Бертольт
Брехт — Ролан Барт
(к истокам постмодернизма)*
* Фрагмент статьи, выходящей в сборнике «Модернизм, авангард, постмодернизм в искусстве Германии ХХ века» (НИИискусствознания, 2007).
I
Брехт — Барт... Рифма, созвучие в самих именах... Не только в Деяниях...
Эта тема позволяет развить давний тезис в одной из прошлых моих статей. Для меня Берт Брехт — фигура, созвучная Аристотелю. Не по масштабу таланта (кто их измерит?) — по значимости для исскуства.
Аристотель в своей «Поэтике» — заложил основы для развития классического, традиционного искусства. И к этому источнику припадают все последующие поколения художников этой ориентации.
Брехт же в первой половине XX века обобщил ранний опыт, заложил основы искусства авангардного. И всех последующих экспериментальных, внетрадиционных форм движения культуры.
Следы идей Б.Б. находим и в семиотике, и в структурализме, и в постмодернизме, о коих он «ни сном, ни духом» — не ведал. А вот наследил же... Найдем их и в будущих «измах», о которых и нам ещё ничего не ведомо...
Брехт чувствовал мощную энергетику той лавы идей, что исторгал вулканный темперамент его личности...
И потому не только из полемических, но из практических, понятийных соображений назвал свою теорию «неаристотелевской».
Чувствовали это и друзья — не случайно культовое фейхтвангеровское: «Нетерпеливый поэт Брехт написал первые стихи и пьесы третьего тысячелетия». (Ушел-то он, напомню, аж за полвека до этого).
Итак, «Брехт — Барт»... Как ни странно, у этой темы есть не просто завязка (развязки — не будет!), есть точная дата этого важного для культуры происшествия.
Летом 1954 года «Берлинский ансамбль» гастролировал в Париже, где царила тогда абсурдистая драма, а в «дамках» находились ее короли — Эжен Ионеско, Семмюэл Беккет...
Париж был потрясен. Брехтовские гастроли были названы «революцией театра»... Это был эффект разорвавшейся эстетической бомбы. Переворот художественного сознания.
В особенном потрясении оказались молодые французские критики Ролан Барт, Ги Дюмюр, Жан Пари и некоторые другие. Предыдущие кумиры тут же слетели с пьедестала, оказавшись в лагере агрессивных антибрехтианцев.
Вдвойне поразительно то, что свергнутыми были молодые авторы, уступив место почтенному уже мэтру. Хоть и дерзкому, и задиристому, но — на склоне лет. Напомню, что Брехт родился в 1898 году, тогда как С.Беккет — в 1906, Э.Ионеско — в 1912 году, Ролан Барт — в 1915 г.
Молодые французские интеллектуалы отвергли своих ровесников и оказались забрехтованы, завербованы эстетикой, имевшей более колоссальный потенциал развития (с их точки зрения).
Обычно бывает наоборот — молодые теоретики приходят с новыми художниками — и преображают доставшийся им в наследство мир...
Брехт повлиял на всю художественную жизнь Парижа, но особенно — на Ролана Барта, ставшего впоследствии крупнейшим философом, эстетиком, эссеистом и литератором (не только для Франции), оказавшим особое влияние и на семиотику, и на структурализм, а также ставшим предтечей такого уникального движения последних десятилетий, как постмодернизм...
Р.Барт вспоминает о впечатлениях от гастролей:
«Это озарение было словно пожар; в моих глазах не стало больше французского театра; я понял, что «Берлинер» и прочие театры различаются не просто качеством, но у них разная природа, чуть ли не разная история... Брехт отбил у меня вкус к любому несовершенному театру, и с тех-то пор я, кажется, и перестал ходить в театр...» (Р.Барт «Мифологии», сноска стр. 45).
Брехт прошел с ним неисповедимыми художественными путями — через всю жизнь. Он не только мелькал, мерцал, тайно или явно присутствовал во множестве бартовских сочинений. Но и стал заглавным Персонажем более десятка статей и эссе. Многих фрагментов, записей, тянущих не на один том...
Вот заглавия лишь некоторых:
«Задачи критики Брехта» (1936), «Брехт и дискурс» (1975), «Мамаша Кураж» (1955), «За что Брехт упрекает Р.Б.» (главка в книге), «Буржуазный театр» (?) (1954), «Дидро, Брехт, Эйзенштейн» (1973), очерк «Мать» Брехта» и др.
Одна из его книг — «Мифологии» — вышла в рекламной бандероли, на которой красовалась цитата из его немецкого кумира, подчеркивая тотальную брехтиозность сочинения.
Б. Б. — своеобразный держатель акций, атлант-поддерживатель бартовской теоретической конструкции...
Связь их — даже глубже, мистичнее. Барт не просто ученый, взращенный на идеях великого маэстро... Не сумму идей — самую методологию Брехта примеряет на себя этот почтенный муж... Он сам оказывается не исследователем, а своеобразным лицедейским эпицентром практического воплощения брехтовских идей. Явленный нам во плоти — сколок брехтианского мира.
Об этом очень точно пишет Георгий Косиков в послесловии к книге Р.Барта «S/Z». Цитата — по неслучайному совпадению — тоже вынесена на обложку!
Начиная с «S/Z» Р.Б. «действительно отказывается от роли чистого аналитика, носителя надкультурного «метаязыка»... И принимает на себя функцию «лицедея», «гистриона» новой формации — актёра, одновременно использующего как аристотелевскую технику мимесиса, так и брехтовскую технику очуждения... Не наивно перевоплотиться, но и не варварски разрушить, а «разыграть» (в обоих смыслах слова) полифонию чужих голосов — такова отныне задача Барта, и ключом к такого рода игровому поведению вполне может служить фраза, вынесенная им на обложку «Ролана Барта о Ролане Барте»: «Всё здесь сказанное следует рассматривать как слова, произнесенные романическим персонажем, или даже — несколькими персонажами!»
И такая персонажность, масочность — очень постмодерновая и авангардно-центричная, по-брехтовски игровая ипостась бартовских исканий...
Это в тысячу раз важнее многочисленных трудов о «бедном Б. Б.», исследующих лишь сделанное им. (Брехт: «Мои стихи и пьесы будут небрежно шагать через трупы филологов»)...
Барт же — прокладывает новые пути, дает свою вариацию жития Брехта в пост-Брехтовском мире...
II
Иногда при размышлении над личностью Барта — возникает ощущение, что в нем возродился Брехт (пусть в ничтожной степени — или в любой другой. Степень — неопределима).
О Барте говорят как о вечном бунтаре, неуспокоенном экспериментаторе, дерзком и парадоксальном исследователе, всегда оказывающемся там, где его не ждут.
Это ученый, ищущий «все новых и новых подходов к литературе», «новые точки зрения на нее». Пишут о его стремлении посмотреть на известное — по-новому. О его духе поиска, неудовлетворенности достигнутым. «Ниспровергатель традиции», демонстративный и полемичный.
Мишель Шарлю (главный редактор журнала «Поэтик») — о Р.Б.:
«Ролан Барт учит нас, что изобретение начинается вместе с отклонением от концепции... Он был зачинателем. Его всегда привлекали первые книги, как никто, он был способен предложить комбинации новых гипотез, придумать новый объект, стремясь смотреть на вещи по-новому. Но едва обозначив «плацдарм», Ролан Барт покидал его и, глядя вперед, продолжал свой путь... перед ним возникал новый объект, и Барт снова оказывался в положении начинающего» (цитата по: Н.Ржевская «Литературоведение и критика в современной Франции» М, Наука, 1985 стр.205)
А это Р.Б. — о себе: «...я всегда испытывал своего рода неудобство от того, что был человеком, колеблющимся между двумя языками — экспрессивным и критическим, а внутри критического — между несколькими видами речи: ...социологии, семиологии и психоанализа; но неудовлетворенность, которую я ощущал в конце концов от каждого из них, заставляет меня утверждать, что единственное определенное качество, которое есть во мне, это отчаянное сопротивление всякой сковывающей... системе» (там же, стр. 203).
Но ведь все это — приметы брехтовских начал в персоне Барта. Я бы даже предположил, что в сфере культуры XX века возник новый тип личности художника и ученого — брехтианский... В основе которого — не кабинетная тепличность, а — азарт, кураж и новизна — движения, изобретения, сотворения...
Любопытно, что для энциклопедиста Р.Б. — наука — своеобразный театр (а он в нем — лицедей, даже когда перестал присутствовать в неудовлетворяющем его современном театре).
А для абсолютного поэта Б.Б. — театр — своеобразная научная субстанция. Не в том дело, что он создавал «театр века науки».
Научность, выверенность ходов, не скрытная герметичность, а — распахнутая геометричность — душа этого театра. Пронзительная и пронзающая мелодия...
Так они прорыли канал друг другу навстречу. Поверх не только размежевания времен, наций (немец, француз), но и надуманно враждующих муз, разностилицы (научный, художественный).
И особенно — поверх непроходимых разграничений меж наукой и культурой, прошлым и будущим, Востоком и Западом...
Вселенская смазь и всеобщее братание необратимо непобратимых явлений - в природе деятельности и Брехта, и Барта... Вот такой постмодернизм во плоти, явленный не только в каких-то там (пусть и очень важных!) теоретических истоках...
А — в типе деятельности, в Образе Жизни и в Жизни Образа...
III
Такое вселенское безграничное столпотворение — важное свойство всех исследуемых субстанций — и Брехт, и Барт, и постмодернизм. Вспомним, например, как агрессивно обучаемый ничтожный балагангстер Артуро Уи вдруг начинает говорить возвышенным романтическим стихом Шекспира. А великий Галилей и кошмарная инквизиция находят пищу для смертельной схватки друг с другом — в одном источнике — в «Библии». А «хорошие манеры» и «белые перчатки» отъявленного преступника Мекки-ножа?
Всё это явные приметы постмодернизации брехтовского авангардизма.
Вслед за теорией относительности Альберта Эйнштейна — мир для неохудожников сделался мерцающим, колеблющимся, в свободном полете (искусство века науки!). Не жестко определенным и однозначно диктуемым — а требующим критического осмысления, читательского исследования, и нашей встречной трактовки, — вариативным в своем движении.
Отсюда — и желание — не диктовать готовую мысль, а — формировать её вместе со зрителем (читателем).
Исследователь пишет: «Р.Барт считал, что необходимо раскрыть сам процесс формирования смысла (и результат проникновения смысла в наше сознание)». И цитирует Р.Барта: «Текстовой анализ имеет в виду не выявление того, чем определяется текст..., а обнаружение того, как он раскрывается и проникает в наше сознание в процессе восприятия...» («Новое в зарубежной лингвистике»)
У Брехта о том же — хлестче и раньше:
«Когда продукты мысли заучиваются наизусть — само мышление хиреет»...
А это — Р.Б. о Б.Б.: «Брехт оставляет смысл заявленным, но не завершенным... Это театр сознания... Брехт подходит вплотную к определенному смыслу, но как только этот смысл начинает «густеть», затвердевать, Брехт его останавливает, оставляет в форме вопроса; отсюда особенность изображаемого в его театре исторического времени — это время кануна» (Из статьи «Литература и значение»).
Множественность смыслов приводит к многосмысленности произведений... Отсюда стремление постмодернистстких художников к постоянному диалогу с собственными текстами...
Но и Брехт — всегда возвращался к своим произведениям. Достаточно вспомнить несколько финалов «Жизни Галилея», несколько версий «Ваала», другое...
Это не пресловутая работа классического литератора, до бесконечности шлифующего свой конечный продукт.
Здесь — бесконечная переоценка смысла в соответствии с бурно меняющейся жизнью. Не доработка — игра со смыслами. «Смысл дрейфует», как говорил Барт.
С его точки зрения — для искусства гораздо важнее «возвестить» о месте смысла, чем назвать его... («Как всегда об авангарде», стр 171)
То же — и с персонажами, с героями литературы. Брехт, позднее семиологи, постмодернисты понимали, что в отличие от реальной истории (случилась так, как случилась!) — персонаж — субстанция живая, подвижная и горячая. Свободная, а не каноническая. И поступить он мог бы и не так, как поступил.
Не как поступил, а почему не так — вот в чем сегодня вопрос...
Таким образом, в постмодерне мир, человеческое сознание сошли с рельс, с одноколейной прямолинейности и келейной заданности — под откос импровизации и многосмыслия...
Для кого-то (для канонического мышления) — это авария. Для кого-то — новое дыхание культуры, обретение иных возможностей. У поезда в постмодерне — выросли крылья. А незыблемые скалы — оскалились, став вдруг зыблемыми, беззащитными...
«Программой авангарда» назвал Ролан Барт цитату из «Покупки меди» Б.Б.: «Мир, безусловно, вывихнулся из пазов, и вправить его на место можно только резкими движениями. Но среди инструментов может оказаться и такой маленький и хрупкий, что им приходится пользоваться полегче» (из книги «Ролан Барт о Ролане Барте»...)
Множественность поведения одного человека — свобода действий внутри заданной композиции... Божественность Автора не в том, что он диктует (Бог ведь нам не диктует!), а в том, что он предлагает ряд решений.
[На
первую страницу (Home page)] [В раздел "Германия"]
Дата обновления информации (Modify date): 10.09.07 15:11