Свидетель века

Анна Щетитина

Я — капитан
(Отрывок из книги «На морях и за морями...»)

kapitan.jpg (10385 bytes)

В Гамбурге мы были встречены нашим представителем инженером Ломницким. Он сказал, что «мой» пароход уже прибыл из Южной Америки и после разгрузки поставлен в док для освидетельствования подводной части корпуса, что капитан предупреждён о моём прибытии и ошеломлён тем, что сменять его приедет женщина. Тут же Ломницкий довольно критически осмотрел меня и сказал, что он никогда не думал, что я такая молодая (он, видимо, хотел сказать — девчонка). Спросил, между прочим, сколько мне лет, и, узнав, что уже двадцать семь, отметил, что мне можно дать лет на пять меньше. Я тоже как бы со стороны посмотрела на себя и подумала, что для капитана я недостаточно солидна: голубая шёлковая шляпка, серое пальто, светлые туфли. Но решила, что форменный костюм — это уже потом, на судне, когда буду заниматься делами.

После завтрака и устройства в гостинице все отправились на судно.

У городского причала мы сели на катер и отправились по реке Эльбе в так называемую «Вольную гавань», где находился пароход, который я так хотела и так боялась увидеть. На мои расспросы Ломницкий отвечал:

— Сами посмотрите.

Такой интригующий ответ заставлял насторожиться и ожидать какого-то сюрприза. Хорошего или плохого?

Катер резво бежит по реке, а я беспокойно оглядываюсь, стараясь обязательно первой увидеть и самой узнать «свой» пароход. Но мне не дают. Инженер Ломницкий предупреждает:

— За поворотом, на той стороне, будет плавучий док. Смотрите!

Катер поворачивает и несётся к противоположному берегу, и я вижу плавучий док и на нём — судно, кормой к нам. Подводная часть его корпуса очищена и с одного борта уже окрашена яркой красно-коричневой краской. Надводный борт зелёный, надстройки белые, замысловатая марка компании «Ганза» на трубе. На корме название — «Хохенфельс» и порт приписки — Гамбург. Я даже задохнулась от удовольствия, радости, гордости, — как хотите назовите это. Какой большой, какой чистый пароход! Какие замечательные обводы корпуса! Я много раз пыталась себе представить его. Действительность превзошла все мои ожидания.

Катер останавливается у причала. Поднимаемся на плавучий док и переходим на судно. Мне уступают дорогу: капитан должен войти на борт судна первым. Я тронута. Вижу людей на палубе: нас встречают. Но я пока на них не смотрю. Как только перехожу сходню — касаюсь рукой планширя судна и, здороваясь с ним, шепчу ему приветствие, чтобы никто не заметил. Потом обращаю внимание на людей, стоящих на палубе. Первыми в группе встречающих стоят капитан — об этом я сужу по галунам на рукавах — и человек в штатском сером костюме. Протягиваю руку капитану и здороваюсь с ним по-немецки. Он немедленно представляет мне человека в штатском. Оказывается, это — представитель компании «Ганза», уполномоченный оформить передачу этой группы судов. Я понимаю капитана в том смысле, что сначала должно было здороваться с этим «высоким представителем», но намеренно не хочу этого понять: для меня главное сейчас — капитан. Не могу найти в своём запасе немецких слов необходимых выражений для вежливого приветствия — для этого нескольких уроков немецкого языка, взятых в Ленинграде, не хватает. Перехожу на английский. И только сказав всё, что я считала нужным, капитану, здороваюсь с представителем компании «Ганза», удержав в памяти его фамилию. Это нужно выполнять строго. Если тебе хоть один раз сказали фамилию человека, особенно при такого рода представлениях, ты должен её запомнить и в последующих разговорах не забывать. Тут я тоже постаралась управиться на английском языке.

Затем нам были представлены старший механик — очень пожилой и очень симпатичный на вид «дед» — и старший помощник капитана — отчаянно рыжий и веснушчатый малый лет тридцати. Он особенно жал мне руку и много говорил то на немецком, то на английском языке.

Это довольно пространное приветствие заставило капитана шутливо заметить, что моё появление на судне на всех произвело сильное впечатление, но, судя по всему, на старшего помощника особенно, и капитан опасается — не теряет ли он в данный момент хорошего старшего помощника. Такая шутка как-то помогла мне прийти в себя и скрыть невольное смущение от всеобщего внимания.

После того как все перезнакомились, мы были приглашены в каюту капитана. Я бегло, но запоминая каждую деталь, осматривала палубу и всё, что попадало в поле зрения: надстройки, коридоры, трапы и, наконец, кабинет капитана. Всё было хорошим, чистым и в добром порядке. Кабинет капитана занимал всю переднюю часть верхней рубки. В нём располагались солидный письменный стол, кресло, угловой диван, перед ним закусочный стол, хорошие стулья. Всю заднюю переборку занимал застеклённый буфет со множеством красивой посуды в специальных гнёздах.

Деловая часть разговора была непродолжительной. Инженер Ломницкий ознакомил меня с рядом документов, из которых я узнала основные условия приёма судна, а также то, что судну дано название нашей дальневосточной крупной лососевой рыбы — «Чавыча». Вся группа принимаемых судов получила названия рыб и морских животных: «Сима», «Кижуч», «Тунец», «Кит» и т.д. Здесь же мы с капитаном договорились о порядке приёма судна. Команду было решено вызывать со следующим рейсом нашего пассажирского судна из Ленинграда. В настоящее время предстояло знакомиться с ходом и качеством выполнения ремонтных и доделочных работ, обусловленных соглашением о передаче судна.

После делового разговора капитан пригласил нас выпить по бокалу вина. Началась беседа. Капитан Бутман рассказал, что для него явилось неожиданностью известие о продаже судна Советскому Союзу и о том, что оно должно быть передано уже сейчас. Он не скрывал, что очень огорчён. На этом судне он плавает шесть лет, привык к нему, считает его очень хорошим мореходным судном, и ему жаль с него уходить. Он галантно прибавлял, что, однако, рад передать такое замечательное судно такому молодому капитану да ещё и первой в мире женщине, заслужившей право и высокую честь стать на капитанском мостике. Тост следовал за тостом. Сухо, по-деловому звучал короткий тост представителя компании «Ганза». Чувствовалось, что он огорчён тем, что Германия вынуждена продавать свой флот Советскому Союзу: он понимал, что советский морской флот растёт, а значит, растёт и развивается всё наше народное хозяйство. Очень хорошо и просто звучал тост «деда», приветствовавшего всех наших моряков. Он чокнулся с каждым, а мне сказал несколько тёплых слов, звучавших прямо-таки по-отечески. Старпом говорил опять долго. Из его немецко-английской речи я поняла, что он постарается сдать судно в таком виде, чтобы у нового (опять следовали комплименты) капитана не было никаких претензий и чтобы новый экипаж понял, что судно принято от настоящих моряков, которые умели его беречь и содержать в должном порядке. Ого! Вот это уже дело! Если это — не просто вежливая болтовня, то приобретён друг, желающий помочь при приёме судна.

На другой день, облачившись в рабочую одежду, я начала осмотр судна. Капитан не сопровождал меня всюду. Это выполнял старший помощник. Были осмотрены трюмы, канатные ящики, некоторые междудонные танки, угольные ямы, машинное отделение. Осматривалось всё детально. Времени не жалели. Работали часов до двух, затем разбирали чертежи и другие документы. После рабочего дня я переоделась и по приглашению капитана принимала участие в длительных беседах, которые ежедневно велись в каюте капитана с членами немецкого командного состава судна и нашими моряками, приходившими к концу рабочего дня.

После таких бесед мы, советские моряки, шли в свою гостиницу, обедали, прогуливались по городу, хотя и не всегда. Всех нас очень тяготила атмосфера города, и мы старались проводить время в своём кругу. В Германии я была в третий раз. Раньше мне там нравилось, нравились люди — такие простые, весёлые и добродушные, деловые и рассудительные. Нравилась исключительная чистота и порядок на улицах, в домах, в магазинах и магазинчиках.

Германия 1935 года неприятно поразила какой-то мертвенной пустотой многих улиц, обилием флагов со свастикой и размеренным стуком кованых сапог молодчиков в хаки со свастикой на рукавах, которые, как правило, парами вышагивали по улицам, попадались в коридорах гостиницы, в обеденном зале. Резали слух их громкие лающие голоса. Было как-то особенно неуютно, как будто ты в хорошем настроении явился в дом к своим добрым старым друзьям и оказался на похоронах... А мне, не скрою, было просто страшновато в этой огромной гостинице. Жутко было по ночам прислушиваться к тому же размеренному топоту, которого не заглушали даже ковры в коридорах. Я считала дни до приезда своей команды и до окончательного приёма судна, когда уже можно будет на него перебраться.

С прибытием нашей команды дело закипело по-новому, началась приёмка имущества, запасных частей. Как всегда в таких случаях, появились мнения о том, что «это не так» и то «не совсем так». Появились стремления что-то переделать, что-то сделать заново. Приходилось строго следить за тем, чтобы люди не увлекались и понимали, что судно — не собственная веранда и совсем не обязательно переделывать его на свой лад. Через несколько дней весь наш экипаж пришёл к заключению, что немецкая команда ведёт себя по отношению к нам очень лояльно, много помогает в работе и многое делает даже сверх того, что положено по соглашению. Старпом немецкой команды не нарушил своих обещаний. С самого начала он доказал, что сдаёт судно не только по совести, но и более того.

Между прочим, не обошлось без анекдота. Когда бы я ни пришла на судно, он всегда встречал меня не только у трапа, но даже на причале. Если я что-либо несла, он предлагал свою помощь. Мой старпом, да и все помощники спрашивали меня: что с ним сделать — поломать ему ноги или оставить так? И как себя вести: самим встречать своего капитана при входе на завод или уж признать это право за немцем? Мне приходилось отшучиваться: поскольку мы были не на своей земле, то должны считаться с этим, но вежливости и внимательности нашим молодым людям поучиться не мешает. Немецкого старпома наша команда начала было называть «фашистом», но потом, видя его дружелюбие и деловую помощь, — просто «Рыжим Ваней».

К моменту окончания приёма судна готовился торжественный подъём флага. Какое это большое событие — приём нового судна для нашего морского флота. Флаги Союза Советских Социалистических Республик и вымпелы нашей организации были привезены нами с собой, и мы с нетерпением ожидали торжественного их подъёма.

Я пригласила на торжественный подъём флага немецкого капитана и экипаж, а также уполномоченного компании «Ганза» и других представителей. Все, как один, ответили, что они, вероятно, не смогут принять приглашение: капитан именно в этот день уезжал в Берлин, уполномоченный «Ганзы» должен выезжать по делам в другие порты — и так все. Мы отлично понимали, что им просто запрещено присутствовать на подъёме Советского флага на нашем судне. Наши догадки подтвердились и тем, что в назначенный день на судне уже не был поднят немецкий флаг. Мне пришлось ограничиться тем, что я ещё до подъёма нашего флага пригласила немецкий комсостав на рюмку вина к себе. Опять были тосты и пожелания. А потом немцы быстро один за одним покинули судно. Прибыли капитаны и экипажи наших принимаемых судов, а также наши представители. И вот на нашем судне звучит команда:

— Флаг Союза Советских Социалистических Республик и вымпел поднять!

И медленно, в развёрнутом виде, подниматся наш алый флаг и с ним вымпел Акционерного Камчатского общества. Флаг и вымпел подняты. Мы все с воодушевлением поём «Интернационал». Звуки неповторимой мелодии льются над судном и причалами, которые недавно ещё были полны народа, а сейчас пусты, как будто бы на много миль нет ни одного человека, кроме нас, советских людей, на палубе советского судна, отныне ставшего кусочком родной территории. Как много значит — быть вдали от Родины и чувствовать себя на своей земле! А судно — это тоже родная земля!

От редактора книги «На морях и за морями» Серафимы Дмитриевны Цукановой

Родилась в рабочем посёлке Лев Толстой Рязанской области (ныне Липецкой). В 1944 году окончила среднюю школу и поступила в Московский полиграфический институт на редакционно-издательский факультет (литературное отделение). После окончания института работала в издательстве в Москве, потом по личным причинам уехала к родителям в Сталиногорск (ныне Новомосковск Тульской области). Работала в редакциях газет, в Подмосковеом научно-исследовательском угольном институте. Естественно, издательства в городе не было. Наступил момент, когда я поняла, что работа меня не устраивает, надо что-то менять.

Однажды, по дороге на рынок, подошла к доске объявлений и прочла: «Квартиру в городе Владивосток меняем на квартиру в Новомосковске». Так наша семья оказалась во Владивостоке (январь 1965), а я стала редактором Дальневосточного книжного издательства.

Среди авторов, с которыми довелось работать, конечно, Анна Ивановна Щетинина была самой яркой личностью.

Первая в мире женщина-капитан дальнего плавания, работник мореходного училища, она стала писать мемуары «На морях и за морями». И мне повезло — я работала над этой рукописью как редактор. Так мы познакомились с Анной Ивановной и стали близкими людьми на несколько лет...


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Имена"]
Дата обновления информации (Modify date): 02.05.06 17:52