекцию банку «Пивденный». Сформировавшаяся еще в 60 – 70-е годы коллекция Феликса Кохрихта позволила закрыть лакуны в раннем творчестве Александра Ануфриева, Валентина Хруща, Владимира Стрельникова, Людмилы Ястреб... В Лондоне, в галерее Владимира Асриева, приобретались картины, которые этот, один из первых одесских коллекционеров работ нонконформистов, показывал Западу, утверждая самоценность одесского искусства. И, конечно, приобретения в мастерских у художников – живой процесс искусства находит реальное отражение в галерее.
Идей у Анатолия Дымчука множество. Почему в Киеве может быть Пинчук-центр, а в Одессе не может быть Дымчук-центр? Он планирует издавать альбомы, монографии об одесских мастерах. Вышел каталог собрания «Кохрихт-Дымчук», готовится, как я уже писал, книга о «втором одесском авангарде», каталог выставки Валентина Хруща, а в планах большая книга, посвященная Юрию Егорову…
Выставки Дымчуку интересно проводить серийно. В 2009 году – одна за другой – показы картин группы «Мамай», перемежаемые выставками Валентина Хруща, Владимира Стрельникова, надеюсь, Сергея Князева, а затем и Александра Ануфриева.
Необходимо пропагандировать украинское искусство, одесскую школу в мире. В 2009 году в Италии, в Больцано, состоялось очередное Биеннале современного искусства. Украина была представлена галереей Дымчука. Он представил не только картины уже известного в Европе Александра Ройтбурда, но и молодого талантливого одесского живописца Стаса Жалобнюка. И не просчитался. И галерея в рейтинге была признана одной из самых успешных, и у Жалобнюка купили две картины, причем одну – для итальянского музея.
Анатолий Дымчук безусловно из тех, кто сам себя сделал. Может быть, поэтому сегодня он помогает самоутвердиться, состояться многим другим. Своим примером подталкивает на дерзания молодых коллекционеров, дает возможность свободней дышать талантливым живописцам.
Без коллекционеров не существует художественная жизнь. Они дрожжи, на которых поднимается общественный интерес к искусству. Одесса во все времена славилась коллекционерами, собирателями, хранителями прекрасного. Я уже упоминал одного из первых коллекционеров одесского андерграунда, устроителя квартирных выставок Владимира Асриева. Джазовый музыкант, он в трудные семидесятые годы сделал выбор. Его не остановили угрозы, а затем прямое насилие – изъятие «в пользу государства» коллекции. Но и в Лондоне, где он живет уже долгие годы, Владимир Асриев открыл галерею, издал проспекты, каталог работ Юрия Егорова, организовывал выставки одесских авангардных мастеров в Европе. Эту эстафету сотворчества, любви к современному искусству подхватил Анатолий Дымчук.
Верность одесскому солнцу
Естественно, панорама одесской живописи будет смещенной, если не рассказать о талантливых художниках, оставшихся верными традициям южнорусской школы. В главе «Дети страха» я писал о ситуации, сложившейся в первое послевоенное десятилетие. Скажем так, позднее страх отступил, не исчез, но новое поколение живописцев уже свободно выбирало для себя ориентиры.
Какую-то новую энергию получила одесская школа, когда, получив высшее образование, приехали в Одессу «три медведя» (так их в шутку называли коллеги): Адольф Лоза, Орест Слешинский и Валентин Филиппенко. Они расшевелили Союз художников. Каждый из них оставил свой яркий след в амальгаме одесской живописи. Но Адольф Лоза успел написать и свои размышления о жизни и об искусстве. Страничку из них я процитирую, так как она совпадает с ходом моих размышлений.
«Я упорно поддерживаю версию и даже повсеместно провозглашаю, – писал Адольф Лоза, – что все, что происходит в одесской живописи, предопределено и предвосхищено отцами-основателями – мастерами Южнорусского товарищества художников.
Любое настоящее произведение искусства обязательно обладает тремя качествами: высоким профессионализмом, гуманистическим содержанием и третьим, что не назовешь словами, без чего ни хорошая школа, ни благие намерения ничего не стоят, а с которым оно является шедевром.
Вероятно, третье свойство есть результат необъяснимых контактов художника. Это я утверждаю постоянно, говоря о приоритете наших предшественников.
Но! Так ли это на самом деле?
Да. Конечно. Эти качества присущи лучшим вещам Костанди, Нилуса, Дворникова и любимого моего Головкова. Но ведь не только им. Не в меньшей мере они существуют у Сурикова, Серова, Врубеля, Куинджи и великого Н.Ге. Я уже не говорю о Рембрандте, Вермеере, Гойе, Брейгеле и иных.
А после «отцов» – сколько мощных мастеров в советское время!
И, конечно, четыре гиганта нашего серебряного века, шестидесятники – Ацманчук, Егоров, Токарев и Власов. Это создало среду, в которой они, наряду с талантливыми предшественниками, М.Божием, Н.Шелюто, В.Синицким оказались окружены вторым рядом отличных художников.
«Мы, я и Орест Слешинский, в силу затянувшейся молодости, относились пожалуй, излишне скептично к некоторым из их окружения. Сейчас я куда снисходительней и к Тодорову, и к Ломыкину, высоко ценю Гавдзинского.
Только высокий уровень всего пласта одесского искусства помог нам сделать определенные успехи. Планка была очень высокой.
Конечно, со времен основателей живопись Одессы стала масштабнее, уйдя от бытового жанра, камерного портрета и пейзажа.
Вспомнят ли нас? А если вспомнят, то куда отнесут?
Но в любом случае то, что мы делаем, может выполняться только людьми, знакомыми и с Пикассо, и с Кандинским, и с постмодернизмом».
Повторюсь, все художники Одессы, настоящие художники, участвуют в создании «Одесской школы». И все же Альбина Гавдзинского можно выделить, нужно выделить из числа многих. Он истинный импрессионист, за ним – школа Костанди. Не случайно последние годы жизни с ним ежедневно общался последний из южнорусских художников Владимир Синицкий, зять К.К.Костанди.
У Альбина Гавдзинского высшее звание, которое присваивается в нашей стране живописцам, – он народный художник Украины. Но, несмотря на высокое признание, он продолжает оставаться удивительно трудолюбивым человеком. Прошлые заслуги словно остаются в прошлом, а ему нужно ежедневно, может, даже ежечасно, прежде всего, самому себе подтверждать высокий класс, качество своей работы. Тем более что рядом Одесса, как настоящая возлюбленная, которой он отдал столько сил, столько страсти…
Казалось бы, оперный театр писали и писали многие художники. Но Гавдзинский знает, что луч света, дыхание приморского воздуха, волны тумана создают каждый раз неповторимую атмосферу. И каждый его этюд, каждое полотно не похожи друг на друга – в них ощущение вечной и изменчивой, легкой красоты нашего города.
Странное сближение. Старейшины в современной одесской школе живописи Юрий Егоров и Альбин Гавдзинский прошли испытание небом, авиацией. Не потому ли так много солнца на их картинах, такое ощущение простора и воли…
А как не порадоваться, что рядом работает еще один тончайший пейзажист Владимир Литвиненко, что одесская школа это и балерины Константина Ломыкина, и еврейские философы Иосифа Островского, Большефонтанский мыс Геннадия Малышева, философское стремление понять суть одиночества Александра Фрейдина, декоративный кубизм Владимира Власова. Все это в разных традициях, но все это с осознанием того, что привнесли Клод Моне и Поль Сезанн, Василий Кандинский и Казимир Малевич. Поэтому, как писал Адольф Лоза, эти художники высоко подняли планку одесской школы. Настолько высоко, что она никогда не становилась провинциальной.
И еще одним именем мне хотелось бы завершить эту главу. О Льве Межберге сегодня пишут как об одном из лучших колористов ХХ века.
«И красок звучные ступени на холст как струпья положил», – строчки из стихотворения Осипа Мандельштама, можно в полной мере экстраполировать на живописную манеру Льва Межберга.
Он родился в Одессе в 1933 году, учился у Д.Фруминой в художественном училище, с благодарностью вспоминал уроки, опыт, приобретенный там же у М.Муцельмахера, у замечательных художников, составивших славу Одессы, – у Т.Фраермана, Н.Шелюто, у В.Синицкого… Не случайно через много лет он создаст серию работ, посвященную памяти своих учителей.
Тонко чувствовавший звук, Межберг, кажется, подпитывал свою палитру цветистой одесской речью.
Что такое живопись Межберга, в чем секрет ее притягательности, ее обаяния?
Наверное, в безупречности гармонии цвета, света, тени, в легких, воздушных нюансах акварели, в плотной, уверенной энергии красочного мазка, уверенно и точно положенного на холст. Как подлинный колорист Межберг мог создать живописное полотно с помощью многокрасочной палитры, а мог создать живописное богатство, аскетически ограничившись малым набором красок.
Структура холста, вернее, его живописной поверхности, волшебная размытость акварели существуют не для демонстрации технических, по сути, виртуозных возможностей художника, в этом гораздо более глубокий смысл.
Безграничность окружающего мира имела для Межберга свои пределы: цивилизационные новшества, умопомрачительная техника, холодно сверкающий стеклом и металлом постиндустриальный мир оставался для художника и его живописи чуждым и лишенным привлекательности.
У Межберга были свои непререкаемые ценности, свои постоянные объекты любви – все, что хранит тепло человеческих рук, все, созданное великими художниками и безвестными мастерами, будь то написанные еще в юности среднеазиатские ансамбли и улицы Одессы, итальянские площади и улочки, церкви и соборы Флоренции и Рима, бульвары Парижа, все то, что сохранило это любовное прикасание рук и что насыщено теплом солнца – песок пустыни, надвигающийся на восточные ансамбли, теплый запах ноздреватого одесского ракушечника и глины, зной песчаных одесских берегов и тепло древности, в которое укутаны глиняные статуэтки Танагры. Талант и мудрость художника открывали сокровенный смысл вещей, самых разных, самых обиходных, под кистью художника переживающих преображение, открывающих свою потаенную суть. И никакой «табели о рангах» – очеловечено, одухотворенно, осияно все родное душе художника – бесценные мраморы Греции и Италии, старые лампы, старые бутылки, старая табуретка и старый примус, античная ваза и подсвечник, старые фонари и кусок старой ткани, высохшая голова рыбы на горячем песке пляжа… Все, к чему уже прикоснулось время и что сохраняет на своем холсте своей кистью для вечности художник – сам заложник вечности.
Будущее рождается из прошлого
К концу 1985 года, к началу того периода, который мы теперь определяем как перестройку, сформировалось и новое поколение одесских авангардистов. Оно заявило о себе созданием неформального объединения – Творческого объединения художников, выставками-продажами вначале в сквере Пале-Рояль и в дворике Художественного музея, большой многозальной выставкой в Доме ученых. Любителям живописи сразу же запомнились новые имена – А.Ройтбурд, С.Лыков, В.Рябченко, В.Парфененко, А.Коциевский, Е.Некрасова, С.Удовиченко, И.Зомб, Ю.Плисс, Т.Гончаренко, А.Лисовский, В.Юхимов. Здесь и абстрактное искусство, и гиперреализм, и экспрессия, и нежнейшее ощущение природы как единого целого. Это новое поколение художников, тогда еще не открытое искусствоведами, но уже принимаемое коллекционерами, ощущающее свое законное место в череде лет и поколений. Правда, и из этого поколения уже уехало несколько художников – великолепный график Сергей Удовиченко, лирический живописец Илья Зомб, а до этого – Люсьен Дульфан, Иосиф Островский. Но где бы они ни жили – в Европе ли, в Америке, на Ближнем Востоке, – они несут в себе город, обогретый солнцем, город, способный, по словам Бабеля, рождать своих Мопассанов.
Возмутителем спокойствия оказался Александр Ройтбурд. Взрывная сила его картин тогда испугала многих, но это была настоящая живопись, и она притягивала к себе соратников, учеников, друзей. Сейчас без Александра Ройтбурда, без Оксаны Мась, без Игоря Гусева, Клима Степанова, представителей актуального искусства, уже нельзя воспринять искусство Украины. А XXI век принес новые яркие имена – Стас Жалобнюк, Оксана Спиндовская, Настя Кирилина, Елена Щёкина, Олеся Зайва. Не скудеет авангард в нашем городе. Не теряют напор художники, оставшиеся верными традициям, – Сергей Белик, Алексей Малик, Наталья Лоза, Елена Гавдзинская. А все вместе они и составляют Одесскую школу. Ту, что пришла из солнечных степей, омываемых морем.
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Одесса»]
Дата обновления информации (Modify date): 06.06.2011 13:52