Отзвуки стихов Сергея Есенина в словацкой поэзии
Перевод со словацкого Сергея Скорвида.
Сергей Скорвид
Духу Есенина
Сергей!
Белый дым яблонь опал,
и сердце, утонувшее в тумане,
больше не бьётся.
На землю снизошёл Христос. Ты шёл с ним.
Но в тебя угодил свинец!!!
«Не жалею, не зову, не плачу...» —
но почему тогда ты навсегда меня ранил?
За упокой души Сергея Есенина
Высыхают от
росы студёной
губы. Белой дымкой вьётся волос.
А ночами слышатся мне звоны —
ближней колокольни медный голос.
Не могу уснуть.
И в полудрёме
дивный звон несётся чёрной тьмою,
будто кто в моём родимом доме
отворял калитку предо мною.
Колокол молчит
— и ночь немая:
то больной души лишь наважденья...
Далеко от милого мне края
трачу я всей жизни сбереженья!
Годы мои, годы!
Друг за другом
в пламени, горящем без тепла, вы
уж давно, точь-в-точь как кони цугом,
мчали меня, жаждавшего славы!
Но её
изменчивость прозрел я.
Не в её лучах ищу удел мой.
Лишь бы голову отяжелелую
мне в конце склонить в родном пределе.
Отдохнуть — а
как свой путь скончаю,
вымыть ноги пред ивовой гатью.
Допечалить то, о чём печалят
дух и плоть. О, мне забыться дайте!
На меже малютка-осень...
На меже
малютка-осень села — и
в мутном сонном серебре небесном дружно
на цепочки нанизала медные
голубые ласточек жемчужины.
Косое солнце
млечным блеском слепит,
замшелым ликом наводит тьму густую
закат, и над зелёной гривой репы
со звонниц золото воробьи воруют.
Мгновенья те
мне издавна знакомы.
О, вы мои осени, полные дорог!
Печально бродит матушка по дому
и на дорогу готовит мне пирог.
Знаю грусть её
осиротелых дней.
Глухая жалость её терзает сильно.
Из муки пироги готовит белой мне —
в тесто слёзы капают обильные...
А на закате,
когда вечер близко
и в полумраке опустевший дом растает,
она в надежде тщетной третью миску
на стол, накрытый к ужину, поставит.
Заглянет в
пустоту её с боязнью,
чуть улыбнётся, но скупых не скроет слёз.
Багровый факел в небесах погаснет,
и в свете звёздном вдруг заскулит наш пёс.
С Есениным
Легла трава,
как будто бы навек,
и среди сна вдруг встрепенулись утки,
а ветки ели отозвались чутко:
«Есенин — чёрный человек!»
А утром
оросила та трава
белеющие ножки Айседоры,
что на паркете выткали узоры —
письма старушке-матери слова.
Когда же после
долгой ночи тёмной
спустился к нам, как в шахту, месяц кроткий,
склон новой ночи приближая томно,
мы из чернильниц в срубе пили водку.
Так он вошёл,
как тайные ключи,
которые в горах берут начало,
и до сих пор во мне — как и звучал он —
его завет багряный всё звучит.
Я долго
чувствовал его объятье.
Он водки не жалел... И в те мгновенья
лишь одного не в силах был понять я:
что жизнь — совсем не откровенье.
Людо Ондрейов
В старой корчме
Без цветов
акация, только зацветя,
не объял её благоуханный рой,
а луна, небес печальное дитя,
в своей округе разливает серебро.
Искушенья,
грёзы, прелестных дам кружок —
в далёком прошлом мой молодой задор.
А теперь в корчме сижу я, одинок,
и опускается луна за гребни гор.
Никого сегодня
мне больше не любить,
не о ком отныне мне вздыхать с тоской.
Лопнувших струн сердца горестного нить
морозный иней уж давно покрыл густой.
Осенней розой
матушка моя была,
и к ней одной лишь я сохранил любовь.
Но теперь она покой свой обрела,
и никогда её мне не услышать зов.
Так налей,
корчмарь, мне ещё вина, налей,
весёлой песней голос пускай звучит!
Ведь всего лишь раз живём мы на земле,
и что болит, то может время излечить.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Словакия"]
Дата обновления информации (Modify date): 16.06.06 15:32