Власта Смолакова

Имена

«Памяти режиссёра Петра Лебла»*

* Публикация подготовлена при содействии Чешского центра в Москве.

В декабре 2009 г. исполнится десять лет со дня преждевременной («добровольной») смерти чешского театрального режиссера Петра Лебла (1965 – 1999). За тридцать четыре года своей недолгой жизни он сумел доказать исключительность и неповторимость своего таланта (по словам Курта Воннегута, «гениальность»), который стал для него, очевидно, роковым.

Российская публика могла убедиться в этом во время Mеждународного театрального фестиваля им. А.П.Чехова в Москве, где были показаны спектакли пражского Театра «На Забрадли» «Чайка» (1996) и «Иванов» (1998) в постановке П.Лебла.

Некоторые из размышлений П.Лебла о театре и драматургии, статьи, письма и интервью с ним дают возможность понять, насколько глубоко он отразил в творчестве свою эпоху, во многом предвосхитив будущее.

«Чайка» – причудливая пьеса, никакая не классика, но экстравагантная вещь, которая полна прекрасных идей и зловредных авторских приемов, как будто бы назло, или, как говорит Леош Сухаржипа, «грешков», грешных технологий. Она в полном смысле слова современна, еще и потому, что совершенно жестока.

(…) «Чайка» – это магическая пьеса. Нина говорит: «Чувства как нежные прекрасные цветы», но это предложение звучит в ситуации, когда все – ирония, а совсем не мелодрама. Это такая минута, когда хочется сказать: «Чувства как порубленный татарский бифштекс (из сырого мяса)», а не нежные прекрасные цветы. Эта магия «Чайки» производит в умах актеров жуткий переполох. Они осознают, что они это знают, но великолепие этой рукописи может быть чудовищным, деструктивным.

(…) Во время этой работы меня озаряла масса постыдных разоблачений: Треплев – не сын Аркадиной, у Нины ребенок не от Тригорина, а от Треплева, Треплев застрелился не сам, а его застрелили – или Заречная, или Медведенко… А у Маши ребенок от Тригорина по понятной схеме – Треплева она любит, с Тригориным спит, а за Медведенко выходит замуж. И для всего этого в пьесе имеются ясные зацепки, но все это удастся доказать тем постановщикам, которые придут после нас. Лет через двести, триста. Наша постановка будет обычной, старомодной.

(…)

Как-то в мае меня пригласили на семинар студентов театроведческого факультета. Я рассказывал им о сценических ремарках в «Чайке», о стиле или манере, которые проявляются в нарративности постановки, но которые, однако, основаны на анализе текста пьесы. Они смотрели на меня как на марсианина. Я говорил о сети указаний: «входит», «появляется», «показываются». Эти указания опредилили выбор средств для будущей постановки. Указание «показывается» не будет выполнено, если персонаж возникнет из портала, как чертик из табакерки, и будет вести себя как в лесу. Поэтому персонаж на сцену въезжает, прикатив на тележке, которую подтолкнул кто-то невидимый.

Я объяснял им также, что может означать ремарка «садится» – кроме того, что кто-то не стоит, а сидит на стуле – что, как мне кажется, происходит с телом, когда кто-то в середине реплики вдруг резко преломляется в положение сидя. В Чехии господствуют странные условности. Такое сидение бывает спасением режиссуры. Когда на сцену попадает свет, то перед тобой обычно предстает ряд возможностей, куда садиться. И таким образом, ты заранее представляешь себе, что когда актеры обойдут все эти стулья, диваны, табуреты и сундуки, пройдет целый час. И наступит антракт…

(Из интервью К.Крала с П.Леблом, «Svet a divadlo»/«Мир и театр», 1994, № 6.)

Пять ответов Петра Лебла: «Хорошо бы семьям держаться вместе»

1. В прошлом месяце состоялась премьера (и с того момента – безнадежный для не попавших аншлаг) вашей постановки «Дяди Вани» Чехова, которую вы играете в театре «На забрадли». Почему вы сделали этот выбор – именно сейчас и именно «Дядю Ваню»? Что для вас лично значит этот персонаж?

– Что касается «Дяди Вани», то мы принимали решение вместе с Леошем Сухаржипой, великолепным переводчиком с русского и актером постоянной труппы театра «На забрадли». Это был бы непростительный грех – не воспользоваться таким замечательным стечением обстоятельств, за прошедшие шесть лет это происходит уже в третий раз, и в частном порядке я могу добавить, что с этим сотрудничеством мы попали в точку. В самой же пьесе, на мой взгляд, интересно разрабатывается тема конца столетия, или точнее, ощущения этого конца. Во времена, которые безвозвратно прошли, лицом к лицу с наступающей эпохой, которая будет совершенно другой, хорошо бы семьям держаться вместе. Дядя Ваня со своим бесполезным, уменьшительным, для нас, чехов, даже уж слишком русским именем, представляет прототип милого родственника, усилия которого в этом направлении могли бы увенчаться успехом…

2. В последний раз у нас постановку «Дяди Вани» в начале девяностых годов осуществил ваш преподаватель по ДАМУ (Театральной академии) Иван Раймонт в Национальном театре. Чем отличается ваша постановка от предшествующей? Является ли она некой реакцией? Самовыражением вашего поколения?

– Я помню постановку Ивана Раймонта, на мой вкус, она была робкой, но прекрасной. Сейчас, вспоминая события десятилетней давности, я особенно ярко осознаю, каким Иван Раймонт был великолепным педагогом. В октябре 1989 года нас, учителя и ученика, даже совместно условно исключили из академии за то, что мы подписали петицию. Я многому научился, или старался научиться, у Ивана Раймонта, а что касается «Дяди Вани» – он сегодняшний, наш, никакая не реакция нового поколения. Эта постановка – незначительная, обыкновенная попытка нашей интерпретации того же самого текста.

3. К вашим художественным приемам как режиссера относятся альтернация мужских и женских ролей, что всегда имеет свой внутренний глубинный смысл. На этот раз, судя по перечислению ролей и занятых в них актеров, ничего такого зрителя не ожидает. Причина в изменении вашей поэтики?

– Для многих деятелей театра Чехов – самый лучший автор в мире. Его театральность, богатые возможности для игры и глубина настолько интенсивны, что позволяют до мелочей разложить все по полочкам, соблазняют еще на один экстрим: ставить Чехова – означает сражаться с собственной фантазией, вести с ней разговоры и расчеты, просить у нее милости. И в какой-то момент вы не сдерживаетесь, признаетесь, и наступает катастрофа. Чехов – удивительный, мудрый и жестокий. Почему никто не пишет о том, как невероятно жесток этот человек? И какие-то мужчины в женских ролях по сравнению с этим просто мелкие шалости. Я бы сказал, что меня эта работа очень изменила.

4. О вас известно, что некоторые постановки вы создаете на основе собственных инсценировок литературных произведений. Чем должна отличаться проза, чтобы вдохновить вас на это?

Хороших драматических текстов немало, хотя и не таких, как у Чехова. Инсценировками литературных произведений я занимался раньше, от какого-то читательского восторга и стремления поделиться своими чувствами с другими. При этом мы ставили авторов, книги которых на прилавках книжных встречались нечасто – Кафку, Воннегута, Элиаде. Сейчас все по-другому, времена изменились. Литература – сама по себе, а театр – сам по себе.

5. Вы уже не раз работали за рубежом. Вам сложно установить контакт с актерами, которые говорят и думают на другом языке?

– В мире театра географических границ нет. У всех людей разные натуры, разный жизненный опыт. Для человека из театра «На забрадли» с равным успехом заграницей может стать как Национальный театр, до которого от нас рукой подать, так и Патагония. Немцев сводила с ума моя беспорядочность, они хотели, например, чтобы я в деталях нарисовал им кучу песка, которая нужна была мне на сцене. В Израиле я был счастлив, я жалел, что я там не свой, пока я там был, я учил иврит, и, по-моему, я надоел им по горло. Они хотели американца.

(Интервью Я.Червенковой с П.Леблом. «Tvar»/«Форма», 1999, № 21.)

Спектакли Петра Лебла «Чайка» (1994) и «Дядя Ваня» (1999)

«Чайка» (1994)

«Дядя Ваня» (1999)

Из писем Петра Лебла

Милый, дорогой Иван Выскочил,

Я слышал, что Вы были больны, я тоже, надеюсь, что Вы здоровы /я – да/. Мне здесь Вас очень-очень не хватает. В моей жизни произошли разные перемены, я разродился замечательным «Дядей Ваней» и на это ушло столько сил. Вы верный свидетель моих шагов и чего только со мной не пережили… в этот раз я выложился весь без остатка.

Спектакль у нас получился потрясающий. Леош – потрясающий, мужественный, блестящий… Если что-то и не дает мне покоя, то это полное и абсолютное нежелание начинать что-то новое, но все равно уже начал. В этой постановке играет Иржи Бартошка – Вы не представляете, какой это доброжелательный, великодушный и хороший человек. Премьера должна быть в январе – а потом я планирую сделать паузу. Знаете, я не хочу никого, а Вас меньше всего, пугать, но жизнь жестока и, видно, это мне было суждено… Что-то во мне сломалось, треснуло, это не фольклор, не перепады зимнего сезона, это, некоторым образом, жуткий облом.

Моей маме завтра семьдесят лет, я мобилизую в себе положительную энергетику, чтобы устроить ей праздник, сейчас я подумал, что надо было и Вас в этот ресторан заангажировать… но сейчас уже поздно. Я буду счастлив, если между праздниками мы – Вы и я – сумеем сходить в гости к обеим Эвам. Это было бы замечательно.

Не менее счастья мне доставит, если Вы выдержите моего «Дядю Ваню» – мне нужно показать его Вам как своему учителю и исключительному человеку, который всегда был рядом со мной и видел моего «Сирано», который так переплетается с этим «Дядей Ваней», так же, как и с моей жизнью.

Вы, наверное, слышали о том, что я попал в аварию, она была глупая и, слава богу, никто не пострадал. В той машине сидел мой друг Павел, который, как и вы, тоже родился 29 апреля (И.Выскочил родился 27.4. – прим. В.Смолаковой). Павел сейчас живет у меня, поскольку у него роман с Магдаленой Сидоновой, которая в сентябре оставила своего мужа, так как перестала быть ему нужной. Я предложил ей пожить у меня, так как меня как раз покинула Петра Шпалкова, я мало уделял ей внимания. По случайному стечению обстоятельств сложившееся положение для меня спасительно. Я тайно лечусь от какого-то психического расстройства, я знаю, что дело плохо, и сейчас привожу в порядок все, что только возможно. Они любят друг друга, еще здесь у нас Натан, магдаленин сын, и собака Нанду.

Жизнь меня здорово стукнула, и только благодаря терпению, доставшемуся мне от моих родителей, я могу играть свою роль честно. Я не жалуюсь, да и не с чего, и мне должно быть стыдно обрушивать на Вас свои жалобы. Просто Вы мне очень нужны, вот и вся причина. Я Вас очень люблю.

5 декабря 1999 г. Петр Лебл

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Чехия»]
Дата обновления информации (Modify date): 17.12.09 15:34