Исследования о российских писателях

Андрей Червеняк

«Фантастическая трилогия» Достоевского

В последнем десятилетии своей жизни Ф.М.Достоевский предпринял необычное издание: он начал выпускать серию книг «Дневник писателя». С генологической точки зрения то было собрание разных заметок и статей, художественных очерков и фельетонов, рассказов и портретов, реминисценций и рассуждений, в которых писатель хотел «представить известия обо всех моих действительно пережитых впечатлениях как русского писателя, известия обо всём, что я видел, услышал и прочитал». Задуманный таким образом дневник Достоевский понимал (вместе с идейным намерением «сказать решающее слово... о моих взглядах-снах») как лабораторный эксперимент и подготовку к написанию большего произведения. Своей корреспондентке А.Д.Алексеевой он сообщал: «Меня постоянно тянет написать нечто такое, в чём проявилось бы моё полное знание дела, поэтому в течение некоторого времени я хочу изучать и вместе с тем вести писательский дневник, чтобы не растерялось множество впечатлений».

Об экспериментальном характере данного дневника писателя писали многие специалисты по Достоевскому. Позже других это повторил В.Туниманов: «Дневник планировался как экспериментальное многоплановое издание». Характеризуя генологическую аморфность статей, включённых в «Дневник» (анекдоты, отдалённые воспоминания, некоторые впечатления, достоверные маленькие картинки, весёлые бессюжетные зарисовки и т.д.), критик замечает: «Между деталями, которые мы находим в «Дневнике», особое значение имеет философская трилогия — «Бобок», «Кроткая», «Сон смешного человека». Экспериментальный характер этой трилогии Туниманов видит в том, что «в трёх относительно небольших произведениях поставлен огромный круг проблем: судьбы человека и человечества, Земли и Вселенной, тема Золотого века; мы находим тут почти все проблемы, поставленные Достоевским — человеком и мыслителем».

Вопреки тому, что В.Туниманов характеризует повести «Бобок», «Кроткая» и «Сон смешного человека» как экспериментальную трилогию, в своей работе он сосредоточился на анализе только двух произведений — на повести «Бобок» (это сатира на русское общество высокопоставленных ста тысяч) и «Сон смешного человека» (социальная антитеза мира, представленного в повести «Бобок» и утопическое видение счастливого общества). Критик предложил убедительную интерпретацию повестей, но не с точки зрения прокламируемой трилогии, а только с точки зрения дилогии как философско-социального тезиса и антитезиса. Повести не стали предметом анализа с учётом целого, частью которого являются, поэтому в нём не мог присутствовать их настоящий экспериментальный вклад в творчество Достоевского.

Необходимо попробовать уяснить по крайней мере две основные проблемы: в чём состоит суть экспериментальности указанных повестей и что означает то обстоятельство, что данная экспериментальность выражена в форме трилогии. Если это и в самом деле эксперимент, то повести не являются лишь суммой, или исходной точкой основных проблем творчества Достоевского. Эксперимент должен открыть нечто новое или хотя бы обнажить и выразить такие закономерности творчества Достоевского, которые в «неэкспериментальных» произведениях существуют в необнажённом виде.

Случайно ли, что Достоевский реализует свой эксперимент в виде «фантастической трилогии»?

Тройное членение, или триада, тройка, трилогия — всё это характерно для всего творчества Достоевского и приобретает значение идейно-композиционного принципа. Откроем роман «Идиот». Князь Мышкин три раза замечает глаза, которые следят за ним на петербургских улицах; он три раза возвращается к ножу, которым Рогожин захочет его убить; в конце романа он три раза спрашивает Рогожина о Настасье Филипповне, которая уже лежит в постели, мёртвая… и т.д.

Трилогия Достоевского, включённая в «Дневник писателя», — это тоже проявление глубоких закономерностей, составляющих основу его художественного и философского мышления. В конспекте о замысле романа «Идиот» Достоевский отмечает в своей записной тетради: «Три фазы любви: месть и самовлюблённость, страсть, высшая любовь, человек очищается». История всей христианской философии является Достоевскому в виде духовной триады: католическая массовость — протестантский индивидуализм — православный синтез. В «Легенде о Великом инквизиторе» он желает выразить три основные проблемы человечества — хлеб, тайну и авторитеты, в которых «объединились колоссальные проблемы, и, хоть прошло восемнадцать веков, не обнаружилось пока проблем более трудных и сложных». Троичный характер этого мышления нашёл своё выражение также при составлении Достоевским планов «фантастической трилогии».

Повесть «Кроткая» Достоевский написал после появления сообщения в газете о том, что в ноябре 1876 года покончила с собой закройщица Мария Борисова. Она выбросилась из окна с иконой Богородицы в руках и скончалась на месте. Достоевский был шокирован этим случаем социального бедствия. В новелле «Кроткая» он попробовал раскрыть его психологическо-этические корни и последствия… Шестнадцатилетняя героиня повести Достоевского — круглая сирота, «три года она была в рабстве у тёток», обслуживала большую семью, «учила тёткиных детей, шила бельё, и не только бёлье шила, но должна была с кашлем драить пол, а они за это били её, тыкали в глаза куском хлеба». Перед свадьбой с пятидесятилетним многодетным вдовцом она идёт закладывать последние родительские памятные ценности, чтобы заплатить за объявление в газете о том, что — в первый раз — ищет место: «гувернантка, согласна путешествовать, условия послать в письменном виде», что — во второй раз — «может делать всё — и учить, и смотреть за детьми, и за хозяйством, и за больным, и шить умею», что — в третий раз — «даже без платы, за еду». Когда уже кажется, что никакого выхода нет, ей предлагает руку ростовщик, у которого она заложила родительские реликвии, который точно так же «был всеми выброшен, выброшен и забыт, но никто — никто о том не знает».

Повесть «Кроткая» — это анализ трагедии двух социально и духовно униженных человеческих сознаний, которые мечутся в судорогах покорности, веры и отчаяния, филантропии и мизантропии, садизма и мазохизма, любви и ненависти. Это страшный анализ и обвинение последствий социальной несправедливости капитализирующейся России, которая делает пауперами (нищими) миллионы людей и бросает их в сети капиталистов, купцов и ростовщиков. Но эта рабовладельческая система придавливает не только рабов, но и рабовладельцев. Приниженное человеческое сознание этого социального слоя сближено с границей собственного отрицания: сознание — к антисознанию, человек — к античеловеку, жизнь — к её противоположности. Достоевский до последней степени обнажает социальную константу человеческого существования, константу всечеловеческую, но реализованную в исторически и социально выделенном пространстве и времени.

О повести «Бобок» А.Белый написал: «Зачем публиковать свинство, в котором нет ни капли художественности?». К.Мочульский попробовал охарактеризовать это «свинство»: «“Бобок” является… самым страшным произведением Достоевского. Безбожный мир разлагается, будучи ещё живым». В. Туниманов видит смысл повести в более широком и в более социальном контексте: «Мёртвые, которые в “зелёной” воде сочувствуют “субтильной” жестокости — это смысл духовного разложения привилегированных слоёв русского общества…» «Рассказчик в повести “Бобок” засыпает на кладбище и подслушивает разговор мёртвых, потому что «там, наверху, когда мы ещё жили, мы по ошибке считали ту смерть за смерть. Тело тут как бы ещё раз оживает, остатки жизни концентрируются, правда — лишь в сознании… и это продолжается ещё два или три месяца… иногда и полгода». Трупы договариваются это время угасающей жизни «провести на иных основаниях… ничего не стыдиться. На земле жить и не обманывать невозможно, потому что жизнь и обман — это синонимы… Прочь цепи, в течение этих двух месяцев мы будем жить в самой постыдной правде. Всё отбросим, полностью обнажимся». Свидетель этого разговора, он же и рассказчик, шокирован: «Жестокость на таком месте, жестокость в последние минуты надежды, жестокость убогих и гниющих тел и — без сожаления над последними минутами сознания! Они получают как подарок эти мгновения… Нет, я этого допустить не могу». «Жестокость в последние минуты надежды, жестокость убогих и гниющих тел» рассказчик не может позволить, потому что он ещё живой и в его сознании доминирует общественная этика живых.

Но трупы — мертвы. Бывший генерал-майор, торговец, куртизанка, чиновник, инженер, шестнадцатилетняя проститутка, барон, тайный советник, дама из высшего общества, философ и простой человек — все они избавились от общественной морали в момент смерти, и тем последним, что объединяет их во время активизации остатков жизни тут, под землёй, является их телесность и биологичность, а тем, чем они в этой телесности различаются, является пол. Их сознание, отвечающее общественному бытию, выражает требования людей как общественных и исключительно естественных существ — требования пола на уровне животных. Активность Бобка — это последнее проявление биологической жизни живых существ. Она избавлена от всякого человеческого общественного наслоения. Когда и она закончится, настанет абсолютный конец жизни не только живых, но и мёртвых. Достоевский до последней крайности обнажает природу и биологическую константу человеческой жизни, демонстрирует её первичность по отношению к константе социальной, но вместе с тем и вторичность по отношению к человеку как общественной личности.

Повесть «Сон смешного человека» — это вершина философско-художественной мечты Достоевского о Золотом веке человечества и для человечества. Он синтезирует то, чего достиг в повести «Хозяйка» и в романах «Преступление и наказание», «Бесы» и «Подросток» и подготавливает исходные позиции для «Братьев Карамазовых»… Герою повести после решения совершить самоубийство снится сон, что он умер, но встал из мёртвых и очутился в краю вечного счастья, где «всё было точно так, как у нас, но мне показалось, что всё сияет какой-то праздничностью и великой святой наконец-то достигнутой победой». Люди тут жили в абсолютной гармонии с собой и миром, чувствуя природу, Землю, море и леса как часть собственного бессмертия. Наш земной человек, однако, заражает эту счастливую планету болезнями человеческой цивилизации: «началась борьба за разлуку, за изоляцию, за личность, за моё и твоё… они тосковали по страданию и говорили, что истину можно познать только путём страданий… Когда ими овладело зло, они начали говорить о братстве, о гуманности… Когда вершили зло, они изобрели справедливость…, мудрые стремились как можно быстрее уничтожить «немудрых», которые не понимали их идеи, чтобы они не стояли на пути их победы». Всё это — образная история человечества, увиденная с точки зрения загубленной идеи Золотого века, который тут когда-то был и к которому снова стремится человечество в 19-м веке. Герой, наконец, пробудится от сна, но чувство гармонии, которой напитался во сне, приводит его к убеждению, что он видел истину, «я видел её и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей». Это самая глубокая идея не только героя повести, но и Достоевского. Герой отменяет своё решение о самоубийстве и решает посвятить свою жизнь пропаганде идеи о Золотом веке человечества и для человечества тут, на нашей Земле. Это не должен быть рай после смерти, как утверждает церковь, но рай социальный, во имя которого тот, второй, петрашевец Достоевский, стоял на месте казни и смотрел смерти в глаза. В повести «Сон смешного человека» Достоевский до последнего обнажил идейную, духовно-космическую константу человеческой жизни, которая вместе с константой социальной и природной становится основой человеческого существования.

Оказывается, что тройное деление у Достоевского выражает три формы проникновения в реальность, в центре которой находится человек: от реальности социальной (социальный детерминизм человеческой активности) к реальности природной (глубинно-психологический и биологический детерминизм) и к реальности духовной (детерминизм идейный). Это проникновение в человеческую суть, исследованную в структуре его художественного и философского мышления неизменно в трёх плоскостях, составляет основу антропологическо-художественной системы Достоевского. Она является выражением его убеждений как человека и как художника, к которым он пришёл уже в начале писательского пути: «Человек — это загадка», — писал брату восемнадцатилетний Достоевский. — «Необходимо разгадать её, и пусть разгадывать её придётся всю жизнь, не говори, что это потеря времени. Я посвящаю себя этой загадке, потому что хочу быть человеком». В эту загадку человек переменился в основном в возникающем капиталистическом обществе, которое обострило, но вместе с тем замаскировало общественные противоречия, в результате чего мистифицировало человеческую реальность и сделало человека чуждым его непосредственной общественной и природной сути. После отмены крепостного права Достоевскому казалось, что человек распался на свои «первоначальные элементы». Распад человеческой цельности заставил искать такой тип человека, героя нового времени, который бы наибольшим образом соответствовал потребностям русской жизни. Появляются типы так называемых новых людей: Инсаров и Базаров у Тургенева, герои романа Чернышевского «Что делать?», «Очарованный странник» у Лескова, Раскольников у Достоевского, Левин и Николенька Иртенев у Толстого и другие. Писатели отражают в них свои представления о герое дня, наиболее соответствующем потребностям русской жизни, но вместе с тем они исследуют основные черты структуры человека как таковой и изменение этих черт в современности. Тургенев в Базарове изобразил революционера-нигилиста, но вместе с тем открыл в нём антиномию природного и общественного, которая приводит его к смерти. Чернышевский попробовал устранить эту антиномичность в пользу рационального. Философия «разумного эгоизма» должна была выработать иммунитет к опасностям природного, неразумного эгоизма.

В споре с рационализмом Достоевский создал полемический тип (Раскольникова) с преобладанием антирационального. В целом, однако, Достоевский создавал концепцию человека, построенную на диалектическом единстве взаимно противоречащих элементов. В то время, когда в стремлении преодолеть трагическое противоречие в человеке, возникшее вследствие общественных противоречий, русская литература будет придерживаться отдельных постоянных величин (констант) человеческого инварианта: народническая литература — константы социально-эмпирической, литература, связанная с теологией, — константы духовно-трансцендентальной, а натуральная школа — константы природно-имманентной, человек у Достоевского исходит из их диалектического единства, пусть и искажённого временем. В романах Достоевский анализировал отдельные постоянные величины (константы) структуры человека с точки зрения синтеза целого: в Мышкине, например, первичность константы духовной, в Рогожине — природной, в Иволгине — социальной и т.д. В фантастической трилогии он демонтировал единство, то есть расчленил и отделил постоянные величины человеческой структуры в самостоятельных повестях без оглядки на синтез. Экспериментальные повести «Бобок», «Кроткая» и «Сон смешного человека» имеют пограничное, то есть экспериментальное значение в качестве глубокого проникновения в отдельные слои человеческой структуры. В то время, когда слои были составной частью синтетического представления о человеке (в остальном творчестве), они находились в органическом равновесии по отношению друг к другу. Но как только в эксперименте слои получили самостоятельность, они стали отчётливее и переменились на «фантастические». Отсюда — генологический характер рассматриваемых экспериментальных повестей, составляющих «фантастическую трилогию».

Все три повести являются фантастическими, но критика упрекает их в том, что фантастичность непоследовательна, то есть что она в значительной мере реалистична. Точно так же критика упрекала другие, реалистические произведения, в непоследовательной реалистичности, то есть в значительной доле фантастичности. Сам Достоевский осознавал это, и в предисловии к повести «Кроткая» написал: «Я обозначил её как фантастическую, но считаю её за реальную в высшей степени». В другом месте, в письме к брату, он написал: «Меня называют психологом: это неправда, я только реалист в самом высоком смысле этого слова, то есть я изображаю все глубины человеческой души». Творчество Достоевского «реалистично» настолько, что он изображает современные координаты человеческого существования, но вместе с тем оно «фантастично» настолько, что учитывает человеческое существование и все глубины души человека в современности. Для него никогда не было ничего важнее человека. В своём творчестве он исследовал разные стороны «загадки человека». В повестях «Бобок», «Кроткая» и «Сон смешного человека» он исследовал в экспериментальной раздельности характер трёх загадок человека, и данный эксперимент обусловил их содержание и лицо, а также генологический характер.

При исследовании генологических особенностей фантастической трилогии Достоевского принципиальное значение приобретает проблематика аристотелевского «предмета подражания» (мимесис). Это будет не социальная действительность (социологическая генология) и не внутренние закономерности развития художественной формы (формальная генология), но концепция человека, которая обусловливает характер экспериментальной трилогии Достоевского. Но с точки зрения «антропологической генологии» этим «предметом подражания» не является «человеческая деятельность», как это кажется Мак Кеону, но — «действующие люди», то есть различные формы (имманентные, социальные, трансцендентальные) человеческой активности. В рассказе «Бобок» предметом подражания не является посмертная жизнь (как антитезис реальной жизни), но человеческая активность низшей биологической сферы природного существования человека — человеческий инстинкт и подсознание, в которое проникли обрывки реальности, созвучные их сути. Реальность тут выступает в обнажённом виде, а человек — как животное. При жизни он был генералом, чиновником, купцом и т.д. Он носил маску достоинства, но суть его была животная. Ничего из гуманистических социальных устремлений общества в неё не проникло. Русская жизнь ХIХ века не очеловечивала человека, но активизировала в нём животное. В повести «Сон смешного человека» предметом подражания не является счастливая планета (как антитезис несчастной Земли), но человеческая активность самого высокого духовного полёта. О таком счастье мечтали утописты, Чернышевский, за него боролись народники, а позже — большевики. Человек не может не мечтать, не может не тосковать о духовной активности, которая делает его настоящим человеком. Идея Золотого века становится движущей силой человеческих чувств, мыслей и поступков. В повести «Кроткая» социальная и духовная трагедия героини раскрывает психику и философию униженных и оскорблённых, которых социальная действительность угнетает как людей. Чудовищность «человека из подполья» является проекцией социальной чудовищности России и мира второй половины ХIХ века.

Источник и характер активности отдельных постоянных величин структуры человека обусловили сюжетные, композиционные и мотивировочные особенности экспериментальных повестей. Природно-биологическая имманентная, иррациональная, логически неконтролируемая эруптивная (внезапная) активность повести «Бобок» обусловила характер сюжета, созданный ассоциативной связью событий с общим знаменателем человеческой инстинктивности. Социально-психологическая активность повести «Кроткая», реализованная как социальная безысходность и отчаяние униженных и оскорблённых, обусловила сюжет как монтаж различных психологических уровней, взаимосвязанных по принципу социальной эмоциональности. Духовно-комической активности повести «Сон смешного человека» стал необходим сюжет головокружительной динамики, обнявший реальность от Земли до бесконечного Космоса, реализованный в качестве цепи идейно-причинных событий. Такой же характер имеют своеобразные введения и прологи, при помощи которых Достоевский приземляет свои экспериментальные повести. В повести «Бобок» — это всего лишь несколько строк, смысл которых состоит в том, что он (Достоевский) и автор повести — это два разных человека. Подзаголовок повести звучит так: «Заметки одной личности». То есть автор и рассказчик решительно отделены. В повести «Кроткая» Достоевский широко объясняет своё понимание фантастичности как литературного приёма, с которым мы встречаемся у В. Гюго (рассказчик и автор дополняют друг друга, а иногда и сливаются). В повести «Сон смешного человека» рассказчик, которым может быть и автор, в первых двух главах описывает душевный «фантастический сон». Предисловия как бы являются составной частью действия повести, зависящего от характера человеческой активности, происходящей от отдельных постоянных величин структуры человека.

В повести «Бобок» мы находим перевес лирического, в «Кроткой» — эпического, в «Сне смешного человека» — драматического. Использование Штайгеровских объективностей (вместо субстантивов «лирика», «эпика», «драма») не означает, что мы принимаем его неисторичную антропологию несмотря на то, что мы соглашаемся с ним в том, что художественное произведение «тем совершеннее, если все три типа (человеческой активности. — А.Ч.) участвуют в нём в значительной степени и полностью уравновешены». Постоянные величины структуры человека не нужно понимать как некое предопределение или судьбу, но как сумму его основных возможностей, которые человек реализует и развивает, будучи существом общественным.

Рассуждая о месте фантастических повестей Достоевского в развитии этого жанра в мировой литературе, Л.Задражил написал: «…определение этого места дано авторским объективным и субъективным отношением к трём великим предшественникам — Гофману, Гоголю и По». Эту компаративистскую точку зрения на литературный генезис повестей Достоевского объективно поддерживает их характер в качестве экспериментальной трилогии: три творца фантастического жанра представляют три различные способа отношения к реальности и человеку, а также к трём основным постоянным величинам структуры человека и трём типам реальности. Из Гоголя Достоевский перенимает и далее углубляет преимущественно элементы, выражающие социальную сферу человеческого бытия: социальную немощность Акакия Акакиевича, социальную гротесковость Ковалёва, социальную пародичность Миргорода, социальную страшилищность «Страшной мести», социальные лица без души и лица-маски и т.д. По ему близок раскрытием тайных и подсознательных сил в человеке и вокруг него, способностью в драматических столкновениях сдёрнуть маску с автоматических человеческих подходов и качеств. С Гофманом его сближает романтическая мечта о царстве абсолютного добра и красоты, о человеческом совершенстве и разгроме злых и нечистых сил.

О своих литературных противниках Достоевский писал: «Их реализмом не объяснишь и сотой доли реальных фактов, которые произошли в действительности. В то время как мы своим идеализмом даже предсказывали события». Своим Дневником Достоевский глубоко прозондировал сферу человеческого подсознания и инстинкта, которые исследовал на таких фигурах, как Быков («Бедные люди»), Юлиан Мастакович («Ёлка и свадьба»), князь Валковский («Униженные и оскорблённые»), Свидригайлов («Преступление и наказание»), Ставрогин («Бесы»). Топографию социальной константы структуры человека и социальной реальности он наметил и анализировал на таких жертвах социальной сферы, как Макар Девушкин («Бедные люди»), Вася Шумков («Петербургские сны») в повести «Прохарчин», на фигуре Нелли («Униженные и оскорблённые»), Мармеладова и его семьи («Преступление и наказание»). Духовно-космическую константу и реальность он зондировал в таких образах, как Ордынов («Хозяйка»), герои «Белых ночей», Раскольников («Преступление и наказание»), князь Мышкин и Ипполит («Идиот»), Кирилов и Шатов («Бесы»). Аналитическую проникновенность этих образов, то есть примарность одной из указанных постоянных величин в их характере, уравновешивало (ослабляло, стирало) органическое включение в ряд остальных образов произведений Достоевского.

В фантастических повестях «Бобок», «Кроткая» и «Сон смешного человека» фигуры очутились в своём экспериментальном одиночестве, в результате чего приобрели необычную интенсивность и выразительность. Роман «Братья Карамазовы», написанный после этого эксперимента, несёт на себе его следы. Это отмечает и В.Туниманов. От «Кроткой» ведёт дорога к семье Снегирёвых и повести «Исповедь горячего сердца», от повести «Бобок» — к фигуре Фёдора Михайловича Карамазова, от повести «Сон смешного человека» — к «Легенде о Великом инквизиторе». Интенсивность отдельных постоянных величин структуры человека и отдельных реалий в романе «Братья Карамазовы», написанном с учётом опыта, приобретённого в эксперименте в писательском дневнике, несравнимо более сильная, чем в предыдущих романах Достоевского. Их органическое единство, однако, имеет следствием то обстоятельство, что они менее выделены и как бы менее выразительны по сравнению с трилогией.

Сейчас ещё более ясно, почему концепция человека у Достоевского ярче всего проявилась как раз в романе «Братья Карамазовы». Произошло это не только потому, что этот роман — последний, но также и потому, что он возник с учётом опыта с экспериментом в «Дневнике писателя». Благодаря этому опыту Достоевский сумел дать пластичный образ «карамазовщины как воплощения трагической бессмысленности России». Благодаря глубокому проникновению в человеческую суть в экспериментальных повестях Достоевский получил возможность предпринять в романе «Братья Карамазовы» «проникновенный анализ общественных противоречий и зависящих от них идейных поисков […], которые обязательно должны были привести страну к новому революционному кризису».

Фантастическая трилогия является экспериментальным обнажением концепции реальности и человека у Достоевского, состоящей из трёх структурных слоёв, находящихся между собой в диалектическом единстве. Их индивидуальные количественные и качественные соотношения создают человеческое содержание, реализованное в таком социальном пространственно-временном выделении, каким мы находим его в различных героях творчества Достоевского. Полифоничность в них монологизирована, многооценочная логика сведена к прямолинейному детерминизму, бесконечность схвачена в стадии конечности.

Перевод М.Письменного.


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Словакия"]
Дата обновления информации (Modify date): 23.06.06 15:43