Поэты Словакии

Мирослав Валек

Июльская звезда. Стихи

Время летит быстро. В январе 2006 г. Словацкий институт в Москве провел вечер, посвященный 15-й годовщине смерти выдающегося словацкого поэта Мирослава Валека (1927 – 1991). А в 2007 г. мы уже отметили 80-летие со дня его рождения. Журнал «Меценат и Мир» публиковал его стихи (сонетный цикл «Картинная галерея», №№ I7 - 20, в моем переводе). Единственному монографическому исследованию творчества поэта, моей кандидатской диссертации, исполняется двадцать лет...

Валек родился 17 июля 1927 г. в Трнаве, старом центре католической культуры Словакии. Стихи начал публиковать еще гимназистом, в 1942 г. Окончив коммерческое училище, в 1947–1949 гг. был студентом Экономического института в Братиславе. После этого всецело посвятил себя литературе, работая редактором различных изданий. В 60-е гг. был главным редактором нового литературного журнала «Ромбоид» и Председателем союза словацких писателей. В 1969–1988 гг. занимал пост министра культуры Словакии. Затем недолго возглавлял Союз чехословацких писателей. После «бархатной революции» в ноябре 1989 г. Валек попал в опалу прежде всего как государственный чиновник и вскоре умер от тяжелой болезни. Объективный взгляд на его поэзию – явление мирового уровня – всё же восторжествовал через несколько лет после его кончины, хотя, увы, не у всех и не во всем.

Дебютный сборник Валека «Прикосновения» вышел в 1959 г. (год моего рождения. – Н.Ш.). Впоследствии поэт выпустил сборники «Притяжение» (1961), «Беспокойство» (1963), «Любовь в гусиной коже» (1965). В семидесятые были созданы поэма «Слово» (1976), композиция «Из воды» (1977), цикл «Картинная галерея» (1980). Валек также опубликовал несколько книг стихотворений для детей, занимался литературной критикой, переводами (в том числе Андрея Вознесенского и других русских поэтов).

Поэзия Валека сложна и интересна. Аналитический разум в ней уравновешивается спонтанной эмоциональностью, философичность – пронзительной задушевностью, жизненный максимализм – неуверенностью и поисками истины. Это поэт емких образов, в создании которых чувствуются различные импульсы поэтических течений XX века. Любовь и поэзия, состояние современного мира и человеческого индивидуума – вот основные темы его творчества.

Стихи поэта нелегки для постижения, а тем более для перевода, хотя он не гнался, как говорят в кинематографе, за «спецэффектами». В 60-е гг. Валек создавал в основном произведения крупной формы, которые я вслед за Станиславом Шматлаком называю поэмами. В них использована техника поэтического монтажа, свободной игры мотивов и образов, многослойных ассоциаций. Валек 60-х близок к сюрреализму (в Словакии – «надреализму»), который в 30–40-е гг. XX в. был весьма значительным направлением словацкой литературы. «Валек, в сущности, неосюрреалист», – говорил мне в 1983 г. замечательный словацкий литературовед, педагог и писатель Ян Штевчек. И добавлял: «Но об этом вы не пишите». Поэзия Валека, однако, вобрала в себя и другие импульсы и в 70-е гг. синтезировала их, завершив формирование чисто индивидуальной поэтики, у которой уже есть «наследники», например Павол Яник, также публиковавшийся в журнале «Меценат и Мир». В стихах Валека заметны напряженная образная мысль символизма, прежде всего И.Краско, щемящая человечность больших тем Л.Новомеского, катастрофичность и надежда сюрреалиста Р.Фабри, метаморфозы любви и поэзии В.Бениака и даже отголоски католической поэзии, в русле которой Валек начинал. В любовно-философских произведениях 70-х гг. Валек даже в области жанровой приходит к синтезу: законченные лирические миниатюры объединяются контурами сюжета в цикл или книгу (можно назвать и поэмой – «Из воды») и становятся поэтическим исследованием самой природы любви и творчества.

Любовь в стихах Валека – очень сложное, противоречивое чувство. Ей всё время что-то мешает: нравственные запреты, психологические комплексы, социальные или исторические причины, естественное развитие и угасание влечения. Сам поэт, а вслед за ним – и издатели его избранной поэзии, назвали ее «запретной». Это запретный плод, первородный грех и в то же время это главная движущая сила жизни. Важной является мысль Валека о недопустимости лжи, распутства, приблизительности в поэзии и любви, которые у него часто отождествлялись. «Ни в любви не лги, ни в стихах», – писал он в поэме «Слово», самом спорном своем произведении – вещи, принятой «на ура» при Валеке-министре и совершенно напрасно, на мой взгляд, «сброшенной» многими с «корабля» истинной поэзии (в том числе, увы, даже Яном Замбором, хорошо знакомым читателям журнала «Меценат и Мир»). «Горькая правда» рождает «горькую жизнь» («Слово», «Картинная галерея»). Любовь у Валека не бывает счастливой и безмятежной, кроме как в ранних стихах («Часовенка», названная в разговоре кем-то из словаков – может быть, Рудольфом Чижмариком – «лучшим эротическим стихотворением в Словакии»). Спасительные иллюзии, однако, всё же необходимы. В 50-е гг. Валек не так категоричен, он допускает исключение из правила: «Любви во имя – любящим солги» («Нитки», программное стихотворение). Сохранить любовь, принимающую, как и женщина, тысячу обликов, сохранить веру в будущее, веру если не в Бога («Бог среди звезд был только нарисован» – «Удрученность»), то в человека эпохи социализма («Слово»).

В 80-е гг. Валеку, по его словам, не хватало времени на поэзию (как в конце 40-х – Л.Новомескому, в начале 50-х приговоренному к тюремному сроку за «буржуазный национализм»). Это тоже черта истинного поэта: лучше молчать, чем «выстреливать» скороспелыми строчками стихов-однодневок.

Валека давно начали переводить на русский, но приходится констатировать, что удачных переводов не так уж и много. Наиболее близко к миру автора подошел Юрий Вронский (цикл «Спички», композиция «Из воды»). Интересные переводы сделаны Юрием Левитанским («Грустный утренний трамвай», «Гибель «Титаника»»). Переводили его и Анна Ахматова, и Булат Окуджава, и Римма Казакова, но это – либо слишком вольно по отношению к оригиналу (особенно у Окуджавы), либо просто неудачно и дает искаженное представление о поэте. Именно неимение адекватных переводов заставило меня еще в студенческие годы взяться за собственный перевод. Не хотелось оставлять такую красивую поэзию в подстрочнике, а сравнение оригинала с существующим переводом могло вызвать шок (так было у меня с поэмой «Слово»).

Я занимаюсь поэзией Валека двадцать пять лет. Свободное владение языком позволяет мне без посредников воссоздать стихи на русском, учитывая ритмическую и звуковую организацию оригинала. Помогает и знание контекста словацкой (а также чешской, польской) поэзии. Я горжусь тем, что закончила славянское отделение филфака МГУ, училась у А.Г.Машковой, Р.Р.Кузнецовой, стажировалась у Я.Штевчека в Словакии.

Замечательный московский художник Александр Лаврухин, хорошо знакомый читателям журнала «Меценат и Мир», открыл мне дополнительные грани поэзии Валека, создав большую серию рисунков на его темы. Удивительное сочетание жёсткости и нежности, провокационности и искренности в эротических стихах. Комплексы и страхи, читаемые в строках и между строк, и попытки преодолеть их иронией.

Наталия Шведова, Июль 2007 г.

Осенняя любовь
Любовь – убийственный богач и всё пообещает,
но изменивший любит вновь, а кто любил – нищает.
Пыль долгих, грустных летних дней опавший лист покрыла.
Она лишь после поняла, что так его любила.

И ежегодно осенью свет из души уходит,
а человек, как дикий конь, от сердца к сердцу бродит,
готов пред каждым умирать, не хочет жить с тоскою,
хотел одно б себе забрать; и всё равно, какое.
Картинку, может быть, всего, а может, тень былого.

Но перед целью встанет он: его где сердце снова?
От всех картиночек идет дурман витиеватый:
любовь была или разлад? Любовь, была глупа ты,
хотела сразу всё иметь – терять на самом деле.

А в ночи майские они так на луну глядели,
но май им мало счастья дал, и лето не продлилось,
лишь осень знает обо всем, но осень затаилась.
Зима скользила вдоль долин, и май дрожал, задетый:
мечтал он, ждал, дождался всё ж, ушла, и нет ответа.

Любовь – убийственный богач и всё пообещает,
но изменивший любит вновь, а кто любил – нищает.
Пыль долгих, грустных летних дней опавший лист покрыла.
Она лишь после поняла, что так его любила.

Яблоко
Яблоко из шкафа скатилось наземь.
Так собери свои вещи, и можешь идти.

Она оперлась спиной о дверь
и воскликнула глазами:
Ради Бога, прошу тебя, нет!
Но я уже знал, что с меня хватит;
я встал,
поднял яблоко,
запыленное и еще зеленое,
и положил его на стол.
Она не переставала просить, подошла к столу,
плакала.
Смотрела на меня, вытирала яблоко,
плакала.
Пока я ей не сказал: Положи яблоко и иди!

События произошли так, как я предполагал.
Что из того, что в ином порядке!
Она открыла дверь,
я побледнел и сказал: Останься!
Но она собрала свои вещи и ушла.

Яблоко из шкафа скатилось наземь.

Нитки
А нитки для тебя ценней полцарства,
чтоб ты заплату мог пришить на то,
что надо скрыть, что тщетно ждет лекарства, –
скрыть, как больную руку под пальто.

Запри тысячекратно всё, что мучит,
и слово плача до крови запри.
Попей живой воды: уму научит.
На шрамы и на сердце не смотри.

Любви во имя – любящим солги.
В колокола поэзии звони в глухой ночи.
Взойди на небе грустных вместо радуги
для сердца дальнего, которое молчит.

Родина – это руки, на которых ты можешь плакать
(Отрывки)

А мне было в то время всё равно.
Я играл в футбол
и любил Гелену Данькову из третьего «Б».

Тогда я еще не знал, что это случится уже на опыт позже,
я не видел, как жизнь поворачивается к нам спиной.
Однажды я открыл двери класса, в котором ее не было,
и поставил ногу на ксилолит,
словно на горящую траву.
В тот день она несла свое чешское имя в Прагу.

Я думал,
что это была неизбежность судьбы или воля богов,
просто что-то,
похожее на внезапное падение яблока на острие ножа,
но суть дела была в другом.

И тринадцатилетние любови имеют свою историю,
кровавую
и, как вода, грустную.

Еще сегодня я ее вижу,
ее маленькие ноги в красных сандалиях
в пыли дорог –
пионы, растущие корнями вверх,
флаги развеваются под цветами.

Пешком, пешком, пешком…

Лицо в ладонях.
В конце концов,
это красивое чешское имя было совсем ни к чему.
Вскоре многим не понравились ее оливковая кожа
и синеватый блеск волос,
напоминающий ствол пистолета.
За готическими окнами епископской гимназии
мы как раз разбирали тайну вечной правды:
“Memento, homo, quia pulvis es
et in pulverem reverteris”.*
Так вот она превратилась в прах.

* Помни, человек, ибо прах еси и в прах возвратишься (лат.).

Запретная любовь
1
Запретная любовь, дымы над трубами, зреют плоды.
Июль. И загорать не жалко.
Черна она, как галка.
И рыльце в пушку, вечерний излом.
Сок Луны твердеет,
на горизонт шеи
солнце падает топором.

Немного твоей крови,
сажей смазать брови,
и твой лик во мне лучист!
Светит бледная звезда,
я лечу, лечу туда,
почерневший, как трубочист.

Запретная любовь,
тяжелое летнее знамя,
ночь, густеет сахар дня,
смарагд трав.
Под язык ты спрячь меня,
я буду к тебе рубин,
топаз,
корунд,
бриллиант,
а если мы грубим,
то оттого, что ласку даришь ты меж нами.

Элементарное стихотворение
Где я? Порой я как будто лечу.
Значит, уж новая ноша на мне. По плечу?

Свет ко мне хлынул, так ярок, что вызвал шок:
тысяча смыслов размолота в нем в порошок,

тысяча смыслов – опоры лишился я вмиг,
страшно знакомый вкус ощущает язык:

вроде любовь, но как будто на соль похоже.
Я ведь люблю тебя, но – ты забыта мной всё же.

Падает пыль, оседает, и в глину уйдут постепенно
лица, разбитые в кровь, опустевшие стены.

Тяжко, я в раму окна головой упираюсь,
палец слюня, я былое стираю, стираю.

Вроде огонь, вроде дым, что-то не различу.
Где я? Скажите мне, где я? Когда полечу?

Гулом морским оглушенный, хочу я уйти,
канула в воду во мне тысяча Атлантид.

Тяжесть Земли на моих повисает ногах.
Только пылинка одна. Всё – только прах.

Мир – воротник, удушает меня, хоть и нежно.
Провозглашаю сейчас, что смерть неизбежна!

Ода любви
В ту минуту между ночью и днем,
когда вращается Земля на пивной бутылке,
когда наконец и пекло отдыхает,
блоха чертей напилась, рыгая,
а черт блошиный спит в перьях черных кур, и летят опилки
с хохолков урожая,
когда за глаза дуракам мелют мак ничей,
когда тьма, по сути, чернее всего в промежности,
в ту минуту упавших навзничь вещей
женщина говорит жалостливую воду,
по слогам произносит дым:
Что, когда, сколько раз и с каким…

Что-то стучит в яичке.
Чей-то голосок ноет: «Войди!»
В какой-то голове катается голова,
какой-то мужчина там висит
в петле словечка.

Крысиный зуб гложет небо – оно не вечно.

Размножение вещей.
Столкновение льдов.
Нежности, что тряхнут Землею старой.
Любовь в гусиной коже
кошмара.

Ночь, влажная, как после совокупления
звезд.
Любовь, как небо.
И Луна – кулак в полный рост.

Воздух, что шлифует шершавые призмы.

Злобная музыка стекла.

И тьма, и тьма, до наготы костей,
ее цвет уже почти бел…

…Бог, собирающий новый механизм
из деталей тел.

В кругу
Вездесущее око душителя детей
льет слезы над розовым бантом.
Он уже видит, как она выцветает,
словно вдали, как за стеклом, собственно, в будущем –
но на глаз
всё еще красота вечна.

Это вселяет надежду.
Он рад, дает Луне исчезнуть в рукаве,
запирает, прячет ее к себе под пальто и призывает:
«Вы, рогатые и рожкастые вещи, вон!
Вы, бабочки и гусеницы, из дому вон!»
В волосах у него ржет лошадка с серебряной гривой.

О волшебник!
О добрый старикан!
У него в ухе скрипка,
он колдует:
при совсем маленькой свечке,
да и во тьме у него вслух растут пальцы.

Потом она уже совсем сонная,
одна в кругу,
боится,
двенадцать черных кошек вокруг нее танцует
и поет тоненьким голосом:

«Сорока-ворона деток кормила,
этому дала, этому дала,
этому лала, этому лала,
это мула ла тоте мула ла
эло мута, эло мута,
лу мала».

ИЗ ВОДЫ
1
Привык я пить, как алкоголя бездну,
твое лицо. И жажда вечно тут.
Бессонница – вот так лицо зовут.
Я принял порошок, но бесполезно.

Я вспомнил вдруг: могу без философий
отправить телеграмму – жжет беда, –
чтоб ты пришла. (Во сколько. И куда.)
И пью тебя, как горький черный кофе.

Другого предпочтешь – но знай развязку,
в любой любви отмеривают срок
часы: итог, итог, итог, итог…
Тот милосерден, кто отпустит ласку.

А мозг тяжел, как будто яд в крови.
Любовь течет, и час иной любви –
как смена караула у солдата.

Над сердцем белый флаг. Грядет утрата?

В переводах Наталии Шведовой. Иллюстрации Александра Лаврухина.


[На первую страницу (Home page)] [В раздел "Словакия"]
Дата обновления информации (Modify date): 28.07.2008 15:08:45