Удачные книжные проекты

Геннадий Цуканов

Ещё одно прощание...

(Рецензия на книгу Анатолия Жигулина «Полвека боли и любви», М., Союз российских писателей. 2001)

zigulin.jpg (10730 bytes)

Есть одно и, к сожалению, горькое совпадение различных рецензий на разных авторов: приходится писать о книгах людей, недавно ушедших из жизни. Но в этом печальном совпадении есть своя несомненная высшая правда. Она, эта правда, мудра и проста — со всеми выдающимися людьми, умершими на пороге нового тысячелетия, завершил свой цикл двадцатый век. Безусловно, что время неумолимо и век так или иначе сменяется другим, но почему же так обострённо чувствуется глобальное перемещение стрелок на часах вечности тогда, когда нас оставляют Личности?.. Вопрос отнюдь не риторический. Он порождает множество других. Ну хотя бы следующий: «А будет ли достойная смена ушедшим?» И так далее в таком же роде.

Анатолий Жигулин, вне всякого сомнения, относится к таким вот Личностям с большой буквы. И понимаешь это весьма отчётливо и как-то интимно обострённо, читая его посмертную книгу, — больше ничего не требуется: просто читай и думай. И сострадай. Ибо книга эта, составленная самим автором, предельно трагична. Но как же при всём этом она изящно сделана, как тончайше продумана до мельчайшей деталечки. Обращает на себя внимание уже название в его какой-то неизбывной противопоставительности — чисто русская жизненная и метафизическая особинка — «Полвека боли и любви».

Далее, что тоже немаловажно, это проникновенно сказанное вступительное слово: «Но удел мой прекрасен и вечен...» В этой книге трудную задачу предварения основного корпуса взяла на себя вдова — Ирина Жигулина. Строго, достойно и очень ясно рассказала она, как рождалась последняя книга поэта... И на последнем слове я споткнулся. Да, привычно называть Жигулина поэтом, но и прозаик он отменный. И по его последней книге, где вторая часть состоит из новелл и рассказов, можно судить об уровне Анатолия Владимировича как новеллиста и рассказчика. И здесь, в этом разделе, уже одно его название несёт высокий смысл и символическую глубину: «Ты всё это видел, Господи...»

Несмотря на отменное мастерство Жигулина-прозаика, читать его до жути нелегко. Он говорит о своих лагерных годах, а его эмоциональная память так точна и скрупулёзна, что порой не просто мороз по коже пробирает, а даже физически ощутим страшный мороз Колымы. Но ведь именно в ГУЛАГе автор пережил свою первую любовь и художественно безоглядно смело рассказал об этом. Поверьте на слово, что Жигулин в «лагерной» прозе своей совершенно не похож ни на кого. Он не лучше и не хуже признанных мастеров этого, с позволения сказать, жанра литературы. Он — просто другой. И «другостью» своею очень и очень интересен. Вот, например, новелла «Лучше было бы умереть». И опять какое отточенное, хотя и жутковатое, название. Процитируем только первый абзац: «Воры и суки. Вопрос этот стоит разобрать потому, что в настоящее время этих двух, смертельно враждовавших между собой главнейших группировок уголовного, блатного, преступного мира — и вольного, и лагерного, — кажется, уже не существует. Это уже история. Но для меня она была реальностью. Мало того, в сталинских лагерях я сталкивался с ними, от тех или других порою зависела моя жизнь».

Читать подобное нелегко. Но необходимо. Никакой «чернухи» у Жигулина нет и в помине. Есть суровая правда жизни, даже подчас антижизни, но — правда. И свет. Да-да, именно свет. И надежда. И вера. И любовь. А с подобными атрибутами этики разве может бояться говорить о самых нелицеприятных сторонах жизни автор-страстотерпец?! Он и не боится, и говорит.

Он попрощался с нами достойно и красиво своей последней книгой. И камертоном безошибочно выбрал следующее стихотворение, которое не нуждается ни в каких эпитетах и восхвалениях, оно говорит само за себя, да и не может быть иначе в настоящей поэзии:

Полынный берег, мостик шаткий.
Песок холодный и сухой.
И вьются ласточки-касатки
Над покосившейся стрехой.

Россия... Выжженная болью
В моей простреленной груди.
Твоих плетней сырые колья
Весной пытаются цвести.

И я такой же — гнутый, битый,
Прошедший много горьких вех,
Твоей изрубленной ракиты
Упрямо выживший побег.


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 10.12.03 17:55