Иллюзион
(Рассказ)
Они идут от проспекта Мира в направлении Сухаревки – а там уж недалеко до Китая, в котором – надоба. Одна из них, та, что постарше, в черном длинном пальто, и пахнет духами. Другая – та, что помоложе, в короткой кожаной куртке, и духами не пахнет. Обе оживленно жестикулируют, то и дело случайно касаясь друг друга. Иногда им удается наступить на какого-нибудь прохожего, и тогда та, что постарше, начинает извиняться:
– О, простите бога ради!
– Чего это ты такая вежливая? – вскидывает бровь та, что помоложе.
– Вежливая? А что, раньше такой не была?
– Как сказать… – маленькая поднимает голову к небу. – Но вот этого вот – «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.
– Фальшиво? – смущается та, что постарше. – Но чем же?
– Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую, – та, что помоложе, легко перепрыгивает лужицу. – А ты?
– А мне кажется, будто я теперь всё-всё могу объяснить, – отводит грустный взгляд большая.
– Всё-всё? Но это же так скучно! Как же ты живешь? – удивляется попрыгунья.
– По-разному, – увиливает та, что пахнет духами.
– Расскажи, надо же мне иметь хоть какое-то представление о… – та, что не пахнет духами, останавливается на дороге, на полуслове, и пристально смотрит в глаза другой.
– Рассказать? А ты не испугаешься? Тебе-то самой не станет скучно? – полы ее длинного пальто подхватывает ветер, обнажая на секунду стройные ноги.
– А чего бояться? – смеется девчонка и, вставая на самокат, едет до перекрестка.
– Откуда у тебя самокат? – спрашивает Александра.
– А откуда у тебя такая сумка? – спрашивает Саша и тянет ее на себя.
– Из бутика, – Александру начинает раздражать девчонка, цепляющаяся за ее сумку. – Кончай!
– Кончать в столь людном месте, доводя судорогами своего тела несчастных зомби, вышагивающих по улицам? А как же пристойность? – хохочет Сашка.
– Что ты о себе такое думаешь? Типа без комплексов? Невыносимо, когда ТАК плоско, понимаешь? – Александра хмурит лоб и кажется старше лет на семь.– Не морщь лоб, а то тебе все сорок дать можно! – перестает смеяться Саша и тихо говорит: – Извини.
– За что, чудовище? – улыбается как ни в чем не бывало Александра.
– За оргазм, за что же! Ты-то его давно не испытывала! – Сашка чуть подталкивает ее.
– Откуда ты знаешь? – резко останавливается Александра.
– По тебе видно, – смотрит Сашка ей в глаза. – Замороченная ты.
– Дура, – Александра хочет уйти и убыстряет шаг, но девчонка бежит за ней и скулит:
– Ну ладно те, не буду так больше, давай сначала? – а в глазах – зайцы солнечные с ума сходят.
– Давай, – соглашается непонятно почему Александра, и в глазах у нее бегают чертенята: так они снова переносятся к художественному салону на проспект Мира.
– О, простите бога ради! – наступает Александра на прохожего.
– Чего это ты такая вежливая? – вскидывает бровь та, что помоложе.
– Вежливая? А что, раньше такой не была?
– Как сказать… – маленькая поднимает голову к небу. – Но вот этого вот «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.
– Фальшиво? – смущается та, что постарше. – Но чем же?
– Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую, – та, что помоложе, легко перепрыгивает лужицу. – А ты?
– Я? Я, наверное, тоже, – старшая перешагивает лужу. – Знаешь, я лет тысячу мечтаю выспаться.
– Тысячу? Но тебе же всего тридцать три! – наклоняет голову младшая.
– Это только кажется! На самом деле мне тысяча…
– Надо же, я и не подозревала, что в таком возрасте можно так здорово сохраниться! А может ты – мумия?
– Как ты догадалась? Ну, конечно, я – мумия, – будто найдя ответ на давно мучавший ее вопрос, Александра распахивает глаза. – Мумия! У меня же нет ни мозгов, ни внутренностей, одна оболочка!
– Везет тебе, – мечтательно смотрит на нее Саня. – А как делают мумии?
– О, это целое искусство! – отвечает Александра. – Сначала у меня вынули железным крючком мозг через ноздри и влили туда специальную жидкость.
– Зачем?
– Как зачем? Для размягчения остатков, конечно! Потом вынули внутренности, а полости тела вымочили в пальмовом вине.
– Везет! Пальмовое вино!
– Потом меня набили тканями, пропитанными канифолью – при охлаждении те, если ты помнишь, твердеют.
– Не помню.
– А после этого меня на два с лишним месяца положили в раствор натуральной соды, и только 70 дней спустя вымыли и завернули в хлопковые бинты: все они были в клейкой густой канифоли…
– И?..
– …и завернули в саван.
– М-да… Действительно, целое искусство! Сдается мне, подруга, ты хорошо изучила историю Древнего Египта.
– Да, мне было интересно, – улыбается Александра. – Я раньше любила читать.
– А сейчас?
– Сейчас только в метро. Или на ночь. Если ничего не происходит. Но постоянно что-то происходит, поэтому иногда даже в метро невозможно: голова пухнет от собственных мыслей, а если еще и чужие…
– Что-то ты мне не нравишься.
– Я сама себе не нравлюсь.
– Давай ты мне всё расскажешь? Но для этого нужно вернуться назад.
– Идёт! – они возвращаются на прежнее место.
– О, простите бога ради!
– Чего это ты такая вежливая? – вскидывает бровь та, что помоложе.
– Вежливая? А что, раньше такой не была?
– Как сказать… – маленькая поднимает голову к небу. – Но вот этого вот «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.
– Фальшиво? – смущается та, что постарше. – Но чем же?
– Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую, – та, что помоложе, легко перепрыгивает лужицу. – А ты?
– Знаешь, я тоже не могу. Особенно невыносимо, если невозможно объяснить тому, кого любишь, – та, что постарше, с трудом сдерживает слезы.
– А ты любишь? – та, что помладше, смотрит на нее с восхищением.
– И любима, – кивает Александра, а ветер снова поднимает полы ее длинного пальто, обнажая стройные ноги. – Но самое мерзкое в том, что именно любовь, даже взаимная, причиняет наибольшую боль. Иногда кажется, что вот она тебя разорвет, что ты лопнешь, задохнешься, сдохнешь тут же! Но нет, это было бы слишком легко, и всё повторяется: лопание, задыхание, за…
– Почему? Ведь если любят двое… – Сашка, перебивая, пытается найти нужные слова.
– Потому что, если другой человек отдается тебе полностью, эту его ношу очень трудно вынести. Многие ломаются.
– А ты?
– Я? По мне лучше сломаться насмерть, чем прогнуться, – Александра явно нервничает.
– Тебя измучили любовью, я догадалась? – догадалась Сашка.
– Не совсем, – Александра стыдится истинных чувств: ей кажется это предательством, хотя это – всего лишь ложные установки людей, ненавидящих или не принимающих свободу других. – Я ведь, в принципе, ни в чем не знаю отказа.
– Не ври! – Сашку не проведешь. – Давай, скажи как есть!
– Давай есть, – говорит вдруг Александра и достает из сумки булочку с корицей.
– Давай, – неожиданно легко соглашается Сашка. – Почти пришли – уже Китай, – но, набивая рот, уточняет: – А… этот человек… что он сделал?
– Хотел, чтобы я дышала только им, и точка. А ведь мир полон еще стольких запахов!
– Ты же поставила точку сама!
– Да, именно поэтому мы с тобой в этом чертовом «здесь и сейчас».
– Но ведь ты хотела пространства?
– Хотела, но не знала, что меня может окружить одна пустота. Что такая чернота – в день, в миг. К тому же, в моем понятии «пространство» не предполагает отказа от чувств и запахов…
– Но ведь у тебя есть я!
– Да, у меня есть ты…
…В «Иллюзионе» показывали «Ночного портье», но та, полы пальто которой так часто поднимал ветер, обнажая стройные ноги, казалось, ничего не узнавала и даже не смотрела на экран.
– Что это? Что случилось? – ужасалась она про себя, но оказывалось, что девчонка всё слышит.
– Ничего, ремонт… Кресла-фигесла, все дела…
– Но я хочу ТУДА, в МОЮ киношку со старым деревянным полом и сумкой книг в рюкзаке, брошенном на пол! В МОЙ «Иллюзион», где мы с Женькой курили на последнем ряду и целовались! В МОЁ время, когда я не думала о том, на сколько меня еще хватит! У меня украли прошлое! Подонки, уроды, дебилы!! – Александра, впервые забредшая сюда после ремонта, билась в истерике.
– Ты действительно этого хочешь? – спросила Саша тихо.
Александра не ответила и лишь достала из сумки бумажную салфетку, через секунду ставшую черной и мокрой.
Мы с Женькой сидим на последнем ряду и курим. На старом деревянном полу – рюкзак, набитый книгами. Показывают «Ночного портье», «Аббу», «Дневную красавицу», «Ночи Кабирии», и еще, и еще… Один фильм переходит в другой, времена года сменяют друг друга, Женькины руки теплы, а губы – мягки. «Сашка, – собственное имя врезается в память, будто иероглиф в каменную плиту древнего храма. – Просто Саш-ка».
…Когда фильм закончился, она попыталась найти странную любопытную девчонку, так похожую на нее в юности, и лишь потом поняла, что весь вечер провела с самой собой – в ладошке осталось серебряное колечко, подаренное ей Женькой уже в прошлом веке, а потом выброшенное в море: юность всегда грешит невежеством компромисса.
Женщина в черном улыбнулась, зажав в руке любимый фантом, и вышла из зала в растрепанный уличный воздух, хотя не знала, зачем и куда ей теперь идти.
[На
первую страницу (Home page)] [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 16.11.07 17:56