Италия

Ирина Баранчеева

Солнечный голос Фьоренцы Коссотто

В 1998 году в Москву приехала Фьоренца Коссотто. Она была приглашена как член жюри Конкурса им. П.И.Чайковского. Встретиться с ней и сделать интервью стало моим заветным желанием.

Для меня голос Фьоренцы Коссотто был одним из прекрасных музыкальных воспоминаний детства с того момента, как в нашем доме появился комплект пластинок с записью «Аиды», где итальянская певица блистала со своими великолепными партнерами – Монтсеррат Кабалье, Пласидо Доминго, Пьеро Каппуччилли и Николаем Гяуровым. Мне было лет одиннадцать или двенадцать, и, возвращаясь из школы домой, я сразу же включала проигрыватель и, забывая обо всем, уносилась на крыльях моей фантазии. Музыка той «Аиды» на итальянском языке стала лейтмотивом моего детства. Я делала уроки (или делала вид, что занимаюсь этим), в то время как меня затопляла великая музыка Верди, исполненная голосами, которые казались мне райскими.

Вот почему встреча с Фьоренцой Коссоттой была для меня несравненно более важным событием, чем обыкновенное интервью. Возможно, я шла на свидание с прошлым? И мне абсолютно не верилось, что я вскоре увижу женщину, которая до этого своим неповторимым голосом воплощала для меня идеал женственности и страсти.

Через ее переводчицу мы договорились встретиться в холле гостиницы «Националь», где остановилась певица. Накануне вечером над Москвой пронесся невиданный ранее ураган. В течение двадцати минут при непрекращающемся ливне, громовых раскатах и вспышках молний обезумевший ветер вырывал с корнями из земли вековые деревья, валил гигантские рекламные щиты, рвал электрические провода. Это было страшное и незабываемое зрелище. Мощные деревья под натиском ветра сгибались до самой земли, а затем распрямлялись, как стрела, пущенная из лука. Те, что были потоньше, ломались с легкостью спичек. Наш подъезд был завален упавшими деревьями, несколько машин было разбито. На Новодевичьем монастыре попадали золотые кресты с куполов, и половина надгробий находящегося рядом известного кладбища также оказалась на земле.

Фьоренца Коссотто

Однако на следующее утро светило солнце, и небо было июньским, ослепительно-голубым. О прошедшем урагане напоминали лишь выкорчеванные деревья и покореженные рекламные плакаты, валявшиеся на асфальте.

У гостиницы «Националь» сновала толпа. Наша встреча была назначена во второй половине дня, перед тем, как синьора должна была идти на вечернее прослушивание вокалистов, поэтому поневоле приходилось быть точной.

В стеклянных дверях шикарного и недавно отреставрированного «Националя» стоял немолодой лакей, облаченный в красную ливрею и черный цилиндр. Тогда для нас это было еще немножко в новинку. Выправкой он напоминал военного, сокращенного или уволенного по возрасту из армии.

В просторном холле с черными кожаными креслами и диванами и низкими стеклянными столиками не было почти никого. Я сидела и гадала, какой предстанет передо мной Фьоренца Коссотто, ведь до этого я видела ее в основном на фотографиях и в старых записях. С собой я взяла каталог первых гастролей театра «Ла Скала» в Москве в 1964 году, где было несколько фотографий певицы. На одной она представала молодой и необыкновенно красивой, с точеными чертами лица, роскошным жестом завернувшаяся в меховое боа. На других – в спектакле «Севильский цирюльник», где она появлялась в образе Розины, кокетливо поигрывая веером.

В проеме двери мелькнул силуэт невысокой подтянутой женщины. Строгий темно-синий костюм, юбка до колен и жакет, из-под которого выглядывает белая блузка. Быстрая решительная походка. Неужели она? Не может быть… Это какая-то бизнес-леди, а не известная певица, которая должна неспешно наслаждаться своим статусом. И только когда рядом с ней выросла высокая фигура переводчицы с длинными белокурыми волосами, у меня не осталось сомнений.

Мы уютно расположились в кожаных креслах. Фьоренца Коссотто села рядом со мной. Несмотря на прошедшие годы она сохранила поразительную красоту. Ее смуглая кожа поражает неожиданной молодостью, карие глаза, живые и лучистые, смотрят вопросительно и с любопытством. Пышные черные волосы придают очарование ее облику классической итальянки, в жилах которой бурлит горячая кровь, и я ловлю себя на мысли, что в этот момент певица напоминает мне одну из моделей Карла Брюллова.

«Какая гроза была сегодня ночью!» – неожиданно заметила она. – Я проснулась в номере, подошла к окну и… больше не смогла заснуть. Это было ошеломляюще!»

«Вы испугались?» – спросила я.

«Я? Нет! – она отрицательно покачала головой, но потом, улыбнувшись, добавила. – Немножко!»

В этом также сказывается характер примадонны.

«Вы тоже говорите по-итальянски? – несколько удивленно спросила она.

– В Москве многие говорят по-итальянски».

«Гоголь называл итальянский нашим вторым родным языком», – пошутила я и перехватила на себе ее удивленный взгляд.

С первых же минут замечаю, что Фьоренца Коссотто естественна и натуральна, далека от какой-либо «позы». Улыбается, когда ей смешно, и не боится показать удивление. В то же время в ней чувствуется характер, волевой и решительный, и нечто такое, что заставляет думать о том, что эта женщина не так-то легко отказывается от своих целей. В том, как она сидит передо мной, держа спину прямо, положив ногу на ногу, как спокойно и смело смотрит прямо в глаза, пытаясь понять, не теряет ли она понапрасну время, чувствуется железный характер девочки, родившейся в провинциальной семье и ставшей одной из «звезд» итальянской оперы.

За окном этого шикарного отеля видно готическое здание Музея Ленина, рядом с которым неизменно толпится незначительная группка пожилых людей с красными флагами, вход на Красную площадь, закрытый вновь отстроенными воротами, еще существовавшая тогда гостиница «Москва» и строящийся подземный комплекс на Манежной площади, поэтому мой первый вопрос родился из любопытства узнать, какое впечатление производит наш стремительно меняющийся город на того, кто приезжает сюда не впервые. Но Фьоренца Коссотто категорична: «Москва всегда была красивой, и я всегда любила ее. Мне кажется, по характеру русские очень похожи на итальянцев. Но теперь вы стали более раскованными, более европейцами».

Певица в первый раз появилась в Москве в 1964 году. Город медленно освобождался от летаргии суровых лет железного занавеса и просыпался к новой жизни. Москвичи, истомившиеся в духовной и интеллектуальной изоляции, жаждали новых культурных впечатлений. Приезд прославленного миланского театра «Ла Скала» взбаламутил не только меломанов, но и всю культурную элиту столицы. Билетов было невозможно достать. Каким-то чудом мама получила на работе один билет, и папа (тогда они были молодоженами) смиренно проводил ее до входа в Большой театр и… остался ждать за дверями.

Кажется, мама слушала как раз «Севильского цирюльника», где блистала молодая, красивая и темпераментная Фьоренца Коссотто, порхающая по сцене с беззаботностью бабочки, поражающая своими колоратурными фиоритурами и элегантно играющая кружевным веером. Эта Розина очаровывала, от нее было невозможно оторвать глаз. Певице было всего двадцать девять лет, но она уже была мастером, поскольку начала свою профессиональную карьеру очень рано.

«Я начала петь в хоре, когда мне было тринадцать лет, – рассказывает она. – Вскоре учительница музыки заметила, что мой голос отличается от остальных, и стала поручать мне небольшие сольные партии. Однажды она пригласила к себе моего папу и сказала ему, что мне нужно серьезно учиться пению. Мой папа, который никогда в жизни не слышал оперы, потому что мы жили в маленьком провинциальном городке недалеко от Турина, был очень удивлен: «А вы уверены, что моя дочь сделает карьеру?» Но учительница убедила его, и меня направили на прослушивание в Туринскую консерваторию, где я «поразила» всех преподавателей. В то время у меня был очень низкий голос, почти контральто. Это было странно, даже немного смешно – такая маленькая, худенькая девочка и с таким низким голосом».

Ей было пятнадцать лет, но ее приняли в консерваторию, дали стипендию, которая позволяла оплачивать учебники и проезд домой. Учиться ей очень нравилось, и, когда пять лет спустя она закончила консерваторию, ей посоветовали прослушаться в школе при театре «Ла Скала»... и ее приняли.

Даже самые счастливые артистические судьбы складываются порой далеко не просто, но в жизни художника непременно присутствует судьба. Фьоренца Коссотто была принята в школу при «Ла Скала» как раз в тот самый момент, когда театр должен был уезжать на гастроли в Южную Африку, в Иоханнесбург, и молодую певицу взяли в поездку в качестве дублерши.

«Услуги мои не понадобились, но эта поездка очень много дала мне, – говорит Фьоренца Коссотто. – Меня представили публике, я выступала с концертами в госпиталях».

Возвратившись в Милан, она собиралась продолжить обучение в школе, но та неожиданно закрылась. Учеников распустили, а ее единственную взяли в труппу «Ла Скала».

Без сомнения, молодой начинающей певице было нелегко среди прославленных артистов, хотя она и не признается в этом. «Я не думала об этом, мне просто нравилось петь», – улыбается она.

Сначала Фьоренца Коссотто исполняла маленькие партии, пела в операх XVIII века в театре «Пиккола Скала» и продолжала учиться. В эти годы она выиграла премии на многих музыкальных конкурсах. В 1956 году выступила в «Ла Скала» в «Огненном ангеле» С.Прокофьева, а в 1957 году – в партии сестры Матильды в мировой премьере оперы «Диалоги кармелиток» Ф.Пуленка.

В 1959 году певица дебютировала в лондонском театре «Ковент-Гарден» в партии Нерис в опере «Медея» Керубини, и ее партнершей была «божественная» Мария Каллас. В 1960 году она спела Асканию в «Троянцах» Берлиоза и Амнерис в «Аиде» Верди в театре Арена ди Верона, и наконец в 1962 году в «Ла Скала» ее ожидал тот знаменитый счастливый случай, о котором мечтает каждый артист.

«Я репетировала в театре оперу «Ксеркс» Генделя, – рассказывает певица. – Однажды вечером я вернулась домой после восьмичасовой репетиции страшно уставшая, хотела быстро поесть и лечь спать. А в театре вечером должна была идти «Фаворитка» Г.Доницетти. Когда я ужинала, раздался телефонный звонок. Звонили из театра: «Немедленно беги сюда. Синьора Симионато заболела…» Я пыталась отказываться, говорила, что очень устала. Но мне сказали: «Ты понимаешь, что спектакль срывается?!»

За полчаса она должна была добежать до театра, переодеться, загримироваться. О репетиции, конечно, речи не было...

«Когда я была в гримерной, – продолжает певица, – то услышала, как публике объявили о замене, и в зале раздался вздох разочарования. Ведь Джульетта Симионато была примой, а я пела только маленькие партии. Но когда я услышала этот вздох… Я так разозлилась, выскочила на сцену мрачнее тучи. Я хотела доказать, что тоже умею петь. Это мне очень помогло».

Фьоренца Коссотто в партии Розины в опере «Севильский цирюльник» Дж.Россини.
Гастроли «Ла Скала» на сцене Большого театра, Москва, 1964 г.

На следующий день газеты вышли с заголовками: «Вчера вечером родилась новая звезда». С того момента различные театры стали приглашать ее на главные роли, а один американский критик, очень суровый, написал: «Голос Коссотто летит в зал и возвращается к ней подобно солнцу Италии».

В тот год, когда Фьоренца Коссотто приехала в Москву, произошло событие, которое роковым образом повлияло на судьбу восходящей звезды. В Париже она пела Адальжизу в беллиниевской «Норме» снова с Марией Каллас. Великая певица в тот момент катастрофически теряла голос, и все было подчинено тому, чтобы замаскировать это всеми возможными способами. Поэтому, как сообщалось в разных источниках и как рассказал однажды режиссер Франко Дзеффирелли, обе певицы договорились(?), что в дуэте, когда Каллас больше не сможет держать верхнюю ноту, она тихонько сожмет руку партнерши, и они вместе остановятся.

Неизвестно, по каким причинам Фьоренца Коссотто изменила этому соглашению и продолжала держать злополучную ноту и тогда, когда Каллас замолкла и, отойдя в сторону, раздраженно зааплодировала своей сопернице. Что заставило ее так поступить? Чувство мелкого самомнения, свойственное певцам? Но Фьоренца Коссотто не производит впечатления мелкой «выскочки», пожелавшей «переплюнуть» раненую королеву вокала. По поводу этого спектакля существует много разных версий, подчас исключающих одна другую... Теперь я жалею о том, что тогда я не осмелилась задать ей вопрос о той злополучной «Норме», которую она, без сомнения, не забыла. Что она испытывает: угрызения совести или уверенность в правоте своего выбора? И как бы она поступила теперь, если бы можно было вернуть назад тот роковой спектакль?

Франко Дзеффирелли поклялся не работать с ней и… не работал. Но в Москве в вердиевском «Реквиеме» Фьоренца Коссотто пела под управлением Герберта фон Караяна, и это уравновешивало ситуацию.

«Караян был жестким дирижером?» – спросила я.

На минуту задумавшись, она отвечает: «Да, очень жестким, но когда видел, что певец хорошо подготовлен, он не делал замечаний. Кроме того, Караян прослушивал уже подготовленных певцов, а я до этого пела «Реквием» с Карло-Мария Джулини, замечательным дирижером. На оркестровых репетициях Караян определял темпы, следил за тем, чтобы пиано у певцов совпадало с пиано в оркестре, а вокально и музыкально мы готовились к «Реквиему» сами.

Вспоминая волшебную, фантастическую «Аиду» моего детства, наполненную восхитительными голосами Кабалье, Доминго, Коссотто, не могу удержаться от того, чтобы не задать ей вопрос о роли Амнерис. В одной из рецензий на спектакль я прочла: «Она любила одна за двоих, временами казалось, что спектакль можно назвать не «Аида», а «Амнерис».

«Аида», «Трубадур», «Норма», «Сельская честь», «Фаворитка» – эти оперы я люблю более всего, так как они подходят моему голосу и в них я могу выразить всю гамму человеческих чувств, – отвечает она. – Партию Амнерис я очень много пела. В ней есть все – любовь, ярость, ненависть. В первом действии она еще в большей степени принцесса. Во втором в ней просыпается женщина. Она разрывается между дружеским отношением к Аиде и ревностью. Она переживает внутренний конфликт, и в этом есть много человеческого. А в четвертом действии, когда она сталкивается со жрецами, которые пытаются убить ее любовь, она становится настоящей женщиной. Она борется за Радамеса несмотря на то, что он оскорбил ее чувства, предпочтя ей Аиду. Но она делает все, чтобы спасти его. Вот почему я считаю, что Амнерис не только очень драматический персонаж, но и очень человечный. Она очень женственна, и в то же время она необыкновенно смелая женщина. Давайте задумаемся об эпохе, в которую она жила, какую силу имели тогда жрецы, а она не побоялась проклясть их…»

В ее голосе неожиданно слышатся железные нотки, говорящие о том, что под внешней нежностью этой женщины скрывается глубокая внутренняя сила и твердый характер, не допускающие фамильярности. Тон нашему разговору также задает она. О личной жизни говорит весьма неохотно, предпочитая (впрочем, абсолютно справедливо), чтобы эта часть ее жизни оставалась в тени. Я знаю, что она очень привязана к сыну, которого считает «самым дорогим человеком», и очень гордится его успехами в бизнесе.

В конце нашей короткой встречи я интересуюсь: «Какие качества необходимы певцу, чтобы сделать карьеру?»

Она отвечает сразу же и убежденно, как будто это является философией ее жизни и собственного успеха: «Во-первых, необходим голос. Во-вторых, хороший учитель, который бы помог вам подобрать репертуар для вашего голоса и который бы всегда мог сказать: «Нет! Эту оперу тебе сейчас не следует петь!» Ведь когда мы молоды, нам хочется сделать и то, и это, и все в спешке. А это очень вредит голосу, он теряет свою силу. Необходимо учиться всю жизнь… Ну и, конечно, общение с великими дирижерами тоже помогает…»

Переводчица, похожая на модель, с длинными блондинистыми волосами извинительно смотрит на меня. Фьоренца Коссотто бросает взгляд на часы, потом быстро и решительно поднимается с кресла и с улыбкой протягивает мне руку. Уже на ходу оставляет автограф рядом со своей фотографией в альбоме театра «Ла Скала» во время его первых гастролей в Москве.

Мы выходим на залитую июньским солнцем Манежную площадь. Вдалеке вырисовываются кремлевские звезды. Короткая прогулка до угла позволяет нам обменяться еще несколькими незначительными фразами, а затем обе женщины, распрощавшись со мной, сворачивают на Никитскую улицу и удаляются в сторону Московской консерватории, где через считанные минуты начнется вечернее прослушивание Конкурса им. П.И.Чайковского.

Среди уходящих вдаль палевых домов XIX века мне запоминается очерк невысокой, спортивной и подтянутой фигуры, которая теряется среди спешащих по улице прохожих. И тогда я вспоминаю заданный ей на прощание вопрос: «Вы верите в судьбу?»

«Судьба обязательно найдет вас, – убежденно отвечает Фьоренца Коссотто. – Нужно готовиться к этому и не пропустить нужный момент. Поэтому я могла бы пожелать всем молодым певцам – учиться, учиться и учиться. Певец, как и спортсмен, всегда должен быть в форме».

Москва, 1998 г. – Рим, 2006 г.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Италия"]
Дата обновления информации (Modify date): 26.08.2008 16:08:45