Новые постановки

Наталия Шведова

Несовпадения, или Сцены из пропавшей жизни

Чехов – один из самых востребованных драматургов в российском театре. Его пьесы уже отметили столетие, а интерес к ним не ослабевает. В крохотном зале московского Театрального особняка (ул. Библиотечная, 23) режиссер Виктор Гульченко в рамках Международной чеховской лаборатории показал свою версию «Дяди Вани».

До этого там же был представлен «Вишневый сад». Он оставил двойственное впечатление: интересно, но не всегда понятно. Особенно смущал неврастеничный, не уверенный в себе, мятущийся Лопахин (С.Терещук). Запомнилась стильная, выразительная Раневская (Е.Стародуб). Неясной осталась функциональность некоторых приемов.

«Дядя Ваня» на таком фоне видится более близким к первоисточнику, гармоничным, хотя и не без постановочных инноваций. Ныне так утомило осовременивание классики, что соответствие (пусть и приблизительное) чеховским временам в костюмах и сценографии уже приятно удивляет. Современность героев Чехова не нужно подчеркивать. Они, мечтавшие о замечательных людях «через сто лет», были бы, наверное, разочарованы, увидев нас с вами…

На сцене Театрального особняка – милый уголок дворянской усадьбы: круглый стол с плюшевой скатертью, стулья в белых чехлах, самовар с трубой, разъятый на половинки старинный глобус, заменяющий и карту Африки, и буфет, откуда достают еду и питье. Настоящие стаканы с чаем, сушки в вазочке, которые нервно ломает Войницкий, пузырьки с лекарствами, керосиновая лампа, клубки шерсти в руках няньки Марины, таз с водой, чтобы греть больные ноги Серебрякова. Фоном – окно с цветами, действующие часы с маятником, в верхнем углу – макет ампирного особняка с подсвеченными окнами. Дом, из-за которого и произойдет роковая вспышка страстей и пальба из пистолета.

В таком интерьере разыгрываются «сцены из деревенской жизни», как определил жанр пьесы Чехов. Время течет неторопливо, люди пьют чай, гуляют, иной раз не знают, куда себя деть. Елена Андреевна (Елена Стародуб) обворожительно хороша, прямо-таки истекает ленью, томной кошачьей негой. Профессор Серебряков (Григорий Острин) жалок в своей старческой немощи, но не лишен достоинства. Одетая с монашеской простотой Соня (Анастасия Сафронова) пленяет своей естественностью (впрочем, несколько скованной) и правильным, вовсе не «некрасивым» лицом. В ней всего лишь нет женского шарма, привлекающего внимание мужчин, – готовая старая дева. Астров (Сергей Терещук) еще молод и крепок, симпатичен, пьян лишь временами, а не на протяжении всей пьесы (таким играл его, помнится, Виталий Соломин). Мил и смешон Вафля (Олег Дуленин) – безобидный и примирившийся с судьбой. Моложава и энергична «старуха» Войницкая (Людмила Одиянкова). Колоритна няня Марина (Людмила Шергина) с ее народными оборотами речи, вечной опекой по отношению к взрослым и старым – воплощение заботливости.

Заглавный герой, он же Иван Петрович Войницкий (Андрей Невраев) сразу притягивает к себе внимание. Он несомненный центр спектакля – настоящий чеховский интеллигент: вдумчивый, совестливый, самокритичный. Актер и внешне похож на Чехова – худощавая фигура, внимательные глаза, красивое лицо с бородкой. В спектакле приглушены и немного остранены речи Астрова о лесах и деревенской жизни (первый вариант этого образа назывался Лешим в одноименной пьесе Чехова), совсем уж карикатурны эмансипированные взгляды Войницкой. На первый план выходят скептицизм и безоглядная честность Ивана Петровича и смирение Сони, а также любовные линии.

«Пропала жизнь!» – знаменитая реплика Войницкого словно стала эпиграфом к его сценическому существованию. Всё прежнее пошло прахом, возраст берет свое, впереди ничего хорошего. Он не может, как Соня, забываться в простой рутинной работе, хотя под конец и пытается это сделать. По положению он почти такой же «приживал», как и Вафля-Телегин, только не у чужих людей, а у родственников. Вечный дядя Ваня, дядя дочери Серебрякова. И на защиту ее интересов он бросается со всей самоотверженностью. В тени злополучного выстрела, неудачного с самого начала (серебряковы неуничтожимы), остается незамеченным то, что имение все-таки не предполагается продавать, профессор с женой уезжают. Но эта победа приносит Войницкому только нервный срыв, желание умереть, а затем и угасание всяких желаний.

В «Дяде Ване», как и в «Чайке», много любовных линий, и ни одна не отмечена взаимностью. «Увлечение» Елены Андреевны Астровым вряд ли могло бы быть долгим, это лишь попытка убежать от непроходимой скуки. Остаются безответно влюбленная Соня, мирные соперники в любви – Войницкий и Астров. Тонко, по-чеховски решены сцены с участием влюбленных. Оказавшись наедине с доктором, Соня от волнения сама нервно поедает сыр, который предложила Астрову, он берет лишь один кусочек, и безотрадную пару объединяет только тарелочка. Когда Астров должен показывать Елене Андреевне свои карты лесных угодий, никаких карт не возникает, Астров просто рассказывает женщине о положении дел в уезде, и пара постоянно кружится около стола в роковой красной подсветке. Это настоящее объяснение в любви, только иносказательное. Леса гибнут, любовь Астрова ждет та же участь. Астров подхватывает Елену Андреввну на руки, и в такой позе его застает Войницкий с букетом роз. А в финале несостоявшиеся любовники и готовы броситься друг другу в объятия, да что-то мешает, какой-то внутренний запрет их удерживает, и прощание выходит драматичным, словно персонажи крадут у других миг счастья в «пропавшей» жизни.

Фрагмент программки спектакля «Дядя Ваня» в постановке Виктора Гульченко

Елена Андреевна – действительно манок для уставших от деревенского однообразия Астрова и Войницкого. «Роскошная», «чудная» – это про нее, красавицу эпохи модерна, гибкую, в элегантных платьях, в туфлях на высоком каблуке. Он отчаянно, до слез тоскует, не хочет отнимать любовь у Сони, огорчать брюзжащего больного мужа. Ей бы, в самом деле, закрутить роман с Астровым, поиграть вволю на рояле, поплясать среди ночи с Соней (последнее она и делает, вовлекая в эту живую, непринужденную пляску даже подагрика Серебрякова). Ее жизнь, может быть, еще не совсем пропала, но лучшие годы уходят впустую.

Иногда представляется, что персонажи не участвуют в разговоре, но произносят монологи, больше для самих себя. Происходит всеобщее несовпадение интересов, целей, чувств с реальной жизнью и со стремлениями окружающих. Казалось бы, как современно звучит реплика Серебрякова: «Надо дело делать». Войницкий, по собственному признанию, ничего не делает, Астров из-за любви забросил свои леса и медицину. А вот Серебряков видится предпринимателем, не уступающим нынешним деловым людям: предлагает продать малодоходное имение, обратить деньги в ценные бумаги. Для Войницкого это равносильно предательству. Еще один вишневый сад будет пущен под топор. Очень трудно сейчас таким непрактичным мечтателям. И жизнь через сто лет совсем не такая, как думалось Астрову или сестрам Прозоровым. И через двести лет такой не будет. Не торжество духа, справедливости, всеобщей честной деятельности. Затоскуешь по надорванной, но все же достаточно возвышенной душе дяди Вани. Увидев нашу жизнь, персонажи Чехова, думается, убежали бы обратно в свою «бель эпок», как не без оснований называли то время.

И все же люди, подобные Войницкому, живы до сих пор. Поэтому и растет в сердцах зрителей отклик на страдания чеховского персонажа. «Работать, работать», – говорит себе Войницкий, погружаясь в дела по имению (на столе – настоящая чернильница с пером, конторские счеты). Финал решен не так, как в пьесе, и заставляет задуматься. Соня должна просветленным голосом рассказывать о том, как они с дядей отдохнут в загробной жизни. Сейчас это, очевидно, не утешает… Виктор Гульченко предлагает такой конец спектакля: Соня говорит, говорит слегка механическим голосом (как когда-то рассказывала о лесах Астрова) и вдруг срывается на истерику, бьет ладонями по безучастно затихшему дяде Ване, кричит и замирает в рыданиях, стоя на коленях и уткнувшись лицом в пол. Что это: признание еще одной пропавшей жизни? Бессильный бунт самого смиренного персонажа пьесы? А ведь смирения так не хватает нынешним отчаявшимся интеллигентам, ищущим выход в агрессии, в позе мученичества или в пьянстве покруче астровского. Или Соне не докричаться до опустившего руки Войницкого?

Спектакль в целом оставляет очень благоприятное впечатление: внятная идея, продуманные режиссерские ходы, добротная игра актеров, отсутствие модных «штучек», в том числе фривольностей. Действие идет на фоне ненавязчивой, по-чеховски изящной музыки (композитор Григорий Гоберник). Актеры по ходу пьесы поют романсы – в пении сквозит русская задушевность и тоска. Герои Чехова близки нынешнему зрителю своими растревоженными душами, желанием разобраться в себе и в окружающей жизни. Может быть, они подсказывают нам, что бездушно «делать дело» нельзя. Тогда уж точно жизнь пропадет.

[На первую страницу (Home page)]     [В раздел "Театр"]
Дата обновления информации (Modify date): 08.09.07 09:33