Представляем автора

Руфь Тамарина

Дыхание весны...

(Из вступления к книге «Зелёная тетрадь»)

Когда Булат Окуджава как-то заметил, что его роман, повести, рассказы и, конечно же, стихи и песни, в которых он писал о других людях, всё равно это о нём самом, он, видимо, не помнил, а может быть, и не знал о том, что ещё в 1961 году, когда он только начинал как первооткрыватель нового направления в авторской песне, известная в те времена и несправедливо забытая потом талантливая поэтесса Маргарита Алигер на торжественном обеде, посвящённом встрече Н.С. Хрущёва с писательской общественностью, в своём выступлении высказала крамольную мысль о том, что писательское творчество, особенно поэтическое, вызвано, продиктовано потребностью самовыражения личности, самовыражения и самоутверждения её как основополагающего начала. Об этом я прочла в воспоминаниях В. Тендрякова, опубликованных в «Новом мире». Уже на том торжественном и вкусном обеде М.И. Алигер получила резкую отповедь за то, что посмела утверждать приоритет личности над общественными интересами. И назавтра же по ней хорошо «потоптались» во всех официальных газетах; на долгие годы термин «самовыражение» был исключён из категории литературных определений писательского творчества.

Но за долгую жизнь свою, в том числе и в литературе, я давно поняла, что именно эта потребность самовыражения творческой личности и есть то самое главное и самое важное, что интересует и привлекает читателя в творчестве того или иного прозаика, а особенно поэта. Читателю всегда важно и интересно сверить свои ощущения, своё понимание жизни, тех или иных явлений её с тем, как понимает это любимый поэт, любимый писатель. И именно поэтому, когда я прочла в 1996 году в «Литературной газете» одно из небольших эссе писателя-философа Мигеля де Унамуно, я немедленно выписала из него несколько строчек, показавшихся мне чрезвычайно важными. Вот эти строки: «Уговаривать человека стать другим — всё равно что просить его умереть. Человек всегда стремится сохранить свою личность... Ибо если я становлюсь другим путём нарушения единства и непрерывности своего образа, значит, я перестаю быть собой, а вернее, просто-напросто перестаю существовать. Это-то и страшно. Всё, что угодно, только не это».

Эти строки оказались дороги мне именно тем, что абсолютно точно выразили ту самую потребность самовыражения личности, которая не только составляет смысл всякого, любого творчества, но и помогает человеку оставаться самим собой в нечеловеческих условиях и обстоятельствах.

Именно эта потребность не позволить сломить себя помогла мне в долгие восемь с половиной лет гулаговских «зарешёченных» дорог. И сегодня, когда жизнь снова испытывает меня на прочность потерей зрения, потребность не дать ей сломать душу вызвала к жизни те, порой горькие, строки, которые прорвались сквозь окружившую меня темноту, как некогда прорывались «в строю, в колонне под конвоем...»

Слушая Гершвина

Леониду Вайнштейну

Трубили саксофоны, как слоны,
счастливую мелодию победы...
В ней было всё —
дыхание весны
и стойкостью поверженные беды,
и упоенье радостью, и страсть,
и тайная любви последней
нежность...
И музыки спасительная власть
Победно размывала безнадёжность.

* * *
Лицемерьем не приучена
(как детишки все от веку)
в детстве верила я лучшему
в каждом встречном человеке.
Годы шли. Бедой морозили.
Но доверье — лучший лекарь
— научило драться с грозами
и с безверьем в человека.

Стараясь, вижу душ излучины,
их мелеющие реки.
Но упрямо верю лучшему
в каждом встречном человеке.

1960—1970

Шекспир

«Устал я жить. Мне видеть невтерпёж
Достоинство в лохмотьях подаянья...»

У. Шекспир

Шекспира шестьдесят шестой сонет
скорбит уже почти что пять столетий,
хоть вечного на этом свете нет,
но современней нету.

В конец тоннеля не прорвался свет,
отвага у коварства на примете
и трудолюбию успех не светит,
покуда у трудяги денег нет.

Меняются лишь техника да моды:
уже не фрегаты, но атомоходы
плывут и по волнам, и под водой.

Но снова нет предела беспределу,
и ни одна строка не устарела,
и вновь грозит грядущее бедой.

* * *

Но Блок, слава Богу, иная,
Иная, по счастью, статья...

Б. Пастернак

Поэзия — что-то иное:
не рифмы, и даже не ритм.
Поэзия — чувство земное:
«Звезда со звездой говорит...»
Поэзия — это влюблённость,
какой-то нечаянный миг —
и ты восхищён удивлённо,
и рвётся из памяти крик —
о воле, о доле, о боли,
о том, что случилось с тобой:
хоть ты над судьбою не волен,
но волен остаться собой...
Неправда, что только поэтам
дано на своём языке
шептать и кричать всему свету
о бликах на сонной реке...
Нет, в рамки любого размера
не втиснуть — чем жизнь хороша,
что только Надеждой и Верой
живая спасётся душа.

И это банально, конечно,
но истинный смысл прописных
всем ведомых истин — извечен,
и прост, и всегда человечен,
хоть горек порою и лих...

Май 1997

* * *
Майя Кристалинская поёт
и грудного голоса волной,
обнимая, увлекает нас
в пору ту, где было всё весной.

И сама пушистая зима,
и осенний вымокший денёк,
и ночей июльских жарких тьма,
и апреля солнечный глоток.

Было всё осеннею порой,
когда время обернулось вспять,
вторя поговорке озорной,
той, где баба — ягодка опять...

Горьковатым лиственным дымком
пахли осени Алма-Аты,
был друзьям открыт наш общий дом,
а всего дороже — рядом ты,

самое надёжное плечо,
ироничный мудрый добрый взгляд...
Всё, что к жизни, радуя, влечёт,
было счастьем много лет подряд.

А ещё озвучено оно
было тёплым голосом грудным,
и хоть нет её давным-давно,
до сих пор он слышится родным...

Майя Кристалинская поёт
и грудного голоса волной
обнимает, увлекая, нас
в пору ту, где жизнь была весной...

Декабрь 2002


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 19.06.04 14:51