Новые имена

Венера Рабичева

Валентин Николаевич

— Здравствуйте, — я выбежала из кабинета.

Он медленно, смотря мне в лицо, прошёл мимо.

— Да здравствуйте же, — я руку белую его пожала.

— Ах, это Вы? — печально отозвался он.

И грустная складка на лбу стала глубже, неподвижней.

Лицо, напоминающее луну застывшую,

На котором пятна тёмно-жёлтые и светло-коричневые,

Как кожура, исказилось.

Я поцеловала холодную его щёку.

Щетина седая царапнула нос.

— Это Вы? Ну что же... Вы... — бормотал он невнятно

и дальше, забыв обо мне, отошёл...

Как странно, как странно,

На него не похоже, будто прежнее забыто.

Вздыхаю. Иду.

— Ну, где же ты? — Оказывается — меня ищут.

— Вы меня? Зовёте меня? — спрашиваю. — Я здесь.

— Тебя, конечно, тебя. Он просит тебя. Ждёт.

Потерял. Что же ты стоишь?

— Стою? Не стою я. Просто задумалась.

Бегу. Я уже.

— Ну, что же Вы не здороваетесь? Потерял Вас. —

Трясущуюся руку тянет.

Беру в руки свои, к губам прижимаю,

Поглаживаю.

— Здравствуйте, здравствуйте, —

Не понимала, что творится в его теле крепком и старом,

В душе, в голове.

— Не обижает ли меня кто?

— Никто, никто. Что Вы?

— Хорошо ли мне?

— Хорошо...

Он в глаза мои смотрит, не моргает.

Руку мою не отпускает.

Дрожат теперь обе его руки.

Глаза мутно-голубые,

Как молоко, не видно в них дна,

Не живые.

Какая в них росла трава?

Я знала, он любил людей,

Южный Крым...

— Что? Что Вы говорите? — переспрашиваю.

— Погода? Ну да, погода неважная.

Действует на Вас?

Не удивляйтесь. На многих действует.

Давление? Высокое?

Ноги тяжёлые? Не ходят? Ничего, потерпите...

Вы маму зовёте? Ночами? Зачем?

— Умерла она... — отвечает. — Похоронил

Несколько дней назад.

Я знала. Заранее знала о “ней”.

Теперь молчала.

Стою перед ним: поседевшим, согнувшимся.

— Ей — 99, мне — 72. За жизни боролся.

За её, за свою.

Я любил её, а теперь пустота.

То есть я всё объясню:

Чувство — оно есть, а ЕЁ нет.

Пустота — её уход, а значит, частично и мой...

Какая апатия, бессмыслица в жизни.

А что погода? Погода — это повод.

Ноги не ходят не по её вине,

По вине внутренней.

— Я понимаю. Я Вас понимаю.

Умирал ли кто из близких?

Нет. Но я откуда-то знаю ощущение потери.

Что я знаю о смерти?

Мало что... Смерть — она приходит,

Остаётся память...

О жизни рассказать? Что будет дальше с Вами?

Вы будете жить, мама останется — в воспоминаниях, в словах.

Вы её продолжение.

— По-настоящему мы раз расставались, — рассказывает.

Во время войны, в 42-м.

Потеряли друг друга. Нашли в 45-м.

Я теряюсь. Что делать?

Нужен ли я Вам?

— Откуда такие мысли?

Конечно, нужны!

Вам грустно? Грустите.

Уехать от нас? Всё бросить? На время?

Если на время — езжайте.

Мы с Вами...

Я вспомнила мальчика девятилетнего,

Хоронившего отца.

Был ли он ему отец? Пил, исчезал...

Помню слёзы мальчишки,

Припавшего к груди отцовской,

Рыбой пресной пахнущей.

Помню ли я этого мальчика?

Конечно, помню. Помню.

Сирота, а Вы приютили его.

Помню волосики светлые, лохматые,

На лице веснушки рыжие.

Казался ли он диким?

Сначала — да, с Вами — изменился.

Вы прощаетесь? Улыбаетесь?

Звали этого человека Валентин Николаевич. Он ходил прямо, сидел прямо, спина его была большой, квадратной, неподвижной. Портфель, старый, потёртый, из чёрной кожи, прижимал крепко к себе. Он носил его везде. Валентин Николаевич и портфель. Никогда с ним не расставался, лишь в операционную шёл без него.

Из портфеля всегда извлекались книги, конфеты.

— Валентин Николаевич, спасибо.

— Да, да, — отвечал он и целовал в щёку. — Это Вам. И это Вам.

Несколько коробок с конфетами лежали передо мной.

— Не обижайтесь, — говорил он. — Не надо. На то, что редко разговариваю с Вами... А Вы всегда... Всегда что-то говорите мне. Я внимательно слушаю. Никогда не перестану слушать. Вы для меня близкий человек. Да, да, близкий...

Я галстук после процедуры поправляла, потому что руки его неподвижно свисают вдоль тела.

— А я ведь хирург. Хирург... — и молчит долго. — Теперь вот так, стою перед Вами и сам не верю, что оперировал месяц назад. А-а, что там... — машет рукой. — Не пройдёт ничего. Упал и, уже лёжа в овраге, понял — конец. Был хирург и нет.

Снова садится на диван, портфель открывает. Достаёт книги.

— На, на, посмотри. Одна — моя, другая — тебе в подарок. Та, что моя, — это новые методы оперирования тазобедренного сустава.

“Профессор Г. В. Н.” — читаю. Книга синего цвета, тяжёлая, на первых страницах фотографии: его и пациентов.

[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 19.06.04 14:51