Академия «Сикуло-Норманна» (Палермо–Монреале)

Ренато Чивелло

«Мир стал слишком контролируемым…»
(Отрывок из интервью Ренато Чивелло для «Литературной газеты»)

Джорджио Де Кирико и Ренато Чивелло

Летний зной

Мысли слипаются
в расплавленный кристалл.
Полная прострация
в кипящей смоле.

В иных эфирах, возможно,
чувствуется дыхание воздуха
или даже вихрь, рвущий
листья и растекающиеся, как болото, чувства.

Входя в римский дом известного историка искусства Ренато Чивелло, сразу же погружаешься в колдовскую артистическую атмосферу, поскольку нас окружают картины знаменитых художников – Де Кирико, Греко, Гуттузо, Шилтиана, – с которыми дружил их нынешний владелец.

Поэт и эссеист, пятьдесят лет жизни он посвятил художественной критике, написав многочисленные статьи в итальянские газеты: «Ора», «Маттино», «Мессаджеро», «Темпо», а в настоящее время ведя еженедельную рубрику в газете «Секоло д’Италия». Автор около восьмидесяти монографий по изобразительному искусству, он представил публике не менее семи тысяч художников. В 1995 году ему была присуждена премия в области поэзии «Каллиопе», а в 2002 году он удостоился премии за художественную критику «Сулмона».

Интуиция, поэтический язык, богатая культура и яркая индивидуальность позволили Ренато Чивелло стать одним из наиболее уважаемых итальянских художественных критиков и добиться должного признания в артистическом мире. За свои профессиональные заслуги он удостоен звания Почетного академика Академии «Сикуло-Норманна».

Профессор Чивелло, почему Вы выбрали профессию художественного критика?

Р.Ч.: Я чувствовал предрасположенность к журналистике со школьных лет и начал писать для различных провинциальных газет. Я родился в Модике, древнем сицилийском городке, более древнем, чем Рим. О нем упоминает Цицерон, говоря о Форуме Модики и его трехстах адвокатах. Мой отец также был выдающимся адвокатом в области гражданского права. Итак, я был еще школьником и по большей части, скажем, импровизировал. Среди моих первых статей была одна, посвященная раскопкам в Испике, и по этому поводу мне даже позвонил знаменитый археолог Либертини, который поинтересовался: «Да откуда же вы взяли эти факты?» И я, совсем юнец, должен был как-то оправдываться перед ним... Как я уже говорил, начал я с археологии, но потом постепенно заинтересовался живописью. Прошло какое-то время, в 1955 году я получил национальную премию в области художественной критики на «Квадриеннале» в Риме, и после этого передо мной открылись многие двери. В 1961 году я переехал в Рим. Это обеспокоило некоторых моих коллег. Они любили меня, пока я жил на Сицилии, но с моим переездом в столицу забили тревогу. Но я продолжал идти своим путем. Я так устроен (и это, скажу прямо, мне многого стоило): не умею подхалимничать. И если должен написать что-то нелицеприятное о работе какого-то художника, без колебаний делаю это. У меня нет предрассудков: ни идеологических, ни художественных.

Как Вы выбираете художников, о которых пишете?

Р.Ч.: Естественно, понимание приходит с опытом, поскольку ты лучше узнаешь артиста. Художественный критик должен обладать интуицией. Прежде всего интуиция, потому что сначала ты останавливаешься перед картиной и затем появляется любопытство, желание погрузиться в детали. Я дружил со многими итальянскими и иностранными художниками: Де Кирико, Греко, Фаццини, Джентилини, Мафаи, Сатерландом. Но в отличие от некоторых моих коллег-критиков, которые не интересуются художниками, не имеющими пьедестала известности, я не пренебрегаю и молодыми, начинающими, если они обладают определенными качествами. Я отказываюсь говорить об идеологическом содержании картины, если не присутствует мастерство. Только оно гарантирует высокий профессионализм.

Но важен также и человеческий фактор?

Р.Ч.: Конечно. Некоторые посредственности очень напыщенны. А вот Де Кирико, с которым я дружил, говорил мне: «Знаешь, я в этой жизни ничего не понял». И это замечательно! Он замыкался, уходил в себя и не раскрывался ни перед кем. По большому счету он был робким, Де Кирико. За его внешним максимализмом скрывалась застенчивость.

Но это не мешало ему в Париже получать тумаки от Пикассо и Модильяни за его вулканический, агрессивный темперамент...

Р.Ч.: Да, потому что он не скрывал своего мнения.

Как Вы познакомились с Де Кирико?

Р.Ч.: Сначала я занимался некоторыми его выставками и кое-что написал о нем. Однажды он позвонил мне и сказал: «Чивелло, заходи ко мне на чашку кофе». Я отправился к нему и после приятно проведенного вечера ушел от него с подаренной мне картиной. Она маленькая, но очень ценная, потому что на обратной стороне находится еще одна картина. Называется «Конь и всадник» и написана в 1953 году. В большей части своих работ Де Кирико метафизичен, но и в этих, скажем, реалистических произведениях видно необыкновенное мастерство художника. Де Кирико сделал мне этот великолепный подарок, и мы много лет находились в дружеских отношениях.

Каков был характер Де Кирико?

Р.Ч.: Он был слегка ошарашивающим, но в то же время Де Кирико очаровал меня своими человеческими качествами, потому что под его непримиримостью и деспотичностью, которые временами казались просто невероятными, скрывался по-настоящему трогательный человек. В то же время он, например, мало кого признавал из собратьев по творческому цеху и не стеснялся показать это. Однажды он сказал мне: «Карло Карра? Я не знаю такого художника». Кроме того, Де Кирико почти никогда и никому не дарил своих работ и очень не любил, когда его просили об этом. Поэтому небольшая картина, подаренная им мне, которая теперь оценена в 250 тысяч евро, свидетельствует о его личной симпатии. Когда другие критики, писавшие о нем, просили у него что-нибудь в подарок, намекая на то, что он уже сделал для меня исключение, Де Кирико невозмутимо отвечал: «Кто вам сказал, что я подарил эту картину Чивелло? Он купил ее, и за очень большие деньги».

Вы утверждаете, что артистический Рим больше не является младшей сестрой Парижа...

Р.Ч.: А также Милана и Флоренции, где раньше развивалось итальянское искусство. Не считая выставок высочайшего уровня, которые организуются в «Витториано» или «Палаццо Венеция», в хороших частных галереях также происходит много интересных событий.

Прежде художники стремились уехать в Париж, чтобы добиться успеха, как, например, Модильяни. Сейчас ситуация изменилась?

Р.Ч.: Да, изменилась. Существуют, конечно, художники, которые стремятся уехать в Париж. Например, Марио Тоцци, который много лет жил в Париже, а затем вернулся в Рим знаменитостью. Кроме того, была мода. Надо было непременно уехать в Париж. Так сказать, обязательный маршрут. Я тоже был в Париже и должен заметить, что парижане действительно обладают эстетическими и культурными качествами. У них меньше шор, меньше всякого рода предрассудков. Парижане относятся к художнику с должным уважением. У нас пока еще этого нет.

В течение Вашей творческой деятельности Вы чувствовали предрасположенность к тем или иным течениям?

Р.Ч.: Да, это логично. Например, говорят: «изобразительное искусство». Этим термином я не пользуюсь, поскольку искусство, даже наиболее капризное, наиболее анонимное, не может не быть изобразительным. Наиболее важна интимность в искусстве. Я использую термин «реалистический» со всеми существующими вариантами. Реализм, абстракционизм или неформальное искусство содержат в себе изображение. Весь импрессионизм, по существу, абстрактен. Возьмем хроматические абстракции Кокошки или Сутина. Лица Кокошки, например, зеленые или коричневые, однако здесь видно качество и мастерство. Под этим цветом, таким дерзким, таким невероятным, скрывается материя. Это важно для всех художников. Материя не должна растворяться в цветовой абстракции. Ткань есть ткань, бумага – бумага, а дерево – дерево. Даже если технически это выполнено по-другому. Приведем в пример Беато Анджелико или Паоло Уччелло с их зелеными лицами, но под их зеленью вы видите тело.

Не кажется ли Вам, что мы подошли к полному краху живописи на полотне со всеми этими «инсталляциями»?

Р.Ч.: Инсталляция – вещь моментальная и не убеждает меня. Детали мы можем судить с эстетической точки зрения, но в целом... инсталляция – это момент, и затем он кончается. Для будущего не остается ничего.

Что еще Вы цените в личности художника?

Р.Ч.: Возможность общения в эмоциональном плане. Когда есть сильное чувство, а также мысль, тогда вещь по-настоящему работает.

Какое место, на Ваш взгляд, занимает итальянская живопись в XX веке?

Р.Ч.: Итальянская живопись больше связана с реальностью. Это ее отличает, на мой взгляд. Теперь, возможно, европейская эстетика стерла грани между живописью итальянской, французской, испанской и по большей части русской. У русских были Кандинский, Сутин и другие выдающиеся художники, но затем русская живопись пережила не лучший период. Однако и тогда были хорошие художники. В 60-х годах русские заново провозгласили свое искусство. Достаточно перелистать каталоги некоторых Биеннале, чтобы увидеть, что Россия представила значительные имена. Мне понравилась русский скульптор Вера Мухина, очень нежная, мягкая. Русская культура восхитительна, а русская поэзия и литература, без сомнения, останутся ярким фактом европейской культуры.

Существует ли сегодня в Риме круг художников, который был, например, в Париже?

Р.Ч.: Не тот, что когда-то. Теперь он намного меньше. Но я помню времена «Баркаччи», галереи братьев Руссо, которая познакомила публику со многими интересными художниками.

А почему закончились собрания художников в кафе, в галереях?

Р.Ч.: Даже такие знаменитые места, как кафе Канова на площади дель Пополо или кафе Греко, теперь уже не те, что прежде. В настоящий момент это туристические места. Раньше там собирались известные поэты и художники, интеллектуалы. Почему эти собрания закончились? Возможно, в этом повинна агрессивность современных информационных средств, включая компьютер. Слишком деловым стал мир. Скажем, он стал контролируемым. Компьютер – это настоящая катастрофа. Я написал много книг, и мне достаточно было дать машинописную копию типографу, чтобы получить готовый экземпляр. Мою последнюю книгу я вынужден был подготавливать на компьютере с помощью моей невестки. И компьютер поправлял мои фразы, не понимая сущности того, что я хотел сказать!

Беседовали Ирина Баранчеева и Марио Торнелло.
Рим, 2004 г.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Италия»]
Дата обновления информации (Modify date): 21.12.09 17:01