В третий
раз в качестве рецензента-пловца бросаюсь в
интеллектуально-неспокойный водоём под
названием «Русский язык в центре Европы» и опять
захлёбываюсь с пугающей радостью от современной,
взвихренной, вспененной, бурунной нашей
российской всепроблемности.
На этот раз
я осмелился сделать «двойной заплыв», а именно:
внимательно вдоль и поперёк буквально
профильтровать пристрастным критическим оком
номер пятый за 2002-й год и номер шестой за 2003-й.
Признаюсь,
что практически на каждой странице не
получилось придирчивого анализа.
Эмоционально-взволнованнное отношение «просто
читается» — побеждало. Это не случайно. Журнал,
не подстраиваясь под планку занимательного
уровня, какими-то одному ему присущими секрету и
загадке способствует интимному общению.
Думается, что одна из составляющих секрета — это
усиленная мягкость и даже нежность дизайна.
Несколько больше стало афористичных, в одну-две
строки, послестатейных отбивочек. Естественно и
ненавязчиво разбросаны по журналу видеоостровки
фотографий и рисунков. Но каков подбор фамилий:
Н.Гончарова, А.Родченко, М.Серебрякова, Л.Голошка,
Ю.Анненков, А.Модильяни, К.Петров-Водкин... И всё
это пиршество не во вред текстовому наполнению. И
если не дать себе впасть в грех простой отговорки
— дескать, мифическая тайна конструкции,
композиции и прочее, — то надо сказать честно —
всё продумано, взвешено и выстроено
редколлегией. Они не говорят о своей любви к
русскому языку, литературе, культуре, нет, они как
бы заставляют свою любовь парить над словами. И
единственное, что объективно меня расстраивает,
— это невозможность хотя бы вкратце
остановиться на всех материалах. Искренне прошу
прощения у тех авторов, материалов которых не
удастся коснуться.
Но разве
возможно не привести отрывок из работы
словацкого учёного А.Червеняка
«Эссе о русской литературе в период
глобализации»? Отвечу тенденциозно-прямолинейно
— нельзя. Давайте вместе вчитаемся и подумаем:
«Человек — абсолютная ценность, так
сформулировал духовный инвариант русской
литературы Ф.М.Достоевский. Это завет великой
русской литературы. И мы, словацкие и чешские
русисты, взявшие добровольно на себя эту ношу,
чтобы выбирать из неё семена «доброго, разумного,
вечного» и передавать их тем, кто в них нуждается,
мы с горечью в сердце смотрим на тех и то, как
огромная часть постмодернистской литературы
пинает в лежачих, плюёт на униженных, издевается
над поруганными...
Что из
сказанного следует?
Из
сказанного следует, что русская классическая
литература могла бы стать основой формирования
новой духовности, адекватной стремлению
человечества к единению и глобализации. Станет
ли она такой? — вопрос гамлетовский. Он касается
не литературы, а её социально-политических
контактов.»
Ценнейшая
внутренняя составляющая эссе — повод для
размышления, для диалога. И ещё одно ключевое
слово автора — сомнение. Все подобные штрихи
притягивают и завораживают. А.Червеняк
не поучает, а соразмышляет. Чувствуешь себя
немного даже соавтором.
Возьмём
другого автора, и тут уже одного названия
достаточно, чтобы привлечь наше внимание —
«Учитель русского языка: вызов многоязычной
Европе». Что за вызов? Почему вызов?..
А.Бердичевский умеет так показать ракурс, так
высветить угол обзора, что вроде бы самый
«скучный» раздел «Методика» буквально
«вливается» в тебя.
Сделаем
«нырок» в шестой номер 2003-го года — и (моё
личное, своё) — я испытал стыд, что «прозевал»
юбилей великого русского философа Владимира
Сергеевича Соловьёва. Напомнил мне об этом
тонкой и умной статьёй Ю.Рыбак: «Владимир
Соловьёв и Михаил Пришвин о смысле любви». Вот
следующий характерный кусочек из работы:
«Хочется обратить внимание на то, что мы являемся
тут свидетелями уникального явления: в конце 19-го
века Вл. Соловьёв пишет своё философское
рассуждение о смысле любви (прежде всего о
смысле половой любви, любви мужчины и женщины),
а спустя полстолетия, в январе 1940 года,
встречаются в Москве Михаил Пришвин и Валерия
Дмитриевна Лиорко, чтобы, грубо говоря, своей
жизнью, своим «жизненным экспериментом»
«проверить правдивость» положений работы
Владимира Соловьёва...»
Такой
уровень погружения в проблематику русской
культуры, как говорится, дорогого стоит.
Встречаются
и неоднозначные по своей концепции статьи, но
придающие своеобразную терпкость журналу. В том
же шестом номере В.А.Маслова из Беларусии
представила работу «Об индивидуальном
поэтическом стиле М.Цветаевой». И как
ошеломляюще «непричёсано» звучит уже первый
абзац: «О Марине Цветаевой, величайшем поэте ХХ
века, написано достаточно много, но исследование
её творчества получило биографический крен, хотя
гораздо важнее не сама биография (и особенно
сексуальная), а её творчество в своём истинном
масштабе, ибо поэт не подвластен воле и рассудку
и живёт он не в рассказах современников и
многочисленных биографиях, а в собственных
стихах, в творчестве...» Я не знаю, как бы отнёсся к
этой почти воинственной субъективности, но в
общей постатейной композиции журнала раздумья и,
одновременно, «наскоки» на биографов и
исследователей не носят налёта некоторой
поверхностной лингвистической атаки. Над всем
витает дух искренности. Думается, что это
тоже можно поставить в явный плюс редакционной
коллегии и главному редактору.
Опять
сделаем прыжок из журнала в журнал и коснёмся
раздела «Культурология». Он начинается с «Эссе о
фотографии» Э.Колларовой. Какое «вкусное»
начало: «Фотография - это не вещь, а культурное
событие. Надо её читать и интерпретировать как
текст». Всё. Дальше уже не оторвёшься и все
представленные фотоработы будешь старательно
именно — читать. И естественным образом
переходишь к следующим статьям, будь то работа
Э.Неметовой «Международный Месяц Фотографии в
Москве» или же небольшая, но ёмкая зарисовка
О.Видовой «Женская тема в русском плакате ХХ
века». И всё глубже и объёмнее начинаешь
осознавать, что одно дело — произнести фразу,
пусть и весомую, «диалог культур», а нечто
качественно иное — системно выстроить
диалог культур. То есть, немного подробнее, в
подаче материалов самых разных авторов
присутствует тоже культура, без неё, родимой,
никуда не денешься. Поэтому и не кажется
притянутой за уши статья автора из Чехии
З.Матыушовой «Концепция “быта” в ранней
беллетристике Виктора Астафьева». Не забыли нашу
матушку-Сибирь. Господи, как же это сближает нас
духовно, когда учёный из «прилизанной» Чехии
приводит следующий пассаж из повести «Перевал»:
«Тайга, она тоже для кого мачеха, а для кого и мать
родная. Для одних пуста, для других густа». И тут
же, помимо твоей воли, перед глазами яснее, чем до
этого, вспыхивает образ бравого солдата Швейка,
за ним уже рисуется поручик Лукаш, чуть дальше —
сапёр Водичка и так далее. Новые, доселе
пропущенные грани великой книги, постепенно
начинаешь прозревать.
И
следующая мысль приходит в голову. Прежде, чем её
выскажу, подчеркну, что не хочу обобщать, а отнесу
все внутренние умственные метания только на свой
счёт. Так вот, некоторая моя национальная спесь в
отношении родной литературы поумерилась: мне
убедительно доказали, что это недопустимо.
Получился одновременно тактичный и властный
нравственный урок. Культура — строгая наука.
Сколько раз мне приходилось использовать в своих
работах понятие М.М.Бахтина «большое время» без
глубинного проникновения в его сущность. И это я
тоже осознал после проработки двух номеров
журнала «Русский язык в центре Европы».
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Словакия"]
Дата обновления информации (Modify
date): 03.08.04 17:51