Памяти Михаила Фридмана
Кирилл Ковальджи
Слово о Михаиле Владимировиче Фридмане
Я его знал с незапамятных времен – с середины прошлого века. Высокий, красивый, а главное – талантливый, артистичный. Таким он был, не старея, до самой старости. А еще главнее (для меня лично) – настоящий друг по жизни, по судьбе, по литературе. Редкое сочетание: скромности и многосторонней одаренности. Прозаик, поэт, литературовед, критик, переводчик, ученый, полиглот.
А как он пел под гитару румынские и русские романсы! Его хорошо знали и любили друзья и коллеги. Да что я говорю! Его знали и любили во многих странах – в России, Румынии, Молдавии. Его труды не уместятся на одной книжной полке. Но самое заветное – это был главный роман его жизни – «Книга Иосифа»
Михаил Владимирович успел увидеть изданной свою книгу, презентовать ее осенью 2005 года в ЦДЛ и весной 2006 года в Музее Марины Цветаевой. И неожиданно скончался в августе. Не могу привыкнуть к его уходу, трудно писать воспоминания, ибо это значит согласиться, что его нет. А он продолжается в моей жизни. Тоже достаточно длинной...
Он, как литератор и ученый, рос на моих глазах. Его жизнь – пример неуклонной духовной и творческой экспансии. После войны Михаил Владимирович стал лучшим переводчиком румынской прозы, литературоведом, потом поэтом и, наконец, прозаиком. Да и вся его семья отмечена одаренностью. Жена – Нина Шульгина – известная переводчица с чешского (в особенности – Милана Кундеры), дочь (к несчастью, рано умершая в Германии) – Лидия Шульгина – замечательная художница (именно ей посвящена его главная книга), дочь Ирина пишет рассказы, внук Александр – художник.
В определенном смысле – автор больше своей книги, а в другом – книга больше автора. Она по корням глубоко автобиографична, а кроной поднялась в высокий простор философии, поэзии, религии.
Состоялась жизнь, и какая жизнь! Она настоятельно требовала разгадки и осмысления. Родина автора – Бессарабия, край на перекрестке всех ветров. Эта родина сначала называлась провинцией Румынии, потом республикой Советского Союза (теперь поделена между Молдавией и Украиной), а сам автор обнаружил, что родина его предков – Израиль. Человек, поверивший сначала Марксу, полюбивший потом Христа… Узнавший, что такое фашизм еще до войны (нападение на улицах Бухареста) и столкнувшийся с ним на поле боя (в развалинах Сталинграда). И – невероятно! – увидевший в наши дни скинхедов с подобием свастики на московском проспекте.
Жизнь мучительная, раздираемая на части – она достойна послужить уроком сегодня, когда мы вступили в новое тысячелетие – каким оно будет? Таким, какими будем мы.
«Книга Иосифа» написана кровью сердца. Это не преувеличение, не высокопарность. Это исповедь-проповедь человека, прожившего семь возрастов (я бы сказал – семь жизней!). Лучше его самого не скажешь:
«Один возраст жаждал веры, другой от нее отрекался, третий искал нового Бога… У одного язык румынский, у другого – русский. А идиш, впитанный с молоком матери, когда он был забыт? Но теперь один из нас пытается воскресить изначальные слова, чтобы легче было изъясняться на новой родине дочери по-немецки! Мало того – у одного сын, а возможно и внуки – белорусы, у другого – русские, у третьего – евреи, записанные русскими, дабы при четвертом они переименовали себя опять в евреев…»
Обращение к собственной жизни, к истории рода – основание для выстраданной поэтической метафоры, к своеобразному кредо:
«И подумалось Иосифу, что в этих местах один и тот же камень лег поначалу в основание египетского, затем хананейского храма, а потом – синагоги, чтобы через несколько столетий очутиться в стене христианского храма, а позднее – и мечети, и, наконец, снова синагоги… Один и тот же камень…»
Главное же – сквозная судьбоносная метафора, высветляющая все произведение моего друга: образ Иосифа из Аримафеи, почтенного иудея, члена Синедриона, первого, кто позаботился о теле Спасителя. Да, во всех четырех Евангелиях говорится об Иосифе из Аримафеи, который пришёл к Пилату и выпросил разрешения похоронить Иисуса.
Не это ли обещание – надежда на примирение между людьми старой веры и новой? Автор подчеркивает, что на самом деле Пилат был не прокуратором, а префектом, то есть верховным военачальником и судьей. Пилат никак не мог «умыть руки», ибо только он отвечал за все смертные приговоры в провинции. Вот и спрашивайте с римлян (хорошо, что их на свете нет)!
«Книгу Иосифа» не так уж легко читать. Она многопланова, серьезна, порою слишком серьезна. Но всё это определено значительностью темы, искренностью и горькой мудростью. Мало кто из теперешних писателей осмеливается ставить перед собой сверхзадачу – в беллетристике нынче такое не «модно». А Михаил Фридман рискнул. И помогли ему лучшие традиции русской классической литературы.
Это книга личная и семейная, родовая и общечеловеческая. Живой клубок из прошлого далекого и недавнего, из злободневности и тревоги за будущее. В своем творчестве мой старый добрый друг продолжает жить. К нему можно обратиться, с ним можно беседовать, советоваться, набираться ума и мужества…
Михаил Фридман с супругой Ниной Михайловной Шульгиной в гостях у дочери. Германия
[На
первую страницу (Home page)] [В
раздел "Память"]
Дата обновления информации (Modify date): 09.09.07 13:48