Малый формат

Леонид Сторч

Тигр на пуговице
(Рассказ)

Вот и наступил этот день. Казалось бы: последний раз, последнее утро... но никаких эмоций я не испытывал. Да и мир вокруг оставался все таким же и не собирался меняться. Все так же призывно гудели водопроводные трубы, соседи хлопали дверью лифта. За окном моросил вечный серый дождь, на улице у продуктового киоска кучковались алкаши, a на балконе напротив трепыхали все те же простыни. Интересно, кому могло прийти в голову сушить белье под дождем? Наверное, этого я так никогда и не узнаю. Ну, и ладно.

Я подошел к книжному шкафу: первое издание «Фарфорового павильона», «Жемчугов», «Четок», «Портрет Дориана Грея» с автографом Уайльда, и много других важных, единственных книг. Жаль, что ничего из этого нельзя взять с собою. Сказали: один предмет, но не книгу и не произведение искусства. Расплывчатая формулировка, между прочим. Моя блок-флейта, скорее всего, не произведение искусства, хотя и имеет к нему непосредственное отношение, а моя любимая расписная чашка с парижскими бульварами и мансардными крышами – таки наверное произведение, хотя ее основное назначение – всего лишь донести до рта порцию кофе.

Кстати, насчет «донести» – неплохая идея, особенно натощак. Я пошел на кухню, заварил себе чашку (да, ту самую, с бульварами и крышами) колумбийского кофе. Выпил. Захотелось покурить, но пачка была уже пустой. Значит, надо спуститься к киоску, заодно можно будет и взять пару бутылок пива.

Я хотел было накинуть плащ, но тут зазвонил телефон. Звонила моя жена, точнее бывшая жена, точнее – все еще нынешняя, но за два года мы так и не нашли времени развестись.

– Я так и знала. – Зазвучали пронзительные ноты (в школе она, кажется, даже ходила в какую-то пионерскую хоровую студию). – Нет, ну, как ты мог!

Я молчал. Возражать что-либо было бесполезно.

– Нет, мне просто интересно, как ты мог! – Настаивала она. – Тоже мне, Пастернак выискался. Ведь уже все, по-моему, было ясно. Да ты и сам говорил, обещал, что перестанешь.

Тишина.

Нет, наверное, надо что-то сказать. Скандалы в такой день не нужны:

– Понимаешь, у меня не было другого выхода. Я ждал этого всю жизнь, только сам об этом не знал. А к этому все шло само. И вот... пришло.

Я зачем-то хмыкнул. Глупо получилось.

– Нет, ну, хорошо мать, работа – для тебя этого уже не существует. Но о ребенке ты подумал! Что я ему скажу? Ему же в школу идти скоро. Или ты и об этом забыл?

– Кстати, где он? – говорю – передай ему трубку. – И вообще, может, как раз ради него я это и делаю.

– Ну, знаешь! Всему есть свои пределы.

Гудки.

Вот так всегда. А ведь раньше она умела летать. Летать и удивляться. И мне так нравилось удивлять и радовать ее. А потом мы поженились, и на этом все кончилось.

Опять звонок.

– А мы с мамой сегодня идем, – сообщил сын.

Все-таки дала ему позвонить. И на том спасибо.

– Куда?

– К врачу.

– А что у тебя болит?

– Ничего. Но у мамы болит живот и зуб. Вот мы и идем. А еще я вчера ел мороженое. Земляничное.

– Ты молодец. А книжки новые читал? Я тебе много прислал.

– Не-а. Я мультфильмы про бегемотика смотрел. А ты уезжаешь?

– Нет, не совсем. То есть... – я не знал, что сказать: попробуй объяснить ребенку то, что не поймет большинство взрослых. – Просто я хочу, чтобы ты знал: ты у меня самый-самый. И я тебя люблю. Очень.

* * *
А дождь все усиливался. Плащом теперь, пожалуй, и не обойтись. Нужен зонт. А с зонтами у меня всегда были проблемы. Они постоянно терялись, забывались, выворачивали себе спицы или просто рвались. Но больше всего я не любил, когда кто-нибудь, с кем я шел, раскрывал зонт: из-за моего роста наглые кончики спиц норовили выколоть мне глаза, в лучшем случае вода стекала мне за шиворот.

Я рассмеялся: глупее всего в моем положении бояться сейчас простудиться. Ну их всех к лешему: и зонты, и плащи.

Я вышел на улицу. Когда уже подходил к киоску, кто-то схватил меня за руку.

– Здорово, старик, – это был Талабанов, – ты чего это не по погоде? Не холодно?

Не дожидаясь ответа, он добавил:

– Знаю, слышал все про тебя. Ну, так что: сегодня? – он многозначительно понизил голос.

Я кивнул.

– Так прямо – и все?

– А как еще? Ведь столько времени прошло.

С Талабановым мы когда-то вместе работали. Хороший мужик, но пускаться сейчас в разговоры мне не хотелось. Ни с ним, ни с кем-либо другим.

– Слушай, – сказал Талабанов, – а ты молодец. Я тебе даже завидую. Я ведь и сам в университете… Пописывал. Вроде бы даже получалось, хвалили. Говорили – есть данные, надо развивать. А я вот... здесь. Ну, в общем, сам знаешь.

Я знал. Мы пожали друг другу руки. Перчатку он не снял.

Пива я все-таки решил не брать. Ограничился сигаретами. В дождь пиво пьется плохо, тем более на улице. А дома у меня еще был коньяк. Недопитых бутылок у меня обычно не остается – будь то водка или джин тоник, не говоря уже про вино. Но коньяк почему-то выживает. Жаль, придется допивать одному.

Я стоял на остановке и курил. Нет, не правильно будет, если все так и закончится. Как бы там ни было, с матерью я увидеться должен.

Подошел трамвай. Странно, он был почти пустым. Да и улицы были какие-то пустые: почему-то одновременно ремонтировались все главные городские дороги, и места для транспорта просто не оставалось. Ни для какого — кроме трамваев.

* * * Я поднялся на третий этаж. По привычке позвонил три раза в дверь. Как обычно, мама открыла не сразу: только через какое-то время послышался скрип половиц, затем долго звенели бесконечные цепочки, крючочки.

Мы сразу пошли на кухню.

– Ты совсем промок. Чаю будешь? – спросила мама. – Я хоро-о-ший купила. Зеленый. Китайский.

Еще в детстве мне не нравилась эта ее манера растягивать гласные, особенно «о»: «большо-о-й торт», «плохо-о-й мальчик». Но от чая я отказался не поэтому. Просто не хотелось перебивать вкус сигарет и кофе во рту.

Мы сидели друг напротив друга. На буфете стояла белая треснувшая ваза, в ней – какие-то желтоватые цветы.

– Это ты-ы мне подарил, сынок. В прошлом году. На день рождения. Я их потом засуши-и-ла.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Как я могу себя чувствовать? – Возраст уже. А тут еще и погода такая.

– Мерзкая погода, – согласился я.

О чем говорить дальше, было непонятно. Я сделал вид, что заинтересовался фотографиями на стене, хотя они висели там в той же последовательности с самого моего детства.

– Я знала, что ты придешь сегодня, – сказала вдруг мама. Она смотрела куда-то в сторону, и голос ее упал.

– Это тебе Лина сказала?

– Лина? – Мама облокотилась на стол. Взгляд ее стал еще печальнее. – Нет, Линочка здесь не при чем. Зря ты с ней, все-таки, разошелся. Просто, знаешь... Твой отец... Он ведь – тоже. Оказался.

Я встал, подошел к плите, зачем-то включил камфорку. Потом выключил. Достал сигареты, но вспомнил, что курить здесь нельзя.

– Мама! Ну, при чем тут отец! Как он мог оказаться! Ведь он же вообще был военный и умер от минингита. Сколько мне тогда лет было?

Возникла пауза. Долгая. Наполненная только стуком дождя.

– Это мой муж умер, царствие ему небесное. А твой отец остался. А потом вот... А теперь и ты. – Она заплакала, но без слез. – Я тебе не говорила. Никому не говорила. Ты уж извини меня. Бабушка твоя, правда, знала.

Я все-таки закурил, теперь уже все равно:

– Мама, ну, как же так? Как его хоть звали-то?

Но она только вздохнула и еще раз повторила:

– Извини. Я все надеялась, думала – так лучше будет. А теперь – сам видишь, как оно получилось.

* * *
Домой я шел пешком. Все пытался осознать произошедшее. Да, я подозревал, что в последний день что-то произойдет. Что-то в этом роде. Но ведь не так, чтобы... Ах, мама! Скромный учитель начальной школы. Кто бы мог подумать!

* * *
Еще вдалеке от своего подъезда я увидел ее красный берет и помахал ей рукой. Она бросилась ко мне через весь двор, и мы долго стояли, обнявшись.

– Извини, что я пришла, – сказала она, – не могла сидеть там и знать, что ты все еще здесь.

– Ну, что ты, Галченок, все нормально.

И мы поднялись ко мне.

Мы сразу пошли в душ, затем – в постель. И все было, как всегда, словно и не было сегодняшнего дня. И словно, будет завтрашний.

— Что же теперь делать? – спросила она.

Я погладил ее по голове. Мальчишеская стрижка, выпирающие детские ключицы. Странно, что за все это время я так и не смог по-настоящему привыкнуть к двадцати годам разницы.

– А тебе не будет больно? Только правду скажи. Не будет?

Я рассмеялся.

Потом, мы сидели на полу и пили коньяк.

Я даже не заметил, как она ушла.

Я оделся, сел на разобранную постель. И тут увидел медную пуговицу – видимо, она оторвалась от ее джинс. На пуговице был выгравирован тигр, с длинной выгнутой спиной и широко раскинутыми лапами.

– А еще у нее было голубое кимоно, – не к месту подумал я.

Я продел через ушко пуговицы нитку: получился смешной хиповский сувенир, фенечка такая.

– Вот тебя-то я и возьму с собой, – сказал я тигру. – Вместе с пуговицей. И пусть они там говорят, что хотят.

Я закурил еще одну сигарету. Пустил дым в круглое зеркало над столом. Из зеркала на меня глядел взлохмаченный чувак в расстегнутой рубашке. И что он там делает?

…А за окном в небе появились первые просветы. Дождь кончался. В кои-то веки в этом городе кончался дождь! И значит… значит, мне пора.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Санкт-Петербург»]
Дата обновления информации (Modify date): 09.11.09 07:24