Воспоминания
О том, что вспомнилось
(Отрывок из воспоминания об Илье Ильфе, всё, что запомнилось со
слов моего отца и мамы, но и немного о других.)
Если с самого начала... Крестины мои прошли весьма своеобразно – в духе этого времени. Сестра отца Тамара Борисовна в письмах из Италии присылала родителям имена, красивые, но весьма чуждые для нас. Ну, например, Джулия, Франческа и тому подобное. Решили иначе. Отец пригласил близких друзей – поэтов, художников, писателей: Э.Багрицкого, А.Глускина, Юрия Олешу, Евгения Петрова, Илью Ильфа. Устроили своеобразное голосование и меня «большинством голосов» нарекли Людмилой. Кажется странным, почему содружество евреев выбрало славянское имя, может быть, в угоду славянке – маме, трудно сказать. Но самые сборища-веселье, разумеется, были до моего появления на свет. Собирались за чаепитием, жизнь была скудная – чай, хлеб да повидло, как-то обходилось без непременных нынешних возлияний. Но как веселились! Например, Евгений Петров, изображая сценку на Одесском развале, «продавал» видавший виды пиджак, тряся им и выворачивая его, проделывая разные «штуки» очень комичные, приправляя Одесским колоритом речи – «Ну что-нибудь особенное, а не пиджак, только что лиловых кружев не хватает!». Самый смак – лиловые кружева! Так весьма похоже уговаривали и всучивали доверчивым покупателям вещь, прямо сказать, сомнительную. Приходил поэт Эдуард Багрицкий, с Одесским шиком восклицая – «хорошо живётся и пишется Эде Багрицкому!» – с ударением на первом слоге. Или его припевочка – «Гей, ты моя Генриэтточка!» Казалось очень забавным. Или вспоминали сборник стихов одного Одесского пиита с броским названием «Твоих ночей». Великолепно!
В те времена в моду вошёл танец, конечно, «оттуда», с птичьим каким-то названием КЭКУОК, можно думать – предшественник фокстрота. Кто-то знал движения и учил других. Танец состоял из особых прискочек и поворотов ступней внутрь и наружу. Таким образом возникал скачущий хоровод вокруг стола, а на нём аппарат, вращающий пластинку. Звался он Мики-фон (не путать с Мики Маусом), «пращур» пришедшего ему на смену патефона. Представлял он собой блестящий цилиндр со звуковым прибором вверху. Теперь этот «экспонат» занял своё место в музейном хранилище, а у нас он унесён был волнами времени.
Мама и отец помнили Юрия Олешу совсем молодым. Было в его профиле тогда нечто сходное с Наполеоном, оба к тому же были невелики ростом. Олеша комплексовал, особенно огорчался, когда нравящаяся ему женщина была выше его. И в шутку, и немного всерьёз предлагал, по тем временам, довольно значительную сумму, в награду за увеличение роста на несколько сантиметров. Не могу в точности сказать по понятным причинам, когда Илья Ильф стал увлекаться игрой – «Морской бой». Все было весьма примитивно. Поле – тетрадь в клеточку, вырезные кораблики, они передвигались, очевидно, по особым правилам (законы игры?) и их даже взрывали! Совпало это увлечение с тщательным изучением «Морской истории» битвы на море, и изучая морские баталии он многое знал, как всё за что ни брался. Серьёзно, основательно. Далее – игра в карты. Ну, например, забытая игра ШТОСС. Как не вспомнить Пушкинский эпиграф в «Пиковой даме» одна из глав – «Атанде»– что вы изволили сказать? – простите, я хотел сказать «атанде-с». Уж ни эта ли игра? Уходя в пальто он понтировал: – «бита, дана, бита дана... летели карты налево, направо и так до конца... Как-то также, стоя в пальто, на прощание делает забавные зарисовки – экспромт, где фигурирует профессор Снегирёв, и подписи-комментарии к ним, на последних листах дневника отца – такая вот вышла «ироническая поэма» – почему-то так захотелось ее назвать. Однажды, Ильф пришёл читать только написанное из «12-ти стульев» и всё это проговорил, помня наизусть. Проговорил и прошагал, а когда, закончив, собрался уходить – за окнами светало. Жили все рядом, родители на Поварской, Ильфы ещё ближе к центру. Засиживались допоздна, возвращались на рассвете. Но мама помнит первое жильё – так называемый «Пенал», пожалуй, иначе не назовёшь это пространство, красочно описанное в «12 стульях» с колоритным названием – общежитие им. Монаха Бертольда Шварца», где самым значительным и единственным был матрац, утверждённый на кирпичах (?), а может быть и без оных, функцию стола выполнял подоконник, и табурет, на котором готовилась несложная пища, и начинающий свою литературную деятельность Ильф в газете «Гудок» на ставшей знаменитой потом четвёртой полосе. Так вот, при весьма скромном жалованьи, вполне возможно агитировал свою очаровательную жену в пользу вегетарианского питания, всяческих прелестей из овощей, что также легло на страницы «12 стульев», такой очень жалостливо-комичный диалог.
Но если вернуться чуть вспять по времени – был такой забавный эпизод. Ильф явился к моим родителям с предложением встретить «Рыжего дядю». Отец знал хорошо брата Ильи – со стойким прозвищем Рыжий Миша (Мих. Файзильберг). А вот дядю не знал. Ну что ж, поехали встречать какого-то рыжего дядю. Каково же было изумление, когда они увидели выходящую из вагона, ослепительно красивую женщину с роскошными волосами, отливавшими рыжиной. Они заключают друг друга в объятия, и Ильф, помахав на прощание рукой, исчезает со своим сокровищем в толпе. Оставалось только посмеяться типично Ильфовской проделке.
Ещё один эпизод. На отца напало уныние, без особых причин. И стало ему казаться, что у него растёт челюсть (!). Растёт, и всё тут. Приходит Ильф: «Женя, плюньте на вашу челюсть! Пошли в кино!» Протаскал он его весь день по различным сеансам. Тогда в большой моде были ковбойские фильмы – Вестерны – с непременными атрибутами – бешеные скачки, с перевёрнутыми всадниками, стреляющие из-под брюха лошади, погонями. Бесподобный красавец ковбой – звёздный герой – Валентино спасает прекрасную пленницу – словом, весь набор всяческих увлекательностей. И что же? К вечеру, о чудо, челюсть стала нормальной. Прекрасное лечение, не правда ли?
Как-то мама пришла к Марусе (Марии Николаевне Ильф). В комнате жуткий разгром, подбираются книги с пола, черепки посуды... Оказывается только что был Есенин, читал «Чёрного человека» в драбадан пьяный и учинил весь этот погром. Мама всё же пожалела, что шанс увидеть любимого поэта, пусть и не в лучшем виде, был упущен. Ещё одно невезение: однажды Ильф встретил её словами «Вава, жаль, что вы не пожаловали раньше, только что ушёл Остап Бендер (настоящая фамилия Шор). Имя мамы тоже осталось в «Золотом телёнке» – «Варвара, – тоскливо взвывал инженер... к Птибурдукову ты уходишь от меня!»
1997 г.
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 16.02.10 23:12