Ироническая
проза
Владимир Миркин
Привет,
Москва!
Смотрим мы
как-то с Нюркой по телевизору «Поле чудес», слова
всякие отгадываем. Настроение у нас по случаю
зарплаты приподнятое, я бы даже сказал,
мечтательное. А Нюрка мне и говорит:
— Вот
гляди, Вань, как люди в столице живут. В передачах
разных участвуют, в ток-шоу ходят... Не то, что мы с
тобой...
Нюрка
тяжело вздохнула.
— Это же
надо, — говорит, — такое счастье! Вся страна на
тебя по ящику смотрит. Даже привет можно
кому-нибудь передать. А тут, кроме базара и
коровы, ничего в жизни не видишь.
Грустно
мне стало на душе, даже как-то обидно за Нюрку.
— А давай,
Нюр, махнём в Москву, меня племяш уже десять лет в
гости зовёт. Кабанчика по осени заколем и махнём.
У них там людей прямо на улицах или в магазинах,
если кто желает, на разные передачи приглашают.
На том и
порешили. Как только листья на берёзах пожелтели,
закололи мы кабанчика и поехали, как говорится,
«в Москву — разгонять тоску».
За две
недели мы с Нюркой пол-Москвы обошли, все
барахолки посетили, даже один раз в цирке были. Но
где бы мы ни ходили, на нас никто не обращал
внимания, на телевидение нас не приглашали, и
вообще никто к нам не подходил.
Одним
словом, ничего интересного в Москве мы не
увидели. Так бы, наверное, и прошёл наш отпуск,
если бы на прощанье мы не заглянули в ГУМ — около
фонтанчика погулять. А цены сейчас, сами
понимаете, космические. Вот мы с Нюркой и гуляем
по ГУМу, как по музею. А вокруг жулья разного —
тьма-тьмущая. Всякие агенты, представители фирм и
другие подозрительные личности так и шныряют, к
прохожим пристают. А сами глазами так и шарят по
толпе, жертву ищут. А если им какой неопытный
гражданин попадётся, который, может быть, и в
Москве-то первый раз, так они ему сразу голову
затуманят разными вопросами, так его бедолагу
охмурят, что он, как закодированный, сам с
радостью отдаёт последние деньги. Только мы с
Нюркой всё понимаем, за карманы держимся,
бдительность не теряем. Но не успели мы подойти к
фонтанчику, как к Нюрке уже подбегает
представитель какой-то турфирмы, рыжий такой, с
наглой улыбкой, и говорит:
— Мадам, не
желаете ли в Кипр или на Канарские острова?
А моя дура
совсем разомлела и отвечает:
— На
острова, — говорит, — не хочу. А вот в Эмираты
поехала бы.
От этих
слов рыжий аж подпрыгнул от удовольствия, а затем
вытащил какой-то лист и давай нас выспрашивать:
Где работаем? Ездили ли раньше за границу?
Телефончик выспрашивает, адрес ему подавай...
Понятно для чего!
Тут я не
выдержал и говорю:
— Я,
конечно, дико извиняюсь, товарищ агент, мы бы с
женой и рады поехать за границу, да денег нет. Я
бы, если бы деньги были, и сам поехал, хоть бы на
Северный полюс. Да только, — говорю, — где их
взять.
А сам про
себя усмехаюсь и думаю: «Ну что, съел, рыжий!
Получил дулю в нос! Денег нет — и крыть нечем».
Но рыжий,
собака, не унимается.
— Зря, —
говорит, — мистер, вы так волнуетесь. Нашей фирме
от вас ничего не надо. — А сам суёт Нюрке какой-то
билет...
—
Поздравляю, — говорит, — вас, мадам, от лица всей
нашей фирмы. Вы выиграли автомобиль! Наша фирма,
— говорит, — приглашает вас с мистером на
презентацию, где вы и получите свой выигрыш.
Только, — говорит, — надо приобрести входной
билет за сто долларов.
Я как
услышал про сто долларов, так у меня внутри всё
похолодело.
«Ну, думаю,
всё — началось! Кодировать начали».
А моя Нюрка
словно сбрендила. Без ножа меня режет.
— Вань, —
радуется она, — какое счастье! Машину выиграли!
«Всё, —
думаю, — сгорели! Совсем у моей бабы крыша
съехала. Видимо, здешний климат ей не в пользу».
А рыжий всё
напирает, в офис нас приглашает. Нюрку словно
гипнозом к себе приворожил... А я ещё, как назло,
все деньги ей отдал. Тогда я решился на последнюю
хитрость, притворился, что мне плохо, схватился
за сердце и говорю:
— Ой,
что-то мне плохо, душно. На воздух надо. Воздуха не
хватает. — А сам Нюрку за собой к выходу тащу
подальше от этого рыжего. А Нюрка испугалась,
побледнела.
— Вань, —
говорит она, — может, тебе скорую помощь вызвать?
А я смотрю
на неё внимательно и качаю головой.
— Эх, ты, —
говорю, — голова ты бедовая. Тебе скорую помощь
надо вызвать! Ты, — говорю, — головешкой своей
когда-нибудь думаешь? Ты долго ещё меня без ножа
резать будешь? Ну какие острова?! Какой
автомобиль?! Лучше бы карманы крепче держала!
А Нюрка,
чертова баба, совсем сдурела.
— Не желаю.
— говорит, — тебя больше слушать. Ты мне шубу
купил? Ты меня в Большой театр сводил? Я тебе, —
говорит, — не рабыня Изаура. Что хочу, то и буду
делать!
А сама
отвернулась от меня и побежала к выходу из ГУМа.
Ну а я, понятно, за ней. Так мы и вышли на Красную
площадь. Нюрка впереди, а я — сзади. Не успели мы
выйти на площадь, как к нам уже подходит какой-то
бородач с микрофоном в руке.
—
Здравствуйте, — говорит он нам с Нюркой. — Вас
приветствуют телекомпания НТВ и я — её ведущий —
Николай Неизвестный.
— А где же
тогда ваша телекамера? — спрашиваю я его.
А бородач
как бы и не обижается на моё замечание.
— А вы
посмотрите внимательно на Кремль. Видите, на
крыше окошечко?
Мы с Нюркой
посмотрели на Кремль. Действительно, виднеется
какое-то окошечко на крыше.
— Так вот,
там, — объясняет бородач, — и устроена скрытая
телекамера НТВ.
— Точно, —
подтвердила Нюрка.
— Вижу,
что-то блестит... Похоже на телекамеру...
— Вот, вот,
— говорит бородач.
— А сейчас,
— говорит, — замрите. Снимать вас будем по
телевидению. — А сам бегает около нас, всё
выбирает лучшее место для съёмок.
— Станьте,
— говорит, — здесь. Станьте там.
А я тихо
Нюрке шепчу на ухо:
— Жулик он
— этот бородач. Сматываться надо!
А она мне:
—
Колхозник ты, Вань, несчастный! К тебе, — говорит,
— интеллигентный человек обратился. Приглашает
тебя, дурака, перед всей страной выступить. А ты
ещё кочевряжишься.
Я ещё раз
посмотрел на бородача, а потом на окошко в Кремле.
А сам думаю: «А хрен его знает! Может, Нюрка и
права. Технический прогресс сейчас далеко пошёл,
за ним не угонишься. Да и бородач такой вежливый,
обходительный. Не все же, — думаю, — вокруг
жулики и проходимцы. Должны же быть и порядочные
люди».
А в это
время бородач объявляет начало съёмок.
— Начнём,
— говорит, — с небольшого приветствия. Прошу, —
говорит, — повторить за мной громко и протяжно:
«Привет, Москва!»
Мы с Нюркой
как-то поначалу застеснялись, и приветствие
какое-то у нас получилось тихое, неказистое.
Бородач не унимается:
— Громче,
— говорит, — ещё громче!
Нюрка меня
толкает в бок. Мол, чего молчишь, а сама во всё
горло как заорёт: «Привет, Москва!» Да так громко,
что вокруг нас сразу народ собрался. Видно,
приняли нас за артистов.
А бородач
повернулся к Кремлю, к тому самому окошечку, и
обратился к скрытой телекамере:
— Дорогие
телезрители. Я — Николай Неизвестный — веду
репортаж с Красной площади. Хочу представить вам
тысячного гостя нашей телекомпании... — он
повернулся к Нюрке: — Представьтесь, пожалуйста,
телезрителям.
Нюрка моя
не оробела, только платок немножко поправила.
— Я, Нюра
Гришковец — передовая телятница колхоза
«Красный октябрь». А это, — говорит, — мой супруг
Ваня — передовой комбайнер.
Тогда
бородач вытаскивает из сумки духи и импортный
утюг.
— Это вам,
Нюра и Ваня, презенты от нашей компании. Чтобы, —
говорит, — не забывали Москву у себя в колхозе.
Взяли мы
эти подарки, а бородач спрашивает:
— Может
быть, хотите что-нибудь передать близким и
друзьям?
— Как,
прямо сейчас? — удивилась Нюра.
— Конечно,
— подтвердил бородач. — Вам, как тысячному гостю
нашей телекомпании, всё можно.
— Какое
счастье! — воскликнула Нюра. — Хочу передать
привет всем жителям нашего села.
Она на миг
замолчала, что-то прикидывая в уме.
— А ещё, —
говорит, — хочу передать привет куму Степану и
его жене Евдокии, а также деду Николаю и его
внучке Алёне.
—
Прекрасно, прекрасно, — обрадовался бородач.
— А ещё
хочу передать, — не унималась Нюрка, — своей
подруге Люсе, что халат я бабе Дуне купила, а вот
туфли деду Николаю нет, размера нужного не нашли.
А так, — говорит, — всё у нас хорошо.
— Чудесно,
— заключил бородач, а затем опять повернулся к
скрытой телекамере.
— А сейчас,
дорогие телезрители, я хочу объявить, что наши
гости из Украины решили пожертвовать сто
долларов для сирот России.
— Как сто
долларов? — спрашиваю я бородача.
А Нюрка
меня толкает в бок и бровями в мою сторону
дёргает: «Дескать, не позорься перед всей
страной», а сама замечает:
— Сто
долларов мы, конечно, дать не можем, но сто гривен
для сирот не пожалеем.
И
протягивает бородачу стогривенную. А он
вытаращил глаза на Нюрку, как будто впервые её
увидел.
— Что, —
говорит, — дамочка, вы мне даёте?
— Гривны,
— отвечает ему Нюра.
Бородач
как-то весь в лице изменился и говорит обиженным
голосом:
— Что же
вы, дамочка, себе позволяете. Я вам одних подарков
на тридцать долларов вручил. А вы мне хохлобаксы
суёте! Прошу, — говорит, — вернуть мне презенты.
Мы с
Нюркой, конечно, отдали подарки, а сами ничего
понять не можем.
— А как же
репортаж? — спрашиваем мы у него.
— Временно
прерывается, — отвечает бородач, — вследствие
финансовой неувязки.
Мы с Нюркой
продолжаем стоять, как остолопы. Ничего не
понимаем! А тут как раз из-за угла появилась
фигура милиционера. Бородач как-то весь
засуетился, засобирался и рванул к ГУМу.
А Нюрка
открыла рот от удивления.
— Куда это
убежал наш тележурналист?
— Жулик,—
говорю я ей, — твой журналист. Милиционера увидел
и убежал.
— Как
жулик?! — удивилась Нюрка. — А с виду такой
обходительный, интеллигентный. Так хотелось с
ним пообщаться.
— Тебе бы
только пообщаться. Это всё ты меня в эту глупость
втравила. Дожили! Кому скажешь — не поверят. Со
стенкой разговаривали. А всё ты: «Привет, Москва!
Привет, Москва!»
А Нюрка
меня успокаивает:
— Да ты,
Вань, сильно не переживай. Зато будет что
вспомнить на старости лет!
«Может быть, Нюрка и
права, — подумал я. — Каких только чудес не
увидишь в Москве!»
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify
date): 19.06.04 14:51