Гадание
Отчего же не погадать? Можно и погадать. На то и святки, чтобы хоть одним глазком в то, что будет, заглянуть. Для этого мне карты не нужны. И кофейная гуща не нужна. А уж обувь бросать из дома и к прохожим приставать, мол, кого как зовут, — смешно, это не гадание, а так, вышедшее из моды пустое суеверие. Я просто на тебя посмотрю. Будто в первый раз вижу и в последний. В первый раз, когда на тебя смотрю, вижу, что Бог для тебя хотел, с какой целью он тебя жить пустил. В последний раз, когда смотрю, вижу, что от божьего замысла осталось, и есть ли у тебя понимание, что этот замысел был. Встречаются ведь и такие, что думают, будто живут сами по себе. Ты не бойся. Даже если я и увижу плохое, то не скажу. Зачем тебе правда? Ты же себя любишь, а бороться тяжело — ты и твои зависть и ревность за столько лет уже так сроднились, что теперь ты не отличаешь, где ты в первоначальном замысле и где ты с ними не разлей вода. Борешься с ними, а кажется, что с собой. А себя очень жалко. Себя побаловать хочется. То сладеньким, то остреньким. Вон и жирок набежал, и в глазах усталость. Где уж тут бороться. Плыви по течению. Не маши руками. Сохраняй силы, чтобы вовремя раздувать щеки. Пусть все видят, как легко держит тебя на плаву чужая вода. Вот и всё. Больше ничего для тебя нет. Эта маленькая Гео Не надо смотреть из космоса — оттуда не видно. Посмотри из окна электрички — уже кое-что можно заметить. А лучше выйди и оглядись. То, что вокруг, это и есть земля. Например, вон тот луг у ручья, полускрытого ивами. Прежде — не на моей памяти — здесь была запруда и стояла мельница. Мельник, как положено, знался с водяными и лешими, оттого мука получалась тонкая, чистая, а хлеб из неё вкусный и сытный, долго не черствел, и даже отруби пахли сдобой. Крестьяне везли сюда на подводах зерно, а увозили муку, ржаную — с ближних полей, пшеничную — с дальних, и у мельника всегда водились денежки. В низинку выгоняли лошадей в ночное, а сразу за полем у ручья бабы садили капусту, и кочаны родились все плотные, гладкие, что твой арбуз. Когда на рассвете осеннего дня 1812 года лихой французский драгун в один скачок перемахнул ручей, полетели кочаны во все стороны из-под копыт его гнедого жеребца, а одна подкова сорвалась, упала и ушла в рыхлую огородную землю. Подкова эта спасла жизнь драгуну: пока искал кузнеца, да пока тот подковал коня, опоздал он в штаб с бумагой, а когда прибыл туда, то застал там панику, стоны раненых и умирающих — русское ядро угодило прямёхонько в лагерь, именно в штабную палатку. Chair a canon, пу-у-шечное мясо... Сто пятьдесят лет спустя здесь уже ни мельницы, ни запруды, и на много вёрст окрест, то есть километров, никто хлеба не сеет, ни чёрного, ни белого — крестьян нет, и подвод нет, и коней нет, а от кузнецов одна фамилия осталась, да и полей, которые пахать, тоже нет. Вся земля поделена на квадратики по шесть соток и роздана городским — кому для выживания под огурцы и картошку, а кому для отдыха под шезлонг и железные заборы. Но есть ещё луг у ручья, полускрытого ивами? Есть. Но через двадцать лет, и его уже нет. От прежней маленькой Гео уцелела лишь счастливая подкова французского драгуна, её отрыл на капустной грядке старый дачник и прибил у крыльца. КошкаОдин плохой человек жил один. Он не потому жил один, что был один плохой, и не потому что был плохой, а просто так получилось. И когда он много лет уже пожил в одиночестве, оно ему надоело, и он решил поселить в своём доме кошку. Почему именно кошку? Места занимает меньше, чем аквариум, дрессировать её не нужно, не собака, и глупостей не повторяет, как попугай.
Кошка оказалась очень весёлой, то с верёвочкой на полу играла, то комара залетевшего ловила. Вполне безобидная кошка. Настораживало только, что любила она поточить когти в углу за дверью, все обои оборвала. Но дело не в обоях. Когти у неё были острые, точно сталь в бритве «жиллетт», и хозяина на всякие мысли наводили: вдруг она ночью на него прыгнет и этими когтями в сонную артерию прямо... И решил он когти ей обстричь. И обстриг, и сразу успокоился, и стал стричь регулярно, чуть отрастут, он сразу их и стрижет.
Кошке процедура стрижки не нравилась, но она терпела, и вроде на ней это никак не отражалось — по-прежнему с верёвочкой играла и комара ловила. Но бывало и так, что вдруг притихнет, играть не хочет, сядет за дверью в углу, там где обои разодранные, смотрит на них и смотрит, смо-о-о-трит...
Однажды, когда хозяин подступил к ней с ножницами, кошка нечаянно возьми и подожми пальчик на правой передней лапе. Хозяин ничего не заметил, все коготки постриг, кроме этого. В следующий раз повторилось то же самое. Научилась кошка прятать свой единственный коготок, ничем себя не выдаёт. С верёвочкой играть и комара ловить перестала. Ночью подойдёт к обоям, хочется коготок попробовать, а нельзя. Хранит коготок в тайне, бережёт его. А тот знай растёт, сильный, острый, точно сталь в бритве «жиллетт».
Но хозяин все-таки заприметил коготок, решил состричь, да ножницы куда-то запропастились, отложил до утра. Кошка утра дожидаться не стала — только он заснул, она прыг к нему на грудь и...
Плохой человек знает, какой беды ему бояться? Или он её кличет? Или сам творит?
Кукун
Спасибо. Я поживаю хорошо. Я поживаю хорошо, потому что вокруг меня чисто и свободно. Всех поганых людей я вымела, вытрясла за дверью, точно половик. Пусть только попробуют сунуться со своей грязью — мешалкой их всех, как говаривал один мой бывший коллега. Сам он, впрочем, этой мешалкой от меня тоже получил. Свобода моя ему не нравилась. Эка невидаль! Свобода моя никому не нравится, зато я её больше жизни люблю.
Старые письма и фотографии я сложила отдельно — потом разберу. Когда время придёт, и прошлое не будет для меня в такой степени настоящим и будущим. А когда оно придёт, чистое время, свободное? И вообще где оно, мое чистое, свободное? Не съел ли его кто, схавал-схрумкнул?
Опасения мои не напрасны, поскольку известно, что дураки и хамы, например, только чужим временем и питаются. А от них как уберечься, ведь они везде! Недавно некий дурак и хам, а точнее, хам и дурак, возомнил... нет, всё-таки дурак и хам, надо подчеркнуть, что прежде всего дурак, потому что когда хам, то это видно сразу, а дурак может поначалу притворяться, мимикрировать, и чтобы другие не ошибались, необходимо в первую очередь классифицировать его как дурака, то есть хама с очень слабыми умственными шевелениями, который возомнил себя, в смысле о себе... Ой, ну о чём же мнить? Сидит в чужом гнезде, хозяев спихнул, рот разевает, стрелки часов жрёт, чужое время заглатывает, раздувается, я, говорит, здесь кукун, какое захочу время, такое и будет. Стрелки из него уже с этим ...самым ... выходят, в гнезде не продохнуть, а время, конечно, не появляется. И не появится: там, где кукун, там время не живёт, оно любит, чтобы чисто было и свободно, а у кукуна все грязь да тайная канцелярия, то бишь третье отделение, то бишь органы.
И наступило безвременье — вещь препакостная. Вонь из гнезда, все нос воротят, а сказать слабо — органы всё-таки внутренние. И вот тут свобода моя очень мне пригодилась, только она и спасла меня — свобода движения ноги, пинок называется. Получил кукун пинок под зад, и сразу стрелки на часах выросли — время ожило, понеслось навёрстывать упущенное, свежестриженным газоном запахло. Если бы ещё то гнездо промыть с хлоркой... ну нет, кто эту пакость допустил, тот пусть за кукуном и выгребает. А у меня, слава богу, стало чисто и свободно. И время пришло. Моё время пришло.
Прошедшее
Настоящее
Будущее
ЗавистьЧувство это распространено среди разных слоёв общества. Так, в черновиках Даля находим два ярких примера зависти. В первом случае богатая купчиха держала модную лавку, а товар приобретала для неё одна опытная закупщица и так ловко это делала, что отечественный товар поступал лучше иностранного и раскупался быстрее, а обходился по затратам намного дешевле. Казалось бы, хозяйке прямая выгода, но, как пишет Даль, в зависти нет корысти, и купчиха своей же работнице и позавидовала, не стерпев, что ту все нахваливают. Рассчитала её в одночасье и сама занялась закупками. Убытки, конечно, пошли, и немалые, но купчиха всё равно была довольна.
Во втором случае дело произошло среди крестьян. В пору сенокоса вышли мужики на луг и двинулись каждый своим рядком. А всё женское общество и детвора издали за ними наблюдают и между собой судят, кто же будет самый скорый да спорый. Через некоторое время один из мужиков, на вид-то здоровый, заметно увял и начал отставать. Всё больше и больше отстаёт. И так позавидовал он тем, которые его обошли и на которых бабы смотрят, что скинул с себя рубаху и портки и заскакал голяком по скошенным валкам, всё у него трясётся, а он ещё косой размахивает. Мужики на него ноль внимания, знай идут вперёд, работать надо, а женское общество, конечно, смехом рассыпалось. Дурню здоровому только того и потребно. Ведь если рассудить, зачем ему сено, когда у него не только коровы, но и козы отродясь не водилось.
Со времен Даля мало что поменялось. Бедный завидует богатому, богатый умному, умный красивому, красивый святому, святой убогому, убогий здоровому, здоровый... Ну и так далее, колесо вертится. И до того сильно это чувство, что мало кто с ним может совладать.
Иллюстрации Елены Евсеевой.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify
date): 19.06.04 14:51