Поэзия

Проза Болгарии

Женщина на борту

Хотя теперь мы могли быть к ней более благосклонны, но, как и прежде, продолжаем обсуждать её ноги. Говорим о том, что именно они послужили причиной того, что мы её заметили. Они были самой характерной её чертой и, следя за их движениями, человек мог узнать её намного лучше, чем глядя на лицо. Нет ничего удивительного в том, что Марина пошла работать на корабль, с такими ногами она могла бы и до главного механика дослужиться.

Но вернёмся к тому дню, когда она впервые ступила на борт. Конечно же, мы все стояли по своим местам и не упустили ни мельчайшей подробности. Её чёрная широкополая шляпа и чёрный комбинезон в невыносимое в тот день пекло сразу же вызвали подозрения. А когда она энергичным жестом обмахнула шляпой лицо, подозрения ещё больше усилились. Нам нравилось, когда вновь прибывшие держались дерзко, это давало нам возможность ставить их на место без особых угрызений совести. Но всё-таки она была женщиной. Даже без «всё-таки», а женщиной — с красивыми длинными ногами. Но по этому вопросу чуть позже выскажется самый изысканный среди нас мужчина — Паша.

Дежурным механиком в тот день был Стойчо, и Марина зашла в его каюту. Но поскольку он имел обыкновение краснеть при одной только мысли о женщине, для пущей надежностти мы отправили туда Весо. — В данный момент у нас нет горячей воды, — начал он без предисловий, — но дежурный механик будет так любезен и в качестве исключения согреет котёл. Вы мечтаете принять душ с дороги, не правда ли? Потом, если не сочтёте это дерзостью с моей стороны, можно выпить кофе в моей каюте... — Спасибо, — прервала его Марина, — кофе я не пью. А душ действительно можно.

После того, как она вошла в душевую, мы подождали минут десять, а потом Весо отключил горячую воду. Вскоре Марина вышла, слегка поёживаясь.

— И такое случается, моя девочка, — осведомил её Васо, который случайно проходил мимо. Мы думали, она обидится, но на следующий день она вела себя так, словно мы подали ей завтрак в постель. Вряд ли бы она так хорохорилась, если бы знала, что это только начало — холодный душ был всего лишь прелюдией к тому, что случилось потом. Она и не подозревала, как помогает нам своим поведением бывалого мужика.

Уже во время первой вахты Марина водрузила свои красивые ноги на приборную доску и вперила взгляд в приборы — так её учили. Другие механики поступали точно так же, но дело не в этом. Это в институте тебя научили, что именно так держат вахту, моя девочка? Вниз! Вниз, к машинам. Раз в час отслеживать показания температуры и давления в машинном отделении, при температуре в сорок-пятьдесят градусов — это уж как придется. Поршни, компрессоры — глаз должен держать в поле зрения всё. Немного нас здесь, старых волков, говорили мы ей, но мы считаем, что человек должен сначала попробовать всю чёрную работу, а уж потом класть ноги на стол. Весо, который принимал у неё вахту, стал вдруг таким требовательным, что ей битый час пришлось устранять отмеченные им недостатки.

— Раз твоей заднице приспичило выйти в океан, будешь всё делать наравне с нами. Это на берегу мы кавалеры, а здесь никто не нанимался за тебя пахать, — говорил Весо.

Марина улыбалась, и лишь во время шторма у берегов Канар на улыбку у неё не хватило сил. Морская болезнь за три дня так её вымотала, что даже на вахту она ходила с ведёрком.

— Ты из каких краёв будешь, Маринка? — спросил на четвёртый день Весо, пытаясь изобразить на лице сострадание.

— Из софийских, — с трудом ответила Марина .

— Ага! — И немного подождав: — Это тебе не телега на равнинном Софийском поле, а?

Марина попыталась улыбнуться, но мы явно перегнули палку. Ей и в страшном сне не могло присниться, что на корабле она встретит таких скотов. Но мы были непреклонны. И так день за днём, вахта за вахтой, дело дошло до того, что Марине самой приходилось таскать канистры с маслом для гидравлики, а мы при этом провожали её умильными и безучастными взглядами.

С другой стороны, мы закрывали глаза на её дерзость подниматься и спускаться по трапам в коротеньких юбочках и, как говорится, утирать нам носы. Правда, в подобных случаях ангелы, которых нас хранят, очень скоро куда-то улетучивались, но Марина не подозревала о том, что мы можем в течение всего рейса строить из себя святош просто из вредности, только лишь потому, что кому-то пришло в голову бросить нам вызов.

Однажды мы решили её порадовать. Сказали, что опасно ходить вот так, мы ведь всё же не пожарные сундуки, нашла бы какую-нибудь более приличную одёжку, потому что... в общем-то, не то чтобы мы заводились, но, неровен час, как-нибудь ночью, от нечего делать... После этого Марина стала ещё реже надевать брюки. Более того. За три-четыре дня до того, как пересечь экватор, мы соорудили на корме что-то вроде бассейна, куда в свободные часы погружали свои разгорячённые тела, чтобы хоть немного спастись от адской жары. Каждую ночь, в двенадцать, Марина возвращалась с вахты в свою каюту. А через минуту выходила оттуда в купальнике и шла в бассейн. Естественно, в гордом одиночестве. Но немногие из экипажа засыпали к двенадцати ночи. По одному, по двое, мы бесшумно пробирались на шлюпочную палубу, гасили свет и глазели. Марина плескалась в бассейне где-то с полчаса, потом легонько подпрыгивала, чтобы взобраться на бортик, вставала, застывая на миг, словно на фотографии, и бесшумными шагами шла по палубе. Поднимала руки, чтобы поправить волосы, и скрывалась в своей каюте, где, по всей вероятности, быстро засыпала. Но мы — нет! Во всяком случае, не сразу. Оставались, чтобы ещё немножко попереживать. В одну из таких прелестных ночей, отклячив задницы и глядя всё туда же — Марины уже не было, но она нам всё ещё мерещилась, — мы услышали её спокойный голос:

— Добрый вечер!

Только голос шёл не снизу, а откуда-то из-за наших спин. Мы обернулись, как по команде, и застыли. Марина прошла по внутреннему коридору, всё ещё в купальнике, и её мокрое тело вырисовывалось в темноте слишком чётко для того, чтобы приструнить наше воспалённое воображение. Вместо того, чтобы изображать из себя препарированных, надо было бы её обругать, сказать, например, что стоим мы тут и смотрим просто так, от нечего делать, чтобы не подумала, что мы... Не получилось, до нас доносился лишь тихий шорох её босых прелестных ног, и мы, провожая её взглядом, пока она не скрылась за одним из поворотов отсека, облегчённо вздохнули.

— Подожди! — голос Паши долетал до неё и вернул её на палубу.

Мы поняли, что Паша не сможет проглотить маленькую победу Марины и непременно попытается смыть наш позор. Он подошёл к ней и склонился над её ногами, словно собрался рассматривать их через лупу.

— Зажгите прожектора, — прокричал он, — плохо видно.

Шлюпочную палубу залил яркий свет. Он ослепил Марину, и она заморгала словно на допросе.

— Правда, красивые, — сказал Паша. — А кожа? — он протянул руку, чтобы пощупать кожу, но Марина перехватила его руку. — Вероятно, гладкая. Ничего плохого нельзя сказать и о том месте, где кончаются ноги. Приятно закруглено, с какой стороны ни посмотреть. — Паша обошёл Марину со спины, чтобы получше рассмотреть. — Потом плавный переход в нечто очень тонкое на вид, но все мы видели, как это тонкое и хрупкое поднимает две полные канистры с машинным маслом. Выше мы и в финале, господа. Но что видят наши глаза? Пустошь! Голый остров! А чем может привлечь голый остров, господа? Обойдёшь его разок-другой, бросишь взгляд направо-налево и уже становится скучно. Не то чтобы мы были любителями таинственных мордашек. У нас нет времени разгадывать чьи-то взгляды, выражения и, не дай Бог, улыбку. Нам нравятся несколько более открытые лица, такие, от которых ждёшь, что в любой момент с него готова упасть одежда. Если бы это действительно была одежда, мы бы её уже сто раз сорвали, чтобы рассмотреть, что там под ней. Но что можно сорвать в данном случае, господа? Редкий случай! Вот оно, перед нами, голое лицо, разгадывать нечего, всё ясно и скучно.

— Не голое, а некрасивое, — сказала тихо Марина.

Вдруг от группы отделился Толстый мальчик Жорж, подошёл к Паше, подсёк его и швырнул к канатному люку.

— Я не закончил, — сказал тот, поднимаясь.

Жорж не счёл нужным с ним объясняться.

— Давай, сматывайся отсюда, — грубо подтолкнул он Марину, — иди к себе, потому что этим скотам ничего не стоит заставить тебя прыгнуть за борт.

Марина подняла голову, взглянула на него, потом на остальных, и перед тем, как уйти, бросила:

— А это идея.

Мы стушевались. Потом поуспокоились, были уверены, что один из нас этой ночью не уснёт. Вначале походит по коридору перед каютой Марины, стараясь не поднимать шума, потом решит, что можно присесть, прислонившись спиной к двери, вот так, чуть-чуть прикрыв глаза, потом сползёт на пол — ничего со мной не случится, скажет он сам себе, и пока будет себя в этом убеждать, захрапит. Не услышит, как Марина тихо откроет дверь. Мужчина у неё под дверью! Это предел её терпению, верх наглости, она уже будет готова закричать и разбудить весь корабль. Крик дойдёт до горла, но не вылетит, останется в ней, и, будет казаться, что прошла целая вечность, пока он не заглохнет. Навалится вдруг усталость, Марина облокотится о косяк — это конец, но и ночи конец, ночи такой же, как и все остальные... Ну, а что, собственно, случилось? Мужчина у двери, огромный, но беззащитный, чего кричать. Какие чувства испытает Марина, глядя на спящего Жоржа, трудно сказать. Потому что вид это Толстого мальчика вряд ли способен вызвать нежные чувства, будь он в сонном или бодрствующем состоянии. Марина будет долго на него смотреть, пока ей не придёт в голову пнуть его ногой.

— Эй! — позовёт она тихонько, но Жорж не пошевелится.

— Э-эй! — она повысит голос.

— А! — приподнимется Толстый мальчик и, поняв, где он, пробормочет: — А что я тут делаю?

— Думаешь, я знаю?

— Может, если выпью кофейку, соображу.

— У меня кофе нет.

— Пойду принесу.

— Давай!

— Обычно, — скажет Жорж перед тем как плюхнуться на диван, — толстые мальчики — очень мудрые мальчики.

— Ну, я? — лукаво спросит Марина и небрежно закинет ногу на ногу, сидя прямо против него.

— Я знаю о тебе всё.

— Всё?

— Больше, чем ты сама о себе знаешь.

— Слушаю, — скажет Марина, ещё раз поменяв ноги.

— Только перестань ими размахивать передо мной.

— Тебе не нравится? Говорят, они у меня красивые.

— Красивые, но я не хочу, чтобы ты думала, что я лёг у тебя под дверью из-за них.

— А из-за чего же?

— Чтобы сказать тебе, что ты такая же дурочка, как и все остальные.

— Я тебе не верю.

Её дело, но всё же прикрылась бы какой-нибудь одежкой и послушала его. Во-первых, пусть выбросит из головы, что ей когда-нибудь удастся сравняться с этими корабельными мерзавцами, заставить считать её своей и утереть им нос. Дальше. Ей никогда не удастся обвести этих мужиков вокруг своего тоненького пальчика, пусть даже кто-то из них будет в два раза толще его, а её ноги в три раза длиннее. Никогда из-за неё не поссорятся двое моряков из их экипажа. Никто не станет убивать её из ревности или сбегать с ней в каком-нибудь дальнем порту. Не будет этого. Мужчины никогда не платят, а если все же и раскошеливаются, то уж ни в коем случае не ради таких, как она. Но оставим это. Предположим, через пять, десять рейсов они признают в ней свою, представляет ли она, что это будет означать? А то, что они всё меньше будут воспринимать её как женщину и всё больше как своего парня. Они будут материться при ней, допытываться, может ли она писать через борт, будут приглашать её на свои мужские пьянки, показывать ей своих девиц, которые будут смотреть на неё с почтительным страхом, но это будет её единственной отдушиной. Может быть, она купит себе машину, чтобы развозить по барам их шумные компании, а они будут похлопывать ее по плечу — прибавь газу, Маринка, будут говорить они, если им захочется, чтобы она ехала побыстрее, так, молодчина, девочка, когда будут ею довольны. Тайком она будет поглядывать на кого-нибудь их них, а годы будут идти, она пристрастится к хорошей выпивке, дорогим сигаретам, красивой музыке и будет говорить, что такая жизнь ей нравится. Будут выпадать ночи, подобные сегодняшней, когда ей захочется броситься за борт, но алкоголь, табак и музыка отвлекут её от подобных мыслей.

Конечно, сказанное Толстым мальчиком вряд ли её излечит. Она непременно выкинет какой-нибудь номер, и чем он будет глупей, тем лучше для неё, это доведёт её до отчаяния, и тогда они опять выпьют кофе и будут болтать. Толстый мальчик любит поболтать с отчаявшимися девочками.

Потом живот Жоржа затрясётся от той сноровки, с какой он умудрится встать, но Марина его остановит. Теперь настал её черёд, пусть уж он будет так любезен...

Почему большинство студентов с такими как у неё ногами всегда сдавали экзамены без проблем, а она должна была зубрить до умопомрачения? Она иногда надевала мини, но никогда никто из ассистентов не положил ей руку на колено, чтобы придать смелости или просто прошептать — коллега, коллега... Даже на прокуренных студенческих посиделках, где всё так несерьёзно и приятно, никто не находил нужным пригласить её на танец. От воспоминаний тех лет у неё в памяти осталась лишь та ночь, когда она сбежала с картошки на автостопе, чтобы не отстать от своей сумасшедшей компании. Для мужчины, который принимал её в роскошно обставленной квартире, она была не более, чем очередной жертвой. Зная об этом, после ванны, сигареты и коньяка, она всё же позволила ему распахнуть свой махровый халатик. Всё вокруг было таким изысканным, даже дождь накануне, казалось, прошёл специально ради этой ночи, мужчина был внимателен, хотя на следующий день делал вид, что не знает её. Вот и всё... Зачем она ему об этом рассказывает? Потому что ей надоели дураки, которые глазеют на тебя, а ничего не видят. Потому что пусть он знает, что она — не только ноги и лицо, и придёт день, когда какой-нибудь мужчина это поймёт. Она ещё заткнёт рот этим гадам. Пусть он знает, что она никогда не откажется от этой мысли.

В Лиссабоне наш траулер стоял на ремонте, и Венци, третий механик с траулера, пришёл к нам разжиться запчастями. Мы его отбрили, не охота было спускаться на склад.

— Пойдёмте, — сказала Марина, — я посмотрю.

Она пригласила его к себе в каюту, но никто из нас так и не заметил, чтобы она спускалась в склад. Мы лишь могли вообразить, как Венци прямо от порога начал ахать — ещё бы мужику не заахать после восьми месяцев рейда. Нам представлялось, как Марина делает вид, что ничего не замечает, пока взгляд Венци скользит по её ногам. Кофе и коньяк в маленьких рюмочках на подносе с белой салфеткой. Каюта благоухает чистотой, а Марина — интимным «Эйвон»ом, который мы ей с дуру присоветовали. Что ещё надо? Магнитофон, музыка. Венци после восьмимесячного рейда, пропахший рыбой и маслом. Уж не снится ли ему всё это? Столько времени — одна вода, железки и назойливые людишки, в тесной каюте, такой крохотной и не особо чистой. А ведь на траулере, знаете ли, не то, что на других судах. В том смысле, там нет ничего лишнего, ничего, что могло бы помешать ловле рыбы, ничего, что отвлекало бы. Ковёр? да какое там, представить только — в сапожищах из рыбцеха и на ковёр.. Картину повесишь — скажут, рехнулся совсем. Музыка и порнофотки — это приятно. Спустя месяц, надоедает до тошноты, все становится по фигу, единственная радость остаётся — других поддразнивать. И вдруг кто-то заденет тончайшую струну в твоей душе, да так, что она того и гляди порвётся. Приходилось тебе когда-нибудь слушать «Цыганские напевы» Сарасате, но не на концерте, а в таверне, когда цыган играет без нот и забирается высоко-высоко, импровизируя с каменным выражением лица, но не забывая исподтишка подглядывать, как ты заводишься. Слушала, но одна. Музыка — штука стоящая. Музыка — это твоё, она всегда с тобой, когда хочешь, всегда можешь послушать... Марина всё больше увлекается и нарушает правила игры, придуманные ею же самой.

К полуночи они становятся так близки, что Венци без колебаний произносит:

— Хочу жить в этой каюте.

— Правда? — весело спрашивает Марина, а это означает, что она напрочь забыла о мерах предосторожности.

— Правда.

Венци остаётся до утра в каюте Марины, а наутро они объявляют, что решили пожениться.

В обморок мы, конечно, не грохнулись, но, между нами говоря, слегка обалдели. Покрутились, повертелись, позвали Марину на корму и взяли её в оборот. Мы не хотим вмешиваться, в конце концов, мы ничего не теряем...

— Вот именно! Ну да, не больше, чем пожарный сундук.

Зачем ты так, девочка, да хоть бы взять тот же пожарный сундук, пока он есть, его не замечаешь, а придёт кто-нибудь и скажет — забираю... Вот подожди, мы его встряхнём, а если не захочешь по-хорошему, отправим попробовать не холодна ли водичка. Да не хотим мы вмешиваться в её дела, но неужели она не понимает, что у Венци просто сперма на уши надавила за восемь-то месяцев, и он не соображает, что делает, а пройдёт туман, по-другому запоёт.

— Вот что, ребята, — сказала Марина, — я вам не пожарный сундук, я — женщина, если вы всё ещё этого не заметили, человек, если вы не против, и буду делать то, что считаю нужным. Так что разбегайтесь по каютам и открывайте ваши журналы с голыми бабами. А завтра я приглашаю вас на свадьбу.

Несмотря ни на что, получилась грандиозная фиеста. Гуляли оба экипажа. К нашему удивлению, Марина позвала Весо в свидетели, он поднял первый тост, дальше пошло без тостов. Музыка, первый танец молодожёнов, мы ничего не упустили, даже подарок преподнести успели. Венци, высокий стройный парень с лицом гимназиста, щедро улыбался, но взгляд его скользим мимо, словно нас и не было вовсе. Марина тоже дарила улыбки, но они были сдержаны и таинственны.

Ближе к полуночи Васо подошёл к молодожёнам и сказал:

— Я хочу поцеловать подол её платья.

Венци подарил ему одну из своих полусонных улыбок и кивнул. Весо подхватил подол невестиного платья и задрал его кверху, чтобы поднести к губам. Перед нами вновь предстала прелестная картина, ради которой мы несколько ночей кряду дремали на шлюпочной палубе. Марина смотрела куда-то вдаль и улыбалась тонкой улыбкой. Чтобы мы ещё раз увидели, что потеряли.

Но мы вовсе не думали, что что-то потеряли, по крайней мере, не думали, что дадим ей долго торжествовать.

— Ну и как, хороша? — спросили мы у Венци на следующий день.

Его сонная улыбка погасла.

— Мы вот тут всё спорим. Половина экипажа утверждает, что исключительно хороша, другая половина не соглашается.

Вечером того же дня парочка отправилась спать в грязную каюту Венци, а через несколько дней Марина вернулась одна. Мы ждали этого, опять все стояли по своим местам, как в день её приезда. Но на сей раз она не дала нам возможности долго собой любоваться. Поднялась прямо к капитану, пробыла там около часа, потом зашла в свою каюту, и пока мы смекнули что к чему, она была уже у трапа с чемоданами. Всё в той же чёрной широкополой шляпе и чёрном комбинезоне. Мы моментально сгрудились у трапа и преградили ей дорогу. Ты куда, девочка? Что-то медовый месяц слишком быстро закончился. Уходишь, и даже не выпьешь с нами на посошок... хоть бы чао на прощание сказала? Или мы не заслужили?

Марина поставила чемоданы и выпрямилась. Хороша, чёрт возьми, в своём чёрном комбинезоне. И, самое главное, она ничуть не походила на брошенную, как мы того ожидали.

— Все в сборе? -спросила она.

Мы огляделись, кроме вахтенных вроде бы все. Марина развела руками.

— Ухожу я, ребята. Не нашла того, что искала, вот и решила уйти. Что искала-то? С самого начала хотела вам сказать, да вы не спрашивали. На берегу настоящий мужчина мне не попался, думала на корбле найду, говорили, что тут их пруд пруди. Сколько, вы думаете, мужчин у вас на борту? Столько-то мужчин и одна женщина, скажите вы, да? Нет, ребята! Среди вас есть только один мужчина, с которым я как-то пила кофе. Других нет. Скажите мне, неужели достойны настоящего мужчины ваши дешёвые номера, неужели можно назвать мужчиной того, кто поверил, что я переспала со всем экипажем, или того, кто ему об этом натрепал? Хорошо, что на берегу не знают, какие вы болваны и только и можете, что пыжиться. Теперь вам ясно, почему я ухожу? Но куда, этого я и сама вам сказать не могу. Может быть, на другой корабль, в другом месте, по ту сторону океана, если понадобится, в кругосветное путешествие отправлюсь, всё же где-то вы должны быть, проклятые мужики. На прощание вам скажу, что мне хочется плакать. Меньше всего о вас, скорее о себе самой, но больше всего из-за того, что вас нет. Нет вас.

Перевела Элеонора Мезенцева

[На первую страницу (Home page)] [В раздел "Болгария"]
Дата обновления информации (Modify date): 29.06.04 20:57