Представляем рукопись

Ксения Охапкина

Лунная ночь на Днепре

(Из книги «Вдохновение» о русских пейзажистах XIX века)

Прошлым летом Архип Иванович* и Вера Леонтьевна ездили на Украину, на Днепр. Им не надо ни дачи, ни старых барских усадеб, заброшенных и живописных, о которых мечтали многие художники. Они обходились малым: нанимали старика-возницу с парой лошадок, запряженных в скрипучую бричку с откидным верхом. Не отступая от вековых традиций, вставали с рассветом, ехали утренней степью, где каждый придорожный куст полыни, украшенный росой, розовел под лучами, готовый на первый план задуманной картины.

* Архип Иванович Куинджи (1842-1910) известный русский пейзажист, автор картин «Ладожское озеро», «Чумацкий тракт в Мариуполе», «Степь», «Березовая роща», «Лунная ночь на Днепре» — Государственная Третьяковская галерея, Государственный Русский музей.

И. Крамской. Портрет А.И. Куинджи. Конец 1870-х

Архип Иванович бодрый, веселый в минуты сборов, путешествовал с удовольствием. Дорога вела с пригорка в ложбину, затем на высокий бугор. Хотелось скорее увидеть скрытое за горизонтом: как там? Не случайно многие его пейзажи написаны на холсте, растянутом в ширину, построены по диагонали, которой становилась дорога или берег извилистой речки, уходящей в неоглядную даль. Куинджи умел придать им скрытое движение, обязательную протяженность и дальше, за краем картины.

Отдыхали на ближнем попутном хуторе, где всегда находилась расторопная хозяйка — мастерица варить галушки и заквашивать стопленное докрасна молоко. Ночлег просили устроить на свежем сене. Недавно скошенное в луговине и по оврагам, сушеное на жарком солнце, собранное в стожки, когда запахи разнотравья еще не успели развеяться, оно отдавало силу здоровой цветущей земли и само прибавляло здоровья, как целебная ванна. Проснувшись, ехали дальше или гостили на хуторе сколько понравится, приспосабливая быт к желанию Архипа Ивановича писать этюды.

Когда приближалась ночь, он ждал ее, вглядывался в потемневшие, но еще не потухшие краски. Его обостренное зрение находило и тут все тона и оттенки. Луна сама, как художник, обобщала формы, скрывала в густой тени все ненужное и случайное. С чем для Куинджи могла бы сравниться ночная прогулка в новом необжитом месте? Пожалуй, ни с чем! Мир забылся в спокойном сне. В небе россыпи крупных звезд. Таинственно течет могучий, полноводный Днепр и блещет как рыбья чешуя. Плывут облака, с ними будто плывет луна. Если долго смотреть на нее, то будет заметно, как медленно вращается земля в космической необъятности.

На дальнем берегу чумаки у костра ведут простые и мудрые разговоры о трудной жизни, о чудесах, о постоянных бунтах не стихающих на Украине, да и по всей неоглядной России. В одной из хат незнакомого хутора засветилось оконце. Значит случилась в той хате забота или молоденький хлопец тайком затеплил свечу, чтобы читать интересную книжку. В овраге бряцают путами кони. Подпаски дремлют на старых овчинах. Все их думы известны Куинджи. Махнула крылом, пронеслась над берегом ночная птица... Родная земля! Как выразить чувство? Как написать тебя, показать людям благо и счастье сей жизни?!

К этой картине он шел давно. Ездил на Днепр, быть может, за этим сюжетом, который только сейчас, в Петербурге, прояснился, уложился в картину, еще ненаписанную, но уже, казалось, реальную. Дни, недели Куинджи почти не выходил из мастерской. Работа захватила настолько, что даже обед, как затворнику, Вера Леонтьевна приносила наверх. Задуманная картина — мерцающая, живая стояла у художника перед глазами. Трудился над ней осень и зиму. Весной заканчивал свое необычное творение.

Иван Николаевич* видел «Лунную ночь на Днепре» в мастерской, еще неоконченную, «неприбранную», но великую. Разглядывал мазок за мазком. Диву давался: все просто, слишком просто... и непостижимо! Организует картину движение реки, плавные ее изгибы расширяют и углубляют пространство. На фоне реки, сверкающей лунными бликами, милый сердцу Куинджи ветряк. Близкий план в тени, на втором — несколько беленых хат. Безлесые холмы спускаются к реке. Все обыденно, неживописно по понятиям большинства пейзажистов. Лишь освещение особенное, куинджевское. Ему удается такое соединение красок, которое в картине, при темных тонах берегов и неба, создает ощущение свечения Луны. Лунным светом залитый берег он писал не однажды. Теперь написал Луну! Обычно у живописцев она остается за краем картины или задрапирована облаками. Куинджи написал ее в тот момент, когда ненадолго рассеялись облака.

* Иван Николаевич Крамской (1837-1887) русский живописец, создал галерею портретов писателей, художников, композиторов, общественных деятелей, один из учредителей Товарищества передвижных художественных выставок.

Крамской озадачен новым творением художника, неожиданным, неповторимым. Так еще не писал никто! Когда изучают ценнейшее в мировой истории произведение, кем-то, когда-то созданное, ему поклоняются, его превозносят. Но тем удивительнее, когда приходит в мир творение, которое сравнить-то не с чем! Оно возникло только что, на соседней улице, когда творец этого чуда, этой невероятности, стоит тут, рядом, топчется на месте, что-то объясняет, в чем-то еще сомневается, пересказывает, что именно хотел сделать, как написать, давно уже думал... и вот, получилось! Крамской понимает — это счастливый взлет, и в творчестве, и в жизни Куинджи. Его мечты сливаются с действительностью, идеалы с жизнью. И, конечно, талант! Талант увидеть, предугадать тона при смешивании обычной краски, выдавленной из тюбиков, купленных у Беггрова в лавке. Талант различать малейшие оттенки, соединять в тона, в цвет, дающий ощущение света!

Куинджи сумел достичь того, что доступно только великим художникам, не во всех, но в великих произведениях — на полотне или в камне, или в росписи фрески — материалах статичных, передать ощущение движения! Но... днем видеть ночь... А хорошо ли это? Свет луны смешивается с дневным освещением. В этом какая-то психологическая неурядица, нонсенс (нелепость) сказали бы англичане...

Куинджи проснулся ночью. Мысль, как озарение: «А если... «Лунную ночь на Днепре» показывать в темной комнате?!» Он вскочил, зажег керосиновую лампу и, шаркая домашними туфлями, побежал по лестнице в мастерскую. Там зажег еще лампу, поставил их обе на пол по краям картины. Эффект оказался разительным: пространство в картине расширилось, луна светила окруженная мерцающим сиянием, Днепр играл ее отражением. Все как в жизни, но красивее, возвышеннее, цельнее. Картина, как открытое окно в реальный мир!

Архип Иванович поставил стул в нужном, как считал он, отдалении, сел, откинулся и смотрел, смотрел, пока не рассвело за огромным окном. Пораженный найденным эффектом, он думал, что делать дальше. Выставлять в чьих-то залах среди других произведений при дневном освещении он не хотел. Значит надо показывать «Лунную ночь на Днепре» в темном зале, одну...

Город наполнился слухами о необычной картине. Куинджи организовал выставку, на которую не смог бы решиться ни один художник до этого. Она открылась в ноябре в доме Общества поощрения художеств на Большой Морской улице, с затемненными окнами, при освещении картины двумя керосиновыми лампами. Открытие выставки не могло не отразиться в статьях и в личных письмах известных людей искусства.

Иван Николаевич Крамской — Илье Ефимовичу Репину: «... Какую бурю восторгов поднял Куинджи! Вы, вероятно, уже слышали. Этакий молодец — прелесть!»... И в следующем письме: «... Как Вы станете вперед говорить художнику: сюжет никуда не годится. Это бывает, правда, я сам, если бы мне Куинджи сказал: хочу сделать луну, я по привычке сказал бы: ну, луна не удастся! Тут все дело не в том ЧТО, а КАК...»

Илья Ефимович назвал своего друга: «... чародей, счастливый радостью своего гения...»

В эти дни писали о картине Куинджи: Иван Сергеевич Тургенев, Павел Петрович Чистяков, Дмитрий Иванович Менделеев. Были и сотни других столь же блистательных отзывов...

... Зрители осаждали помещение выставки. Кареты выстраивались в очередь по пять кварталов. На ближних улицах трудно проехать, всюду толпа. Чтобы не было давки, на выставку пускали группами. Пока одни находились около картины, другие вереницами ждали на лестнице, толпой стояли у парадного. Люди всех чинов и званий спешили посмотреть картину. Студенты, ученые, чиновники, разряженные барыни стояли стеной, толкали друг друга, вздыхали, томились, восклицали: «Что делается!»

Архип Иванович наводил порядок, устанавливал очередь. Любопытные барыни, не попав к картине, успокаивались на том, что увидели самого Куинджи. Нерусская фамилия, густая черная борода, горящие счастьем глаза превращали его в мифического мага и чародея, переодетого в светский костюм. В тесноте на лестнице, посмотрев на художника, то и дело подходившего к кассе с просьбой прекратить продажу билетов, многие с трудом выбирались на улицу, где все также стояла толпа...

Крамской обратился с письмом к редактору газеты «Новое время» с предложением «... составить, так сказать, протокол, что «Ночь на Днепре» вся наполнена действительным светом и воздухом, ... река действительно совершает величественное свое течение, и небо — настоящее бездонное и глубокое. Картина написана немного более полугода назад... могу свидетельствовать, что... я не мог отделаться от физиологического раздражения в глазу, как бы от действительного света... и попутно наслаждение ночью, фантастическим светом и воздухом.

В самом деле, вопрос стоит того. Пусть потомки знают, что мы отдавали себе отчет, и что ввиду невероятного и нового явления, мы оставили к сведению и эту оговорку...»


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 24.11.04 12:08