Юбилеи
В обратной перспективе
* * *
Это я не уехала.
Это ты не ушел.
Все сидишь и сидишь на той крепкой скамейке,
парашюта летального латая шелк
в новом римейке.
Это осень
золотые забыла слова.
Затерялась листвы годовая подшивка.
Это ты не летаешь.
Это я чуть жива.
И зима впереди – как большая ошибка.
* * *
Я помню стать сарьяновской собаки,
качаловского Джима при луне,
Каштанку и Арто в парадном фраке,
Муму, почившую на дне.
На голубом глазу поверю сразу,
дворняга Павлова,
терьер Карандаша,
ищейки, пастухи и водолазы,
бессмертна ваша добрая душа.
Собачее отродье, сучьи дети,
за озверелость сердца и ума
бегите нас, холодных, как зима,
бродячих, бешеных, бездомных на планете,
на той, что Шариком звалась сама.
Галина Климова на своём юбилейном вечере в Болгарском культурном центре в Москве
Вирсавия
Не убивай любовь,
– сказала мне Лена Исаева, –
какая из тебя Юдифь?
Ты не последняя в Москве Вирсавия,
закон принявшая за миф.
…Как скороспело пели твои груди,
святые отзывались им холмы,
когда на третьем месяце зимы
на гуслях, на псалтири, на орудии
царь репетировал перед тобой псалмы,
хвалебные, но чаще – покаянные…
Их слышал Бог … Стоял в молитве хор.
Начальник хора не гасил свой взор.
А ты, жена чужая, окаянная,
приумножая древний царский род,
себя изжив до выдоха, до шага,
ты умным сердцем знала наперед,
когда царя согреет Ависага.
* * *
Отрастут у сверчков
долгожданные певчие крылья.Сергей Надеев
Один,
запущенный, как сад.
Метро «Аэропорт». Морозы.
И ты – в масштабе крупной прозы –
размениваешь пятьдесят.
Кавычки снявши и очки,
очнешься на плече окраин,
опасно болен или странен,
изящным слогом метко ранен,
и в голове – сверчки.
Свербит строка, за ней – страница
в обрез, впритык – не устраниться,
ночь под копирку не ложится
в библиотеке снов твоих,
где ни угла, ни койки на двоих.
Выступает известный поэт и переводчик Александр Ревич
Сыну
Мы были твои солнечные боги,
всех первых трав и птиц учителя,
корректоры не сверстанной дороги,
не столбовой, когда сама земля
вдруг из-под ног ушла по вертикали,
но вброд и посуху в воздушный коридор
нас время вывело, чтоб слезы засверкали
по руслам слов, чтоб длился разговор
о лете,
о любви,
чего на белом свете
не избежать, не удержать мольбой.
– Не оттого ль к зиме взрослели дети,
мы – каменели,
жизнь давала сбой.
* * *
…одичала на даче малина,
вся – крапивой забитая – измельчала,
голубая бабочка
(куколка в прошлом – Мальвина)
ни на вкус, ни на цвет ее не различала.
Запустенье в расцвете,
но сменится ветер,
и кусты всполошатся всерьез
в переломах, увечьях,
как трудные дети.
Их растительный
резкий язык междометий
будет осенью понят до слез,
до дождей
со снегом наполовину,
нас оплакавших холодно и свысока.
– Где секатор?
Пора бы малину
всю вырезать,
но дрогнет рука.
Среди зрителей – поэты Елена Тамбовцева-Широкова, Сэда Вермишева, Александр Рюсс
* * *
Алёнке
В глазах темно, хоть день уже подросток
и солнце горячится неспроста, –
здесь земляничные места:
поляна, просека, пчелиный перекресток,
трава в краснухе.
В скороспелом сне
кимарят ягоды спина к спине.
Какой у них здоровый цвет лица
и кровяные красные тельца!
А рядом гусениц опасная игра
и танковая батарея слизней.
Варить варенье – сладкая пора,
накупим сахару на много лет и жизней,
мешок, а лучше два, – грузи в прицеп.
И сразу ярче станет свет в окошке.
Варенье лечит.
Запиши рецепт:
для взрослых в час по чайной ложке.
Зимняя песня
Лес не шумел.
Его покоил снег
сугробами с московской барахолки,
глазок дупла,
лыжни двойной разбег
и тропок разносолы, разнотолки.
Там лапы хвойные при всех
мне по-собачьи подавали елки.
Попробуй не ответь!
Из-под мохнатых век
и кабаны грозят, и даже волки…
Я тихо поздоровалась за так.
И теплым был рукопожатья знак,
почти взаимность в нежности дремучей.
Совсем ручные, бесприютны мы,
все – как один несчастный случай –
в еловых лапах, на краю зимы,
где по губам прочтешь: бесаме мучо!
Выступает известный писатель и друг Галины Климовой Михаил Письменный
* * *
…когда дети, перестав прятать глаза,
ввалятся как на именины
с икрой, цветами и фруктами
(живой натюрморт малых голландцев),
оглушив тебя и твою больничную «одиночку»
волной сокрушительного мажора,
рвущего пластик
наспех купленного телевизора,
когда они вдруг,
никуда не спеша,
начнут ловко блазнить
скоропроходящим летом
или станут расходовать налево-направо,
как обезболивающее последнего поколения,
дорогие учетные поцелуи,
не отпуская при этом твою вялую руку,
а своей – рисуя воздушные мосты
в обратной для тебя перспективе
и уже в дверях зазубривая
имена предков, их жен и побочных детей…
Значит, жизнь твоя на ущербе,
и вот-вот скроется из виду,
как только дети перестанут прятать глаза.
* * *
Александру Ревичу
Ночь густа, как черный лес
диких маминых волос,
достающих до небес
и сырых от слез.
Сын лучом смотрел в проем
и стрижом – из-за стрехи.
Детский лепет. Сколько в нем
чудной певчей чепухи!
Мать ушла, и не догнать,
твердой не достать рукой, –
ей под силу за стихи
сыну вымолить покой.
Зал на юбилейном вечере Галины Климовой был полон
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 17.11.08 17:38