Воспоминания
«Из дневников 60–90-х годов»
(Издательская мозаика)
«Не воображаемый, а живой»
(Ираклий Андроников)
3 января 1963 года
Сегодня в издательстве был Ираклий Андроников. Старожилы «Советского писателя» рассказывают, как однажды в нашем узком издательском коридоре (это было в Б.Гнездниковском переулке) столкнулись Ираклий и Михаил Светлов. Андроников, взбурлив, изрыгает что-то бравурно-приветственное, патетически и громко смеясь, просто оглушая скромного, тихого Светлова. Тот мягко и укоризненно замечает: «Всё паясничаешь, Иракул!» – и пытается вырваться из его плена.
Так вот, был Андроников. Он, как сам говорит, любит срывать нашу работу. Открывается дверь корректорской, и со словами: «Моя фамилия Андроников!» – вкатывается к нам Ираклий. Все кладут ручки на стол, и «концерт» начинается.
«Шел мимо, не мог не зайти, не развалить…» – при этом весь лучится, весь в словах и движении, он тратит себя без сожаления и остатка. Трудно воспроизвести всё, о чем он говорит, это всегда интересно и предельно эмоционально. Эмоции захлестывают. Он только что вернулся из поездки по ФРГ; можно представить, как он, бедный, измучился за 18 дней путешествия, о чем он сегодня говорит, захлебываясь, если врач по приезде делал ему усыпляющий укол и Ираклий проспал двое суток!
– Ну, как там, в ФРГ?
– О! Об этом можно говорить бесконечно!
Летел туда с группой наших журналистов (Жуков, Полевой, Маевский и др.), направлявшихся в Америку. Не обошлось без дорожного приключения… В Амстердаме обнаружилось, что один из его многочисленных ящиков с книгами улетел без него далее.
– Утром я был молодой и счастливый, груз был со мной. Днем стал я старым и несчастным – груз пропал!
Всеобщее сочувствие в амстердамском аэропорту. По телефону удалось снять груз (27 кг!). А вокруг красивые девушки аэропорта – в «пирожках» и на гвоздиках. Дорожные приключения на обратном пути – не может уехать. Срывается концерт. Но помог капиталистический подход – не допустить убытков.
Ираклий Андроников: «Почему я так весел? Понятно! Я в редакции, и этим сказано все!
Ир. Андр. Еще более ваш»
Пунктуальность немцев потрясающая (справки «чудовищной» точности), машины 150 км/час. Аукционы автографов, цены баснословные!
До чего же он начинен всем интересным. И как это всё из него сыплется!
Ушел. Через два часа заглядывает к нам снова:
– Хочу еще раз развалить работу! Вот. Развалил! До свидания!
В другой раз (вышла его книга «Я хочу рассказать вам…») зашел в корректорскую и хватается за голову: «Боже! Зачем я издал эту книгу?! Я только испортил со всеми отношения!..» Ему, оказывается, не хватает подарочных экземпляров, и все обделенные обижаются. Мария Петровна из производственного отдела приносит ему один завалявшийся сигнальный экземпляр. Андроников в припадке благодарности становится перед ней на колени и возносит руки к небу – благодарит Бога и Марию Петровну.
Да… великий паяц. Жить без публики и театра не может. Но и нам интересно…
Февраль 1963 года
Снова был Андроников. Говорит, любит нас, корректоров, – мол, мы самые объективные читатели. Лукавит, просто мы слушаем его, раскрыв рот, а его хлебом не корми – дай повыступать. Его распирает от обилия знаний и впечатлений и желания всем поделиться.
Кто-то из нас пробует назвать его по имени-отчеству – и ошибается. Тут же он вспоминает такой случай.
– Я долго втолковывал одной даме-конферансье, как меня зовут. Она никак не могла выговорить «Ираклий Луарсабович». Ну, говорю, скажите просто «Ираклий Андроников». «Неудобно, – говорит, – без отчества». Тогда запомните два французских слова: «Луара» (река) и «сабо» (деревянные башмаки). Луар-сабович! «О, – говорит, – теперь понятно!» Выходит на эстраду и объявляет: «Выступает Андроников Луар Сабович!»
Мы хохочем – и он с нами.
Сотрудники издательства «Советский писатель» (редакция критики). 1962
Андроников вынимает часы, отставляет их подальше от глаз и вытягивает руку на всю ее длину. Этого ему мало. Он кладет часы на пол, отступает, вглядывается в них и сообщает: «Без двадцати пяти три! – И поясняет: – Это не значит, что я до такой степени дальнозорок. Просто у меня руки короткие!» – и первый звонко смеется. Актер! И самому смешно.
«Я хочу рассказать вам…» – название его книги и его хроническое состояние. Его научные исследования, его изумительные находки и открытия, наверное, для него самого потеряли бы 9/10 своей ценности, если бы он не мог о них рассказывать. Это не просто рассказы, это театр одного актера, перевоплощающегося на глазах в того, о ком он говорит. Софья Сергеевна Потресова (дочь известного литератора-эмигранта Сергея Викторовича Потресова, мы работаем с ней вместе в корректорской) была потрясена, «выбита из колеи», по ее словам, когда услышала, как Андроников говорил голосом Яхонтова. С.С. слышала Яхонтова последний раз в 1937 году, и теперь живой голос Яхонтова звучал из уст Андроникова. Да, Ираклий неповторим!
Июль 1965 года
И снова был Андроников. Свистел 6-ю симфонию Бетховена. Это что-то! Просто бесподобно! Музыкальный слух – абсолютный! Встал в позу дирижера – и под его рукой зазвучал… оркестр – то флейта, то скрипка. И это только свист! С ума можно сойти.
Зачем одному человеку столько талантов?!
– Вы уже отдыхали? – спросил меня.
– Да. По Волге на пароходе. До Астрахани.
– О, это чудесно! Я вот никак не соберусь. А пока еду в Карловы Вары. (Вспомнил, что в Карловых Варах Бетховен написал 2-ю часть 6-й симфонии. Тут и начался концерт.)
– Да, вы знаете, вчера я узнал, что меня похоронят на Новодевичьем! Неслыханно! Ха-ха-ха!
Фотографировала Андроникова. Фотографии ему понравились; подписал мне свою книгу: «Спасибо за фотографии, где я не воображаемый, а живой».
В конце 60-х я работала в редакции критики «Советского писателя», где он бывал часто. «Концерты» повторялись, музыкальные (свист) в том числе. На фотостенде в редакции висела его фотография моей работы, на которой он написал: «Почему я так весел? Понятно! Я в редакции, и этим сказано все! Ир. Андр. Еще более ваш».
Белла Ахмадулина
4 января 1963 года
В музее Маяковского (на Таганке) вечер Беллы Ахмадулиной. Гендриков переулок, где когда-то обитали Брики и Маяковский.
На улице афиши. Как и что – ничего не известно. Несусь сломя голову с работы домой, хватаю фотоаппарат – и бегу в музей (благо это в моих краях). У дверей музея толпа жаждущих прорваться и… милиционер. Оказывается, вход по билетам. По билетам!!! Что делать? Не возвращаться же! Сейчас 6 часов, начало в 7.30. Начинают впускать. Решаю: вперед и только вперед. Из сумки у меня торчит вспышка («лицом» к пропускающему), на груди – фотоаппарат, в руке – удостоверение «Советского писателя». Солидно, с достоинством произношу: «Я из «Советского писателя». Эффект совершенно неожиданный: меня пропускают более чем учтиво. Радостно устремляюсь вперед (как бы не передумали!)… за спиной моей завистливо гудит толпа. До начала еще час. Зал переполнен. Я устраиваюсь у розетки (моя вспышка работает от сети), все в порядке.
Вечер начался за 10 минут до объявленного срока. Белла приехала с мамой. Необыкновенно мила, в простом сером платье, с браслетами на руке (до сих пор она обожает кольца и браслеты). На одном дыхании читает всю «Струну» (это ее первая, изданная у нас в «Советском писателе» книга). Голос ее (легкий, завораживающий) необыкновенен, это говорит, дышит сама поэзия; до сих пор в ушах ангельские звуки: «Человек в чисто поле выходит…» Потрясающая поэма (еще не законченная) об искусстве, Пастернаке, о жизни. Проза чередуется со стихами. Аудитория ловит каждое слово, жужжат кинокамеры, щелкают фотоаппараты, трудится магнитофон…
Белла Ахмадулина в Музее Маяковского
Сколько к ней вопросов!
– Расскажите о себе. Как вы изучали русский язык?
– Я выросла, собственно, в русской семье. Отец – татарин, мама – русская.
– О каких товарищах речь в стихотворении?
– Вообще о друзьях, которым я желаю успехов.
– Когда начали писать?
– В школьные годы писала на редкость плохие стихи. В поэзию (в широком смысле) ввел Винокуров, потом Щипачев много сделал и делает для молодых. В школе всех нас очень плохо литературно воспитывали, о настоящей литературе знала мало и плохо (Ахматову, например, по Постановлению ЦК КПСС 1947 года). После школы поступала в МГУ, но не прошла по конкурсу. На следующий год поступила в Литературный институт.
– Над чем работаете сейчас?
– Написала рассказ, который будет напечатан в «Юности»; много перевожу (грузинских поэтов), новых стихов мало.
– О чем вы говорили на встрече с партийными руководителями?
– Основная мысль моего выступления – постараться не допустить перегибов в связи с указаниями партии. Сейчас все задумались о том, как работать дальше.
– Наградите за стояние на одной ноге! Прочтите «15 мальчиков»!
– Разве что за это неудобное положение, а вообще я это стихотворение не люблю. (Читает.)
– Какого вы года?
– 1937-го.
И снова читает стихи, ворожит своим голосом, будто пришла из XIX века со своими «О!», «челом», «пред ним…» и т. д.
В конце встречи кто-то из зала встает и благодарит мать Беллы за то, что «родила и воспитала такую дочь». Все полезли за автографами.
На следующий день, под впечатлением от этого вечера, размышляю о том, почему Белла совсем не улыбается, поэзия без улыбки. И эти жесты, интонации… Какая она хрупкая, незащищенная, грустно-поэтичная и прелестная. Читает, нагнетая протяжно слова – и вдруг последнее, слабое, обрывающееся по-детски. Голова запрокинута, глаза блестят из-под опущенных век. Красива… очень.
Евгений Евтушенко
Весна 1962 года. «Советский писатель»
Сегодня в издательстве был Евтушенко. Он только что вернулся с Кубы (там снимается совместный советско-кубинский фильм по сценарию Евтушенко), пригласили поделиться впечатлениями. Пришел какой-то домашний (в свитере и негордый), на макушке задорный хохолок.
Евгений Евтушенко
Это была одна из немногих встреч с ним, когда слушала его с интересом. Теперь, когда прошло какое-то время, понимаю, что выступление это было нетипичным; видимо, объяснялось это тем, что он всё еще был полон Кубой и забыл на время о самом себе. Говорил о Кубе, слушали о Кубе, видели Кубу, а не его, Евтушенко. Рассказывал несвязно, сбивчиво (видимо, был в том состоянии, когда хочется сказать сразу обо всем и не хватает слов от обилия впечатлений). По рядам пущены фотографии – Евтушенко с Фиделем Кастро. Привез новые стихи: всё, что в них о Кубе, – хорошо; всё, что о самом себе, – простите… Стихи читает интересно.
Из зала: «Прочтите что-нибудь интимное!»
Евтушенко: «Я человек серьезный, перековавшийся».
Вот именно.
В другой раз входит в корректорскую и не снимает шляпу.
Август 1965 года
«Советский писатель». Стоим курим у лифта. Открывается издательская дверь, и на пороге появляется Евтушенко. Он решительно направляется в сторону женского туалета. Наша братия дружно завизжала. Но Е. не смутился, повернул в обратную сторону и бросил: «Спасибо за внимание!» Его ничем не смутишь.
Декабрь 1985 года
В издательстве «Советский писатель» начинает работу Клуб интересных встреч.
Сегодня встреча с Евгением Евтушенко. Появился в черном костюме, белой рубашке и галстуке. Высокий, даже элегантный. Взошел на сцену, посередине которой поставили стол… со стаканом молока. Этот стакан, как потом оказалось, стал весьма существенной деталью «спектакля». Надо было видеть, каким существенным дополнением в общей картине «Евтушенко» было это молоко. Он не выпускал стакана из рук, ибо демонстрация последних была для него немаловажна. Мелькали по ходу дела длинные тонкие пальцы с изящно оттопыренным мизинцем (уж не руки ли Вертинского?..) – на правой широкое обручальное кольцо, на левой – два золотых тонких кольца – на мизинце и рядом. Расхаживает по сцене, позы непринужденно-величественны, то одна рука в кармане, другая со стаканом, то обе руки в карманах. Когда кончилось молоко, он попросил разрешения закурить. Освободил блюдо-подставку от графина и стаканов и поставил перед собой эту огромную «пепельницу». Теперь руки летали в воздухе с сигаретами, выпускался на публику первых рядов дым, и речь текла…
В таком образе Евтушенко сегодня рассказывал о Китае, в котором побывал только что с С.Михалковым, Ю.Семеновым и др. Да! Еще было оригинальное вступление к рассказу о Китае. Он сообщил, что ему очень приятно быть у нас, так как именно здесь он в 1952 году выпустил свою первую книгу («Разведчики грядущего»), которая сыграла в его судьбе огромную роль. «Я сидел в седьмом классе два года (не давались физика и химия), потом меня перевели в другую школу (для трудных детей), из которой… выгнали» (за случай, к которому он не имел никакого отношения: оглушили сторожа и сожгли все школьные журналы). Подозрение пало на него, так как в этот день он получил три кола. Через 20 лет на встрече одноклассников обнаружилось, что это сделал (сам ризнался!) один теперешний кандидат наук: он был отличником и в тот день получил четверку.
Итак, аттестата об окончании школы не было, и эта книга послужила ему «аттестатом» для поступления в Литературный институт, «из которого на четвертом курсе меня снова выгнали, но уже по другой причине (защищал книгу Дудинцева «Не хлебом единым»). Но это уже другой разговор». Просто невезучие истории с хорошим человеком!
«Первая книга была плохой, теперь я из нее ничего не перепечатываю. Когда принес, счастливо прижимая 10 экземпляров этой книги домой, лег на диван и стал читать, сразу понял, что книга плохая».
Сколько было кокетства в этом «честном» признании теперешнего гения, который может позволить себе отречься от первого блина комом.
Когда задним числом вспоминаешь суть сказанного, то ощущаешь поверхностность сведений, туристический колорит рассказа. 16 дней в Китае. Непринужденная обстановка в общении с китайскими писателями, которую во многом создал Михалков. Принимали хорошо, говорили откровенно. 20 лет наши делегации не были в Китае. Многие китайские писатели по 20 лет отсидели в лагерях, пробыли в ссылках. Вышло огромное количество романов о культурной революции и ее ужасах. Среди писателей (и неписателей) было много самоубийств. Сейчас быстро растет уровень жизни. Моды. Детские вещи. Цветные телевизоры. В деревне – частный сектор и коммуны. Разрешено иметь по одному ребенку. Велорикши, огромное количество велосипедов и машин. Изумительные вещи ручной работы и т. д.
– А теперь я вам расскажу, над чем сейчас работаю.
Далее состоялось чтение отрывков из нового сценария, который он написал по Дюма («Старые мушкетеры»). Фильм будет ставиться в Италии. Рассказал о трудностях, об актерах, которых он хотел бы видеть в своем фильме (из наших лишь Смоктуновский, а так звезды зарубежные, даже Бельмондо!). Читал сценарий в лицах (сам мечтает сыграть Д’Артаньяна).
Евтушенко метался по сцене, меняя голоса, вскидываясь и разнообразя позы…
Стали разливать чай, люди пили, бренчали ложками, а он метался, упиваясь своим текстом, в котором периодически упоминались «шары грудей» проститутки, «эликсир от импотенции» и проливаемая кровь (девицы). Когда бурное чтение закончилось, вдруг вылез один из редакторов с наглым вопросом:
– А зачем все это, Евгений Александрович? Понятно, что это исторические аллюзии, но вряд ли получится хороший фильм.
Евтушенко подбросило, он изменился в лице, но продемонстрировал умение не теряться. Ну вот, мол, редакторы сразу об аллюзиях. Он видит в этом материале гораздо больше; есть, мол, проблемы вечные: доброта, честь, героизм. Словом, обиделся. Но тут Фогельсон (редактор отдела поэзии) пришел на выручку и попросил почитать стихи. Прочитав нечто севернорусское, сказал: «Ну как тут с аллюзиями?»
Потом было сказано: «Спасибо за внимание», – и мы удалились.
Андрей Вознесенский
Июнь 1962 года. «Советский писатель»
Разрешала вопросы с А.Вознесенским (в издательстве готовится к выпуску его «Треугольная груша»). Выходим из корректорской, направляясь в редакцию поэзии, навстречу Медведев (художник издательства), увидев нас, воскликнул: «Смотрите, Грушина вознеслась!»
Садимся с В. за работу. Обмолвилась, что мне очень нравится «Осень в Сигулде». Андрей сказал: «И мне тоже». Был скромен и вежлив, даже казался робким. Говорит: «Оставьте мне, пожалуйста, в слове “дощатый” букву “щ”» Я: «Это слово именно так и пишется». Он: «Ах, какой я неграмотный!»
У меня с собой фотоаппарат, хочется его сфотографировать, но не знаю, как это сделать. Помогла В.П.Песковская (заведующая корректорской) – заманила его в корректорскую и завела разговор о стихах.
Андрей Вознесенский и В.П.Песковская работают над «Параболой». 1960
Так я поймала первый кадр, потом он покорно и даже с интересом позировал.
В следующий его приход в издательство я преподнесла ему сделанные мною фотографии. Очень благодарил, сказал: «Какие красивые фотографии!» – и спросил, что бы я за это хотела. Я, конечно, заявила: «“Мозаику”!» (его первый сборник стихов, вышедший во Владимире).
«Будет вам “Мозаика”!» Но так я ее и не дождалась!
Октябрь 1984 года
Корректирую новую книгу А.Вознесенского «Прорабы духа». Сегодня пришлось с ним встретиться в издательстве, я спасала честь Пастернака. Пастернаковский «Гамлет» до сих пор не опубликован. В свое время, как сообщил А.В., он опубликовал его как цитату в своей статье для «Иностранной литературы» (хвала ему за это!). Но разве доброе дело делается так? Там были ошибки («аве отче» вместо «авва отче» и др.). И теперь в своей новой книге он цитирует стихотворение Пастернака снова с ошибками. Оказывается, это цитирование по памяти! И это при том, что он боготворит Пастернака.
Тут я его и засекла – положила пред его светлы очи фотографию стихов из романа (которые я когда-то пересняла из зарубежного издания «Доктора Живаго», еще у нас не опубликованного). У Вознесенского стихотворение звучало так:
Гул затих. Я вышел на подмостки,
Прислонясь к дверному косяку…
У Пастернака:
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю…
Он заменил свою запятую на точку Пастернака, но «спасибо» не сказал!
Виктор Шкловский
Декабрь 1984 года
Вдруг вспомнилось, как в 1970 году ранней весной, ожидая в аэропорту Симферополя самолет (я возвращалась из Коктебеля), я увидела Виктора Шкловского. Он сидел на лавке в зале ожидания, опершись на палку, и смотрел вокруг себя так, будто наблюдает окружающую жизнь из другого мира, из другого измерения. Полуулыбка, детская, простодушная и какая-то остраненная (кстати, «остранение» – изобретенное им слово!), остановилась на его лице. Он не смотрел, а созерцал. Было такое ощущение, что он тот центр, вокруг которого все вращается, а он благосклонно за всем наблюдает, спокойно обосновавшись на своем месте. В это время его жена куда-то бегала, суетилась, руководила носильщиками – словом, бурно функционировала. И вот эта картинка в лучах солнца из окон так и стоит перед глазами…
Шкловский на днях умер, был ему 91 год. Значит, тогда ему было 77. И хотя тогда он смотрел отрешенно на происходящее вокруг, глаза его блестели и смеялись. Ему еще предстояло жить 14 лет.
Михаил Шолохов
В конце 50-х годов я случайно попала на встречу студентов Литинститута с Шолоховым. Удивительно странное впечатление осталось у меня от этого человека.
Вот некоторые из вопросов ему в записках и его ответы слушателям.
– Как вы относитесь к Пастернаку?
Отвечать не стал.
– Как проводите свободное время?
– В трудах, грехах и на своих ногах.
– Когда будет закончена «Поднятая целина»?
– Когда прочтёте некролог о моей смерти.
– Правда ли, что «Судьба человека» написана задолго до того, как была опубликована?
– Это творческий секрет.
– Какой из ваших героев самый ваш любимый?
– Аксинья. Если записку писала девушка.
– Как вы относитесь к Маяковскому?
– У нас с ним были добрые отношения.
– Ваше впечатление от фильма «Тихий Дон»?
Не ответил.
– Писали ли когда-нибудь стихи?
– Кто в молодости их не пишет!
Это был единственный раз, когда я видела Шолохова. Откровенного, доброго разговора не получилось.
Зачем приехал на встречу?..
19 августа 1965 года
Сенсация! Обокрали наше издательство. На другой день В.М.Карпова (главный редактор «Советского писателя») не расставалась со своей сумочкой, всюду носила ее с собой.
Маира Акмальдинова (секретарь редакции критики) входит в женский туалет и видит висящую у зеркала дамскую сумочку.
– Кто-то забыл свою сумочку, – говорит Маира.
– Это моя сумочка, – доносится голос Карповой из одной из кабинок.
– Валентина Михайловна, как же вы оставили здесь сумочку после вчерашнего ограбления?!
Начальственный, твердый, не требующий возражения голос из кабинки:
– Это то место, где мы должны доверять друг другу!
Да… это единственное место в издательстве, где В.М. доверяла сотрудникам. А в остальном – только партийная бдительность в стрем-лении «запрещать и не пущать».
Анастасия Цветаева
7 февраля 1982 года
В издательстве «Советский писатель» готовится однотомник Анастасии Ивановны Цветаевой (редактор Маэль Фейнберг, а я на подхвате).
Анастасия Цветаева. 1970
Маэль Исаевна Фейнберг
Я рада помочь, рада что-то полезное сделать для 88-летней Анастасии Ивановны.
В воскресенье 7 февраля с утра сижу у Маэли – делаю расклейку рукописи «Воспоминаний».
К вечеру идем к Анастасии Ивановне. Живет она недалеко. Поднимаемся на лифте и останавливаемся у кв. № 58. Открывают дверь незнакомые люди – молодая супружеская пара, которая привезла привет Анастасии Ивановне от ее подруги Саламеи Андрониковой (Соломинка у Мандельштама) из Лондона.
А Анастасия Ивановна занята сейчас важным для нее делом – она пишет объявления, чтобы расклеить их по подъездам: устраивает судьбу приблудной кошки, которая в данный момент мурлычет, уютно развалясь в самом лучшем кресле хозяйки. Сибирская замызганная кошатина вызывает неизменно ласковое и умильное выражение на лице Анастасии Ивановны и тревогу в ее глазах. Она очень любит животных, но как держать кошку, если самой трудно уже жить. Вот почему молодые люди (открывшие нам дверь) и посланы расклеивать объявления в подъездах.
Маэль снова представляет меня Анастасии Ивановне; в хлопотах она не вспоминает, что мы уже знакомы (когда-то я помогла с первым изданием ее книги), ей сейчас важно пристроить кошку.
Я сижу в кресле, за моей спиной звонко поет приблудная кошатина, совершенно счастливая сейчас. Подходит Анастасия Ивановна, ласково гладит кошку, сетует, что не может взять навсегда, боится, не с котятами ли она в животе, но я ее успокаиваю, пощупав кошкино брюхо.
И тут Анастасия Ивановна вспоминает, что у ее лондонских подруг, которые занимают вместе один особняк (одна – верх, другая – низ), есть кот на паях, один на двоих – «кот с лицом Шопенгауэра»! Вот это да!
На следующий день я тщетно искала в энциклопедиях (в том числе БСЭ) портрет Шопенгауэра, но увы... Ни в одном издании его не оказалось.
Однако мы пришли работать – вернее, Маэль и вдова писателя Молчанова, которая знала Марину Ивановну и теперь принесла свои воспоминания о ней (это каким-то образом должно было войти в книгу А.И.). Сейчас они будут читать и обсуждать их. А я буду молча наблюдать за всем происходящим. Я внимательно изучаю комнату. Та же планировка, что и у меня, только комната значительно меньше. Порядка никакого. Слева у стены рояль, коричневый с росписью. Он для А.И. – и письменный стол, и бюро-конторка; она стоит в выемке (где обычно помещаются певцы) и пишет; тут же и телефон, вся поверхность рояля завалена бумагами, целая куча, но А.И. во всем этом ловко и быстро ориентируется. У стены – несколько портретов маслом (прислонены к стене, стоя на рояле). В красном углу шкаф, повернутый спиной, на ее белом фанерном фоне развешаны репродукции и фотографии: Пушкин, Лермонтов, Блок, Достоевский, Марина Цветаева... В нише за занавеской – тахта, там альков. Справа шкаф с книгами и старинный шкаф красного дерева, посередине малюсенький круглый столик (типа журнального) под простой клеенкой, вокруг табуретка и два кресла. Тут мы и устроились.
За стеклом шкафа с книгами – фото Марины с Муром, фото Анастасии работы Н.С.Лаврентьева. Слева от входа, в простеночке, нечто вроде миниатюрного топчанчика, где могут сесть двое, над ним фотографии Марины разных лет.
Анастасия Ивановна очень медленно и внимательно читает принесенные воспоминания.
Я внимательно рассматриваю ее, слежу за выражением ее лица. Маленькая, очень сухая старушка, в синем с крапинками вельветовом халате, совсем белые волосы спускаются по бокам щек, на лице – один нос – четкий, цветаевский. Читает без очков. Очень подвижна, легка, хотя жалуется на давление. Сегодня она с утра была в церкви (ходит туда каждое воскресенье). Никуда почти не выходит, но покою – никакого: бесконечные звонки, люди... Только ушла молодая пара, как явились мы, мы еще не успели уйти, как пришла другая пара, а по телефону было отказано нескольким, рвавшимся в гости.
Анастасия Ивановна читает... и вдруг взрывается (ей что-то не понравилось, воспоминания Т. расходятся с ее концепцией смерти Марины), она кричит (я даже испугалась, что ей может быть плохо), что ей лучше знать, как было дело, она лучше знает и чувствует Марину. Т. пытается возражать, но... лучше бы она молчала, Анастасию надо успокоить, тем более что редактор потом найдет нужную форму, сгладит противоречия. Разговор заходит о том, что Марина за несколько лет до своей смерти была морально готова к ней, это был сознательный шаг, ее ничто на земле не держало, и когда она почувствовала, что больше не нужна Муру («Кто-нибудь из нас должен был уйти»), она принесла эту жертву ради него. Для Анастасии Ивановны эта жертвенность чрезвычайно важна, ибо это не есть традиционное самоубийство, и, стало быть, принесший себя в жертву не будет там, где все самоубийцы; Анастасия, таким образом, встретится с Мариной там, на небесах. Ей так нужно, Анастасии Ивановне, иначе бы она не перенесла ее гибели, смерти ее навсегда. То, как спокойно, стараясь не причинить много хлопот хозяевам, даже не в комнате, а в сенях; замотав ручку двери бечевкой, а не задвинув щеколдой (пришлось бы ломать дверь), Марина готовилась к смерти, – говорит о ее небоязни, сознательном и твердом решении, выходе, нужном для сына, ее жертве. От материальных невзгод, считает Анастасия Ивановна, не умирают.
Вспомнили о Лиле Брик, которая тоже покончила не так давно с собой. У нее был перелом шейки бедра – она стала беспомощной навсегда, потому и приняла смертельную дозу снотворного.
Маэль вспоминает, как ее любила Л.Брик (отец Маэли, будучи в США нашим представителем – он возглавлял после революции русско-американское торговое общество, единственное представительство в Нью-Йорке, посольства нашего тогда не было, – принимал Маяковского в Америке; точнее, пригласил его туда и сопровождал его; Маяковский жил у него в Америке). Поэтому Лиля Брик питала к Маэли особую нежность. Старуха содержала светский салон, до самой старости одевалась чрезвычайно экстравагантно, ходила с приколотой рыжей косой и красным бантом.
Маэль: «Этот Катанян, как кукловод, водил ее».
Эльза Триоле (ее родная сестра) одевала Лилю по-парижски. Старуха щеголяла в норковых шубках и замшевых пиджачках с золотыми пуговицами. А в ее салоне чрезвычайно любила бывать Люся Тагер (жена известного литературоведа Тагера) и сам Женя тоже.
Вспомнили о Тагере, и Анастасия Ивановна тут же попросила Маэль позвонить ему – он мог бы написать о Марине, он знал ее.
Маэль с неохотой сделала это, зная, что просить его о чем-либо написать совершенно бесполезно. А сейчас (умерла его Люся) он окончательно раскис. Это чувствовалось из телефонного разговора. Но Анастасия вдруг выхватила у Маэли трубку и резко крикнула: «Женя, если вы не сделаете этого для Марины, для меня и в память Люси, это будет низко с вашей стороны!» – и шваркнула трубку на место. Да...
Какая память у старушки! Она начинает вспоминать тут же и так, как будто это происходило только вчера.
27 марта 1982 года
Продолжаем с М.Фейнберг работать над книгой Анастасии Цветаевой «Воспоминания» – и разговоры, естественно, о ней.
Маэль, которая знает ее уже 12 лет, рассказывает много интересного.
Анастасия Ивановна – все-таки удивительный человек, силой воли, мужеством, несомненно, превосходит Марину. Сколько она вынесла! Прошла 13 этапов (без посылок, без писем, без родных, без чьей-либо поддержки). Марина на вокзале (приехав из эмиграции в Россию, в 1939 г.) спросила: «Где Ася?» – только тут ей сказали, что Ася в лагере. От нее это скрывали, если бы она об этом знала, вряд ли вернулась бы на родину. За два года своего пребывания в России Марина не написала Анастасии ни одного письма, не упомянула ее в своем предсмертном письме. Она испугалась. Мур первый написал Анастасии. В свои 87 лет (сейчас) Анастасия Ивановна легка, подвижна, производит впечатление очень сильного человека. Видимо, лагерная закалка – тяжелые годы не прошли даром, хотя она и повредила там зрение, подняв тяжелое бревно.
Я наблюдала, как она, достав книгу с высокой полки, легко спрыгнула со стула на пол, как девочка, как пушинка, не держась ни за что, – это вызывает удивление и восхищение.
«Я, – говорит она, – в 38 лет каталась на коньках». Но, простите, когда это было!..
Обе Цветаевы отличались страстным темпераментом. Бурный темперамент просматривается в Анастасии Ивановне и сейчас.
Однажды после работы над книгой у Анастасии Ивановны Маэль, стоя в прихожей, прощалась с ней, изнемогая от усталости. Было видно, что Анастасия Ивановна тоже устала, но зашел разговор об одиночестве (Маэль год назад потеряла мужа и тут же сына, единственного), и Анастасия заметила: «Мы пока поживем одни; когда мне будет 90 лет, видимо, придется жить у сына. А вы, Маэлечка, выходите замуж». – «О чем вы говорите, Анастасия Ивановна, а возраст?» – «Возраста нет!» – выкрикнула, засверкав глазами, Анастасия, мгновенно помолодев и тут же скинув усталость.
Как-то в интимной беседе с Маэлью на ее вопрос-утверждение: «Признайтесь, Анастасия Ивановна, вы были близки с Горьким», – та ответила: «Нет, к тому времени я уже завязала».
Очень страстная натура (в 17 лет родила уже сына), она много увлекалась, но в 28 лет решительно запретила себе поддаваться чувству, понимая, что это ее далеко заведет. Она была интересней Марины, более женственной, с тем же интеллектом и образованностью. В Марине очень сильным было мужское начало, она и к любви относилась по-мужски: сама выбирала, сама оставляла. Но и та и другая постоянно придумывали своих героев.
22 октября 1985 года
В Музее Пушкина на Кропоткинской вечер памяти Ильи Фейнберга (его 80-летие).
Выступали с воспоминаниями об Илье Львовиче Л.Аннинский, И.Зильберштейн, Савва Морозов, Лев Озеров, О.Чухонцев, историк Шмидт, Алигер + Черноуцан.
Андроников прислал телеграмму. Но самое яркое впечатление от вечера – явление Анастасии Ивановны Цветаевой.
Вечер уже начался, когда она появилась в зале. Все в президиуме вскочили, стали усаживать старушку (ей 91 год). Она в зеленом костюмчике и белой блузе с ридикюлем (зеленого же цвета), маленькая, тоненькая, голова – белый одуванчик. Сидит тихо, что-то пишет. Видно, что силы ее слабы.
Когда объявили выступление Анастасии Ивановны, произошла долгая пауза: она длинно шелестела листками машинописи, пытаясь разобраться, что к чему. Аудитория добро и заинтересованно ждала: потом Анастасии Ивановне помогли угнездиться в центре стола президиума перед микрофоном, голова ее (она близорука) была где-то на уровне столешницы, микрофон выше, она уткнулась носом в листки и, как из-под земли, прочитала первые фразы. Это были художественно написанные воспоминания о том, как она в 1966 году встретилась впервые с Фейнбергами в Голицыне, но тут же переключилась на воспоминания о Марине, которая, приехав в Россию из эмиграции, жила некоторое время в Голицыне в трудные для нее годы, идела у камина, который теперь видела Анастасия, в окне зеленели березы, напоминавшие Тарусу («И Марине, наверно, тоже»). Одно воспоминание рождало другое, далекое от Фейнберга... С трудом прочитав три странички, Анастасия Ивановна передала остальные ведущей вечера и попросила дочитать свое слово, напутствовав: «Только так же громко, как я!»
После перерыва она не уехала домой, а осталась незаметной в президиуме, но силы порой оставляли ее, и она «засыпала», тихо склонив свою голову на руки.
Маэль выступала последней, Анастасия «спала» рядом с ней (две белые головы – одна высоко, другая – низко). Но едва Маэль закончила говорить, как Анастасия Ивановна тут же подняла голову и первая бурно зааплодировала. Это вышло трогательно-комично. Она не спала, она слушала. Какое-то нежное чувство вызывает эта тихая, красивая старость, сохраняющая светлую мысль, в то время как физические ее силы уходят на глазах...
6 сентября 1993 года
Только что узнала, что умерла Анастасия Цветаева, вчера в 2 часа дня. Совсем немного не дожила до 99 лет. Вот и закончилась эпоха Цветаевых...
Вечером по телевизору показали ее убогое жилище на Спасской улице, где когда-то я побывала у нее. Она, покрытая саваном, лежит... на скамье? Стульях? Пока без гроба, а вокруг многочисленные фотографии, теперь реликвии. Большая фотография Анастасии Ивановны работы нашего Николая Сергеевича Лаврентьева. Вот и все.
Любая – трудная, счастливая, горькая, короткая, длинная – жизнь кончается...
8 сентября 1993 года
Сегодня отпевают А.Цветаеву в церкви Николы в Пыжах. 9.30 утра. Народу еще немного. В окружении белых церковных стен в свете золотых свечей в простом деревянном гробу (узор по основанию) лежит строгая, но спокойная Анастасия Ивановна. Цветов еще немного, рано. Знакомых не вижу. Идет заутреня, тихо поет женский хор. Ставлю свечу в изголовье. Вижу острый профиль покойной. Народ прибывает, набежали телевизионщики. Начинается отпевание и длится почти 2 часа. Я у самого гроба. Вот рядом со мной влезает на стул Марина Голдовская, снимает обряд и гроб, теперь уже полный цветов. Поют вечную память. Отец Александр держит долгую речь о рабе божией новопреставленной Анастасии, о никогда не покидавшей ее вере в Бога, что спасла ее в тюрьме и ссылке (22 года!). Когда следователь грозил Анастасии Ивановне, что упечет ее туда, куда и представить трудно, сильная духом Анастасия Ивановна говорила: «Вы ничего не сможете со мной сделать, на все воля Господа, это он наказывает меня за грехи мои, и я буду там, где пожелает видеть меня Господь». Вера спасла и поддержала ее. В местах, куда ее сослали на осушение болот (гиблые места), случилась засуха (в течение 3 лет), болота осушил Господь и не дал погибнуть узникам. Доброта, веселость нрава, отзывчивость – вот Анастасия Ивановна. Она писала своему духовнику, подписываясь: «Ваша 97-летняя дочь».
Вижу Поленова; вот стоит со свечой Стас Лесневский. У выхода окликает меня Маэль. Она, конечно здесь. (Как оказалось, это была наша последняя встреча мимоходом.) День светло-грустный – то солнце, то слезы-дождь. Добрая многострадальная душа ушла на покой...
Наутро у меня родилось стихотворение:
Заждалась Анастасия встречи:
Девяносто девять – почти век.
Как тепло и грустно тлеют свечи...
Легкой тяжестью цветов на плечи
Успокоен светлый человек.
Раба божия Анастасия,
Пронесла ты с честью жизни крест.
Может ли забыть тебя Россия –
Та Россия, что печальней нет?..
Булат Окуджава выступает в Политехническом музее
Николай Глазков на вечере в издательстве. 1961
Новелла Матвеева. 1962
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Частный архив»]
Дата обновления информации (Modify date): 08.12.09 22:01