Memory

Евгений Маркин

Русские пейзажи

Памяти А. Твардовского

Всего-то вроде б рощи да лески!
Да силуэты сел,
темны и строги.
Да чуть поодаль —
полные тоски,
С Владимирскою схожие дороги.
Да стайка изб вдоль современных трасс.
Да на лугу ржавеющие жатки...

Ах, как похожи
издали
у нас
все эти Вешки,
Суждали и Гжатски!
Громадных строек здесь не увидать —
лишь церковки, согбенны и безглавы...

Но кто бы смог
вчера
предугадать,
что здесь — России будущая слава?!

Тишина

Однажды он проснулся на рассвете
от необычной жуткой тишины.
Не в танке,
Не в землянке,
Не в кювете —
в постели чуть хрустящей белизны!

Его шинель — на вешалке у двери.
На окнах — шторы.
Рядом — спит жена...
А он глядит
и все еще не верит,
что в самом деле
кончилась война!!!

Личное дело

В канцелярских кладовках где-то,
меж отчетов,
приказов,
виз —
справки, выписки и анкеты
«Личным делом» моим назвались.
Там, в графах канцелярских узких, —
весь несложный вопросник мой:
холостой,
комсомолец,
русский,
год рожденья — тридцать восьмой.
Все там правильно, все обычно
от начала и до конца...

И лишь только
о жизни личной
в «Личном деле»
нет ни словца!
Например, я поклонник Есенина.
Например, я спорю на риск.
Например, вечерами весенними
я влюбился
намертво,
вдрызг,
так, что стал шаблонно несмелым —
загрустил, поник, похудел...

Моему же
«Личному делу»
нету дела
до личных дел!
Даже хуже — картина обратная:
ведь начальство вдруг сгоряча
за рассеянность
и «халатность»
закатило мне строгача.
И спешит, спешит секретарша
наказанье в графу внести...

Стану опытней я и старше —
будет «Личное дело» расти,
Пусть растет!
Я о нем и не вспомню,
ни обид на него, ни зла!
(Например, секретарша в него мне
благодарность вчера внесла.)
Но,
уж если узнать захотелось,
кто я,
что я,
какой-такой —
не знакомьтесь вы с «Личным делом»,
познакомьтесь
лично со мной!

* * *
Лишь ветер да всполохи розовые,
да легкий топот коня...
И снова рязанские розвальни
укачивают
меня.
И снова прочерчена строго
тень верстового столба...
Дорога моя,
дорога,
мечта моя
и судьба!
Я бредил тобою издавна,
ты с детства сводила с ума!
Ты вдруг
уманила из дому
и домом стала сама.
Я с теми,
чьи тропы — круты,
кого посылает страна
выискивать новые руды,
высвечивать
имена.

Нам слабостей — не извиняют,
нам отдыха — не увидать,
нам женщины изменяют,
уставшие дома ждать.
Но как ни терзает тревога,
навеки я связан с тобой.
дорога моя,
дорога,
отрада моя
и боль!
Была ты и плавной, и тряской,
была зелена и бела,
была ты заоблачной трассой
и стежкой росистой была.
Упругая,
вздыбившись косо,
на старт выводя корабли,
зовешь меня нынче ты
в космос
с любимой моей земли.
Но если из Млечной роздыми
вернусь я обратно к ней,
я сяду
в рязанские розвальни
и разгорячу коней!
И вновь первопутком развеюсь!
И вновь измочалят дела!
И в женщине
разуверюсь,
которая здесь не ждала.
Тебе лишь
я верен до гроба!
Ты мне,
как дыханье,
нужна,
дорога моя,
дорога,
невеста моя
и жена!

* * *
Зову тебя в мою Мещёру —
не в ту обильную страну,
каких фантасты репортеры
нам открывали не одну.
Не в те охотничьи избушки,
в каких поэтам
за стакан
диктует байки и частушки
какой-то ловкий старикан.

Моя Мещёра не такая!
Она не скрыта лишь на взгляд.
Там хвастовству не потакают
и перед встречным не юлят.
Там уваженье лесорубов
да пастухов —
сочти за честь.
Там пусть нескладно или грубо,
но точно скажут, кто ты есть!

Моя Мещёра заповедна:
там рысь крадется сквозь снега;
там потный лось трубит победно,
поддев зарницу на рога;
там заяц стынет за корягой,
пугливым глазом поводя...
И пахнет медом,
пахнет брагой
в деревне каждая бадья!

В моей Мещёре все огромно:
и кроны сосен в облаках,
и глубь оврагов буреломных,
и капли пота на висках.
Она дика и крутонравна:
там гробят годы, а не дни,
чтоб на трясинах
встали травы,
а в избах вспыхнули огни.

Она нежна, моя Мещёра!
там на тебя из-за берез
посмотрит девушка смущенно,
в мечтах знакомая до слез.
Да так пройдет — что лес притихнет!
Что сердце — вскрикнет и замрет...
Что на тропе
подснежник вспыхнет!
Что в небе радуга взойдет!

Моя Мещёра — поле битвы,
где надо драться не боясь.
Там есть сомненья и обиды,
и мат,
и паперти,
и грязь,
и самодур, в разгуле буйный,
и жулик — склизлая рука...
И тот бездельник,
что с трибуны
поет о реках молока.

Зову тебя
в мою
Мещёру!
Она трудна.
Она строга.
Она пока что не мощена,
и этим трижды дорога.
Она отпустит вас не быстро.
Она измены не простит.
Она грустит
не по туристу,
а по работнику грустит.

* * *

Э.Сафонову

Почему мне верится в такое?
Сколько по земле мне не ходить,
каждый год
в деревню над Окою
будут меня версты приводить.
Приведут —
и на рассвете рано
убреду в поля по ковылю.
На вершине древнего кургана,
руки распластавши,
задремлю.
Будут ветры петь осатанело,
будет солнце припекать меня...

И приснится:
снова свищут стрелы,
и деревни гибнут от огня.
Значит, вновь — пожаловали ханы.
Значит, вновь — кровавые бои.
И встают, воскреснув,
из кургана
предки непокорные мои!
На коне, при полном снаряженье,
в этот раз на черную орду
я — двадцатилетний князь Евгений —
храбрую дружину поведу!
Будет сеча зла и норовиста,
буду я и сам рубить сплеча.
И враги
полягут в поле чистом
от лихого русского меча.
В их тела вплетутся буйны травы,
выклюет глаза им воронье.
Кинет в трепет древние державы
имя современное мое.
Эх, наивность! Мне богатств не надо:
лишь по свету славилась бы Русь!
Я себе не попрошу награды.
я от тронов даже отрекусь!
Я не жадный:
щедрою рукою
земли раздарю и города...

Лишь одну деревню над Окою
за собой оставлю навсегда!

Баллада о звездном камне

Гале

За дальними отрогами, где елки
над пламенем костра сомкнули круг,
уснули бородатые геологи,
разведчики непознанных наук.
Им брошенной оседлости не жалко,
им звездный камень
снится без конца...

А в комнате у нас темно и жарко.
И слаженно колотятся сердца.
И я тебя целую до истомы.
И ты еще не веришь,
что с утра
в далекий край
я ухожу из дома
к ровесникам, уснувшим у костра.

О звездный камень!
Он открыт лишь в грезах.
Но нас не остановят, черт возьми,
ни тайны,
ни мотания,
ни грезы,
ни боль разлук...
И ты меня пойми.
Люби меня!

Ты голову уронишь.
Ты страсть мою вторую
не простишь.
Ты трижды меня за год похоронишь
и трижды
женской верой
воскресишь!
Но мы не скоро бросим ледорубы...
И потаенной полночью
навек
к твоим губам
прильнут чужие губы,
споткнется сердце, замедляя бег...
А где-то за далекими хребтами
я в этот миг стою над крутизной,
нашедший наконец-то
звездный камень,
сложивши руки-крылья за спиной.
И вдруг
в ночи,
торжественной и тихой,
едва забьется сердце невпопад,
я закричу
отчаянно и дико,
как лебеди подбитые кричат!
И крик заходит эхом по округе,
в ущелья руша камни и пески.
Я закричу —
и в небо вскину руки.
И сердце
разорвется
на куски!

... Степенная,
привыкшая к другому,
живущая в обхоленном краю,
забудешь ты пылающую комнату
и страсть неукрощенную мою.
Но в те года,
когда пройдут исканья,
когда помолодеет шар земной,
твой стройный сын
уйдет за звездным камнем
дорогами,
проторенными мной.
А возвратясь,
счастливый от успеха,
он вдруг тебе поведает с тоской
легенду
про блуждающее эхо...
И ты за сердце
схватишься рукой!

Изумление

Изумляюсь первому цветку!
Ничего на свете нет красивей,
чем в лесу,
во глубине России,
ландыш, наклоненный к ручейку.

Изумляюсь мудрости пчелы,
строгой геометрии снежинки.
Изумляюсь, как нелепо злы
кот и пес в извечном поединке.

Изумляюсь утренней звезде,
не померкшей даже на рассвете.
Изумляюсь ключевой воде —
самой чистой благости на свете.

Но всего сильнее, наконец,
в жизни
изумляют меня люди:
широта распахнутых сердец,
доброта,
размах и трудолюбье.

В гуле их свершений и побед
вкалывать готов до исступленья,
чтобы современнику
в ответ
подарить хоть каплю изумленья.

Двадцать лет
я славлю земляка.
Двадцать лет с чиновниками лаюсь.
Если бьют меня исподтишка,
подлости я тоже изумляюсь.

Знаю: хладнокровье — не к добру!
Жажду ненавидеть и влюбляться!
... Я, наверно, тотчас же умру,
если перестану изумляться.

* * *
Мой лучший стих — конечно, о любви!
В мещерских избах и целинных чайных,
в гостиницах,
в палатках на Оби
пишу его бессонными ночами.

Мой лучший стих пока еще во мне!
И потому, черновики припрятав,
сдаю в печать стихи о целине,
о стройках, о лесах, о бюрократах.

Но главной теме я не изменял!
Мой лучший стих судьбой моей оплачен.
Он так светло уходит из меня,
что я вот-вот от нежности заплачу.

Любимая! Возьми его. Прочти.
В нем наконец-то все почти готово.
Мне кажется, осталось лишь найти
последнее, единственное слово.

И будет жить он
много-много лет!
И даже после нас проймет кого-то...
.....................................................
Я ставлю точку.
За окном — рассвет.
А на столе — ни ручки, ни блокнота.


[На первую страницу (Home page)]                   [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 04.12.04 12:39